Владимир Гриньков - Таящийся ужас 3 Страница 39

— Обычно, мой друг, в полу не бывает никаких металлических колец, — сказал он и наклонился, чтобы ухватиться за массивное кольцо, прикрепленное к вделанной в дерево прочной скобе.

— Ага! — воскликнул он, выпрямляясь и приподнимая дощатую крышку люка, под которой находился квадратный лаз. Вниз спускалась почти вертикальная деревянная лестница, конец которой терялся в непроглядной тьме.

— Итак, начинаем спуск, — де Гранден повернулся и поставил ногу на верхнюю перекладину лестницы.

— Не делайте глупостей, — посоветовал я. — Вы же не знаете, что там, внизу.

— Вот именно, — согласился он, когда его голова была уже на одном уровне с земляным полом, — но, если мне повезет, как раз это я и узнаю вскоре. Вы как, идете?

Не сдержав вздоха досады, я последовал за ним…

Сойдя с нижней ступеньки, он остановился, поднял свечу повыше и внимательно огляделся. Прямо перед нами простирался прорытый в толще земли проход, своды которого поддерживались широкими досками и подпиравшими их толстыми бревнами, чем-то напоминая горизонтальную выработку примитивной шахты.

— Кажется, картина начинает усложняться, — пробормотал де Гранден, ступая в проход. — Вы со мной, Траубридж?

Я шел и гадал, что же ждет нас в конце этого темного, грязного коридора, но мой любопытный взгляд не замечал ничего, кроме покрытых грибками бревен и черных, сырых земляных стен.

Де Гранден шел впереди на несколько шагов, и мы продвинулись метров на пять, когда он издал сдавленный крик удивления и одновременно ужаса. В два прыжка я оказался рядом с ним и огляделся. По обе стороны туннеля располагались прибитые гвоздями к бревнам белые поблескивающие предметы — настолько знакомые, что разум поначалу отказывался их узнавать. Впрочем, никакой ошибки здесь быть не могло, ибо даже непрофессиональный глаз не мог ошибиться в определении того, что это такое. Будучи врачом, я, естественно, узнал их со всей определенностью. Справа висели четырнадцать тщательно соединенных друг с другом костей человеческих ног, составляющих единое целое от ступней до таза и отсвечивающих белесым, мертвенным светом в лучах свечей.

— Боже праведный! — вырвалось у меня.

— Дьявол меня побери! — воскликнул в свою очередь де Гранден. — Сюда, сюда посмотрите, — он указал на противоположную стену. Там расположились четырнадцать человеческих рук, точнее, их скелетов — от кончиков пальцев до лопаток, подвешенных к вертикальным опорам туннеля.

— Дьявольщина какая-то, — пробормотал де Гранден. — Я знавал людей, которые коллекционировали чучела птиц и засушенных насекомых; встречал собирателей египетских мумий — даже тех, кого интересовали черепа давно умерших людей, — но никогда мне не приходилось видеть выставку рук и ног! Боже ж ты мой, да он, видно, совсем спятил или я вообще ничего не понимаю!

— Так вот они какие, его зверушки, — проговорил я. — Да, определенно, человек, собравший такую коллекцию, не может не быть сумасшедшим. Тем более здесь, в этом месте. Бедняга…

А это что еще там? — перебил меня де Гранден.

Откуда-то из простиравшейся перед нами темноты раздался странный, нечленораздельный звук, подобный тому, который издает человек с набитым пищей ртом. И, словно разбудив дремавшее в пещере эхо, этот звук, стал повторяться вновь и вновь, чем-то напоминая лепет полудюжины великовозрастных юнцов или такого же количества слабоумных.

— Вперед! — Размахивая свечой, де Гранден бросился навстречу неизвестному подобно воину, поднятому звуком полковой трубы, и сразу же почти взвизгнул:

— Смотрите, Траубридж, смотрите и скажите, что вы тоже видите это, иначе я подумаю, что просто сошел с ума.

Вдоль стены выстроились в ряд семь небольших деревянных ящиков, каждый из которых был снабжен откидывающейся кверху дверцей наподобие клеток, в которых деревенские жители содержат кур, да и размером они были примерно такие же. В каждом из ящиков находилось нечто, чьи очертания мне не приходилось видеть даже в самом страшном сне.

Это были человеческие туловища, страшно изможденные длительным голоданием и покрытые коркой засохшей грязи, хотя на этом их сходство с человеческой природой, пожалуй, и заканчивалось. Книзу от плеч и поясницы свисали переплетающиеся друг с другом щупальца отвислой плоти — верхние из них оканчивались плоскими, лопатообразными плавниками, имеющими отдаленное сходство с ладонями, тогда как нижние завершались почти бесформенными обломками, смутно напоминающими ступни лишь тем, что каждый из них был увенчан бахромой свисающей сморщенной кожи.

Костлявые шеи поддерживали странно балансирующие карикатуры на лица — плоские, безносые, лишенные подбородков, с ужасными, скошенными наружу и внутрь глазами, растянутыми до невероятных пределов ртами, лишь отдаленно наводящими на мысль о некогда существовавших ротовых отверстиях и — о ужас! — вытянутыми, разрезанными вдоль, выступающими сантиметров на десять языками, безжизненно мотающимися в тщетных усилиях вымолвить какое-то слово.

— Сатана, твой гений посрамлен! — воскликнул де Гранден, поднося свечу к листку бумаги, прикрепленному к одному из ящиков на манер табличек, которые вывешивают перед клетками зверей в зоопарке. — Смотрите! — Дрожащим пальцем он указал в сторону этого листка.

Я отпрянул в ужасе. Это была фотография Элен Мунро — одной из пропавших девушек. Здесь же имелась и надпись — ее имя и фамилия. Ниже нетвердой рукой было нацарапано: «Уплачено 12.05.97».

Как завороженные, мы двинулись вперед вдоль расположенных у стен ящиков. На каждом из них была фотография молодой симпатичной девушки и соответствующая надпись. И везде стояло слово «уплачено» и дата. Все девушки, о которых газеты сообщали как о пропавших без вести, присутствовали в этих ящиках.

Наконец мы подошли к ящику, который был меньше всех остальных и в котором находилось особо изуродованное тело. На нем была фотография и соответствующая надпись: «Дора Ли». Дата «платежа» была исполнена ярко-красной краской.

— Черт побери, — шепотом, с оттенком истерики в голосе произнес де Гранден. — Мы же не можем вернуть этих несчастных людям: это было бы самым отвратительным проявлением жестокости. И все же я содрогаюсь при мысли о милосердии, о котором они наверняка стали бы молить нас, имей они возможность говорить.

— Пойдемте наверх, — стал упрашивать я. — Нам надо будет все это хорошенько обдумать, а кроме того, если я еще хоть на минуту задержусь здесь, то определенно упаду в обморок.

Де Гранден не стал возражать и пошел следом за мной.

— Да, нам действительно есть о чем подумать, — начал он, когда мы поднялись в холл. — Если мы сжалимся над этими несчастными и прикончим их, то тем самым вступим в конфликт с законом, а с другой стороны, разве возможно выставить их в таком виде перед людьми? Непростое решение придется нам принять, как вы находите, Траубридж?

Я кивнул.

— Черт побери, а ведь какой башковитый малый оказался, — продолжал де Гранден. — И какой хирург! Четырнадцать ампутаций рук, столько же ног — и каждый пациент остался жив! Жив, чтобы жить и страдать от пыток в этой дьявольской яме! Уму непостижимо! Лишь безумец мог сотворить подобное.

— Нет, вы вспомните, Траубридж, вспомните и подумайте о том, как горевал этот доктор над телом умершего сына и как вынашивал он свою ненависть и жажду мести в отношении женщины, покинувшей его. И вот в его сознании ненависть к одной женщине трансформировалась в ненависть ко всем, которым было суждено ответить за грехи лишь одной. А месть-то какова! Как тщательно он должен был разрабатывать планы, чтобы завлечь их, сколько трудов было потрачено на то, чтобы сотворить это дьявольское сооружение, где хранились их бедные, несчастные, изувеченные тела, и каких высот достигло его хирургическое мастерство, когда он, даже будучи безумцем, смог превратить их некогда очаровательные лица и фигуры в олицетворение страшного кошмара, свидетелями которого мы только что явились. Это невероятно, ужасно! Извлечь из тела все эти кости, а жертвы продолжают жить!

Он встал и беспокойно заходил по холлу. «Что же делать? Что же делать?» — повторял он, ударяя себя ладонями по лбу.

Я следил за его передвижениями по комнате, но разум мой был настолько потрясен увиденными зверствами, что едва ли я был способен как-то помочь ему найти ответ, на этот вопрос.

Я безнадежно смотрел на него. Случайно взгляд мой упал на стену, в которую был встроен камин. Она медленно, очень медленно отклонялась от вертикали.

— Де Гранден, — закричал я, обрадовавшись тому, что что-то отвлекло меня от страшных мыслей, — стена наклоняется!

— Стена? — повторил он. — О черт побери, и правда! Ну конечно, это дождь подмыл фундамент. Быстрее в подвал, иначе эти несчастные погибнут!