Михаил Зайцев - Час волкодава Страница 39

Я наспех обработал раненое плечо. Выбросил все из холодильника в мусоропровод на Галиной кухне, вытащил полки и запихнул покойницу в холодильный шкаф, чтоб не смердела, разлагаясь. Братишка покойной не знает о нашем возвращении, и вообще никто не знает. Дверь квартиры двуличной... нет – «трехличной» девицы я закрыл на ключ, который, выйдя на улицу, выбросил в канализационный люк. Взял такси, добрался до улицы Двадцати шести бакинских комиссаров, отыскал в секретке рядом с домом ключики от арендованной жилплощади, кивнул бабушкам на скамеечке возле подъезда и, вытащив из почтового ящика ворох рекламных газет, еще не войдя в квартиру, отметил взятое в рамку объявление с рекламой «ЦКБ Бориса Николаевича». Остальное ты знаешь, партнер...

О чем еще тебе рассказать, Миша? О сокровищах вора в законе, папы Федора Михайловича? Считай, что их нет. Совсем скоро родственники станут искать погибших членов экспедиции. Засуетятся кореша Фединого папы. Встанет на рога милиция. Лет пять-шесть в Якутию лучше не соваться. Ежели вспомнить еще и братишку Галины, так вообще лучше срок забвения воровского клада увеличить до восьми-десяти лет. А десять лет в наше время, в нашей стране, в нашем с тобой положении – все равно что вечность. Жадность сгубила фраера Красавчика, не хочу брать с него пример и подыхать за содержимое ржавого железного ящика.

Месяца через полтора начнется большой трам-тарарам по поводу исчезнувшей экспедиции, меня станут искать в связи с якутской трагедией. Однако была бы возможность пожить еще месячишко со своими старыми документами, я бы пожил, рискнул. Но «Синяя Борода» на пятки наступает, фокусирует интерес милиции на моей скромной облысевшей персоне. Разборок по воровскому кладу я совершенно не опасаюсь, хоть это тебе, Михаил, и покажется странным. Труп Галины скорее всего по-тихому закопает где-нибудь в Подмосковье ее горячо любимый алчный братик. В холодильнике на Галиной кухне хранилось молоко трехдневной давности. Думаю, по уши увязший в грязном деле с чужим кладом братик, пока мы были в Якутии, периодически навещал сестринское жилище. Оглашать смерть Галины ему не в тему. Прикопает сестренку втихаря братик, уверен... Тело Федора стопроцентно не найдут. А трупы шестерых лохов-псевдоученых разроют и растащат по косточкам таежные обитатели. Мы с Галей открыто, по своим ксивам, летели с Севера в Москву, ну и что ж с того? Мы ли это были? Кто докажет, как проверят, если и напорются и обратят внимание на этот фактик.

Повторяю: мои умозаключения по поводу того, чего следует опасаться, а чего нет, тебе, партнер, могут показаться не вполне логичными, но верь мне, я знаю, о чем говорю, я битый и опытный тип. И живой пока – самое главное. Сегодня меня крайне заботит «Синяя Борода», такой враг в тылу опаснее неповоротливой правоохранительной системы государства и разрозненных, подозревающих друг друга, ничего не смыслящих в оперативно-розыскной работе воровских да бандитских криминальных группировок. Победить «Синюю Бороду» для меня вопрос жизненно принципиальный... О! Гляди-ка, а мы, считай, приехали уже. Сейчас начнется самое интересное – поедем через поле, по глине и грязи, да под дождичком, будь он неладен. Надоел, проклятый... У тебя в головушке, партнер, после моих рассказов и разглагольствований, поди, жижа погуще, чем под колесами «Волги». Несуразностей в моем рассказе много, согласен, дилетанту трудно понять мою логику, мое поведение... Ох ты, досада какая!.. Ну-кась, Миша, передохни от мыслей, вылезай под дождик, толкани машину. Застряли, черт, капитально в первой же рытвине, вылезай, партнер, или вот чего – садись-ка лучше за руль, а я подтолкну тачку, у меня ловчее получится...

Последний, совсем-совсем короткий участок пути заставил партнеров помучиться, помокнуть под дождичком, перепачкаться в грязи, ну и попотеть, естественно.

Нудный поток воды с почерневшего неба издевательски барабанил мелкой дробью по автомобильной крыше. Лужи пузырились и вскипали будто гейзеры. Грязь текла под колеса вулканической лавой.

Словно в насмешку, дождь закончился, как раз когда «Волга» въезжала во двор загородной резиденции Сан Саныча, когда потухли фары, отключился мотор и транспортное средство превратилось в мертвую груду железа. Когда всего два шага осталось до заветного крыльца, ведущего в дом с русской печкой, под крышу, как раз тогда дождь и закончился.

Сан Саныч вылез из машины, взглянул в темное небо, подставил ладошку, пытаясь поймать дождевую каплю, не поймал, покачал головой.

– Нет бы ей, хляби надоедливой, прекратить капать часа два назад. Ты не представляешь, партнер, как мне осточертело мелькание автомобильных «дворников» перед глазами... Миша, помоги, пожалуйста, «языка» из багажника в хату перенести.

Крутя на пальце ключи, Сан Саныч подошел к багажнику, насвистывая какую-то нехитрую мелодию, вставил ключик в скважинку замка, повернул. Багажник открылся. Подоспевший Чумаков, едва успевший размять ноги после долгого сидения на автомобильном диванчике, заглянул в прямоугольную емкость багажника и увидел связанное по рукам и ногам, безликое, скорчившееся, будто дитя в материнском чреве, тело.

Мужчина среднего возраста лежал на боку. Длинная веревка опутала его пальцы, петлей захлестнула запястья, стянула вместе предплечья, привязала локти к коленям, тугой змеей оплела голени и, обмотавшись вокруг лодыжек, закончилась замысловатым узлом. Мужчина был обнажен до пояса, а снятая с него рубашка разорвана надвое. Одна половина замотала лицо человеку в багажнике, вторая комком лежала на ключице, удерживаемая при помощи все той же бельевой веревки, запутавшей шею и проскользнувшей под мышку раненому.

– Ноги ему придержи, Михаил. – Сан Саныч нагнулся, взял раненого «языка», как берут ребенка, вынимая из колыбели. – Оп-па! Вот так, хорошо. Багажник захлопни, пожалуйста.

Сан Саныч понес «языка» к крыльцу. Голова раненого безвольно свисала, болталась в такт шагов, на шее вздулся гребень кадыка.

– Михаил, открой нам дверь, будь любезен. Хорошо, входим в сени... Дверь на улицу закрой, открой дверь в комнату... вот так, хорошо. Сейчас я его на стол положу...

Положив связанного на стол, Сан Саныч поманил Чумакова пальцем.

– Доктор, пока я в сени за ножом схожу, чтоб веревки разрезать, посмотри его. Что-то он мне не нравится. Тяжелый, как труп.

К моменту, когда Сан Саныч вернулся из сеней, вооруженный армейским десантным ножом, доктор Чумаков поставил диагноз – пленный мертв. И никакая реанимация не поможет. «Язык» скончался минимум час тому назад.

Выслушав медицинское заключение, Сан Саныч досадливо сморщился.

– Здрасьте, приехали... От чего он умер? От огнестрельного ранения ключицы?

– Не думаю. Крови натекло мало, рана для жизни не опасна сама по себе, хотя, конечно, именно эта рана и послужила причиной смерти...

– Понятно. За что я уважаю медиков, так это за формулировочки типа твоей: «рана не опасна для жизни, но умер пациент именно от нее»...

– Я могу подробно объяснить, что имею в виду...

– Не стоит, доктор.

Сан Саныч задумчиво почесал лысый затылок. Посмотрел в потолок, перевел взгляд на труп. С минуту рассматривал мертвое тело, прикидывая что-то в уме, потом вздохнул и сказал, как всегда, спокойно:

– Михаил, помоги, будь любезен, отнести труп обратно в багажник. Да прихвати лопату в сенях. Доедем до леса, предадим прах земле.

– Может, его обыскать хотя бы?

– Уже. Когда пеленал, я его обыскал. Нашел салфетку с фирменной маркировкой «Макдоналдс». На салфетке фломастером написаны цифры 3 и 28. Еще нашел телефонную карточку и сто пятьдесят рублей с мелочью. И сигареты с зажигалкой, которые тебе подарил. Даже рации, примитивного переговорного устройства, при нем не обнаружил. Остерегались ребята засорять эфир, лишь оптику и оружие взяли на дело, профессионалы... Давай, Миша, пошевеливайся. Допрос отменяется. Будем хоронить.

Похороны затянулись до утра. Уже светало, когда перепачканный землей, измотанный и голодный Чумаков разделся донага, облился колодезной водой, насухо вытерся и, свалившись поверх лоскутного одеяла, уснул.

Разбудил Мишу на этот раз чудесный аромат разваристой гречневой каши. Вообще-то Чумаков терпеть не мог каши. Ни гречневой, ни манной, никакой. Обожал мясо, жареную свинину. Любил картошечку. Поджаристую, да чтоб с корочкой. И вот надо же, передряги последних суток переиначили Мишины вкусы. Питательная, быстро насыщающая, разбухшая в чугунке гречневая крупа заставляла слюнные железы работать, как у подопытной собаки Павлова. Прогоняя сон, взнуздывая организм, воскрешая к новой жизни.

Кивок накрывающему на стол Сан Санычу, трусцой на улицу, «до ветру». Курнуть натощак? А ну его на фиг! Плеснуть в глаза водичкой, и за стол. И трескать кашу за обе щеки, запивать зеленым чаем. Хорошо!

Хорошо сделалось организму. Поспал, поел. Мышцы болят, ну так это не страшно, пройдет. Главное – он живой и здоровый. И напротив за столом невозмутимый Сан Саныч. Неприятностей – воз и маленькая тележка. Однако Сан Саныч рядом, и он чего-нибудь придумает пренепременно. Иначе и быть не может!