Ингер Фриманссон - Крысоловка Страница 39

Положила паспорт обратно в ящик.

Пролистала паспорт Ингрид. Между последними страницами – бумажный клочок Посадочный талон: эконом-класс, вылет в Барселону. Место 26А. Резким движением бросила паспорт к себе в сумку, к конвертам.

В среднем ящике обнаружился дневник В красной обложке, замочек в виде наивного сердечка. Расправила скрепку, колупнула сердечко, книжка раскрылась. По страницам бежал убористый, с наклоном, почерк Ингрид.

Была вместе с Титусом у доктора М. Похоже, положительно. Наверное, желчь ни при чем, у мамы были такие же симптомы. Т. подавлен и раздражителен.

Запись двухгодичной давности.

Перевернула страницу.

Чувствую себя использованной. Есть что обсудить. Честно пыталась пообщаться с J&J. Не получилось. Сейчас совсем одна, очень грустно.

И дальше, в сентябре 2005-го:

Т. и я ходили в оперу вместе с Агнетой и Стигом. Праздновали. На мне был новый коричневый костюм. Комплименты. Затем – ужин дома, с креветками и чудесным шабли. Люблю Т. до безумия.

Последняя запись сделана в этот понедельник:

Поеду, раз обещала. Не хочу, но сделаю, ради него. Поскорее бы вернуться домой.

Закрыла дневник, заперла на замок. И его тоже сунула в сумку. Мелодия внутри не умолкала. Монотонная, пилящая, от которой не избавиться.

Допила кофе. Подвигала мышкой. Компьютер совсем как у нее. Стиснув челюсти, создала документ и принялась печатать.

Ингрид

Пол грязный. Первое, что она рассмотрела. Светлые волосы, клубки пыли, потревоженные ее дыханием, прыснувшие в стороны, будто живые. Все еще день. В окно светило солнце, мощное, яркое, точно гигантский прожектор. Свет слепил, резал глаза.

Стол и диванчик. Нижний его край. Пара туфель у порога. Туфли Розы, оставила у двери в гостиную. Там они сидели в понедельник. Она и Роза. А сейчас какой день? Среда?

Боковым зрением углядела ковер в гостиной и ножки кресла, на котором сидела тогда. Вспомнила, как саднила натертая пятка.

Я к вам по просьбе Титуса.

Два бесконечных дня.

Как там Титус? А вдруг его уже нет в живых? Нет, не думать о плохом! Втянула в себя воздух, ноздри раздулись. Осмотрелась, выискивая, за что бы ухватиться. Чтобы преодолеть последний, самый сложный барьер.

Прямо перед ней лежал осколок белого фарфора. Вспомнилась крыса, и дыхание перехватило от страха. Ощупала пальцами край люка. Голова наполовину высовывалась наружу. Невозможное положение. Подняв повыше руку, оперлась об пол. Чтобы выбраться, надо подпрыгнуть. Оттолкнуться. И нужны две здоровые руки.

Столик под ногами качнулся. Успокоиться, подумать. Если бы только закинуть верхнюю часть туловища на пол! Как в кино. Там человек вылезал из полыньи. Ухватился за лед и подтянулся. Вцепился в багор.

И здесь как в проруби. Только хуже. Намного хуже.

Глаза стали привыкать к свету. Теперь она различала в окне проблеск неба. Голую ветку дерева. Услышала, как та двигается, будто машет ей.

Рывок – и ты на свободе.

Нет, все совсем не так. Не способна она на рывок. Даже цирковой акробат не смог бы выбраться из того положения, в котором оказалась она. Все было напрасно.

Нет! Не станет она мириться, не сдастся.

За окном раздался мелодичный щебет. Черный дрозд. Сидит на дереве и поет для нее, подбадривает. Всхлипнув, попробовала подтянуться одной рукой. Привстав на цыпочках. Не получилось. Так она лишь потеряет опору.

Вот она, застряла здесь. Как в ловушке. Голова торчит из дыры. Незащищенная, хрупкая – яичная скорлупка. Представила лицо Розы, когда та вернется. А вернется она скоро.

«Нет! – вскипело внутри. – Нет!»

Из горла рвался крик, полный отчаяния, досады на себя, на собственную никчемность, на вечный свой пессимизм.

Она совершила невозможное. И у нее почти получилось. Но теперь все кончено. Нужно просто признать поражение.

Звук заставил повернуть голову. Шорох по полу, серая тень. Пара неподвижных черных глаз. Смотрят в упор. От ужаса вмиг вспотели ладони, едва не потеряла контроль над собой. Ручка, ее оружие, ее защита. Забыла. Ручка осталась внизу, на столике.

Крыса шустро засеменила в ее сторону. Ингрид видела усы, торчащие крошечными вениками. Видела хвост – длинный, голый, будто гигантский дождевой червь.

Выдохнула:

– Прочь!

Зверь приник к полу, метнулся под диван, но тотчас выскочил обратно. И не один, с собратом. Принюхивались, приближались. Будто ободряли друг дружку.

– Убирайтесь!

Крысы, похоже, совсем обнаглели. Самая крупная подскочила вплотную, замерла у ладони. Распахнула пасть, показав желтые зубы.

Ингрид закричала.

Пошатнулась.

Стул качнулся, и она полетела вниз.

Роза

Обратно поехала электричкой. Сошла в Седертелье, на центральной станции, и зашагала по пешеходной зоне. Солнце жарило в спину. В центре царило оживление. Все скамейки заняты – люди сидели, поснимав пальто и куртки. Некоторые, закрыв глаза, подставляли лицо солнцу, даже приезжие иммигрантки. Как это по-шведски: только солнце пригрело – и все уже разомлели.

Двое смуглых мальчишек лазали по высокому игрушечному паровозу, в который поместился бы и взрослый. Один за что-то зацепился и упал. На несколько мгновений замер изумленно, испуганно.

На губе выступила кровь. Мальчик судорожно вздохнул и зашелся в реве. К ребенку поспешила молодая женщина в узких джинсах, с блестящими волосами. Подхватила сына на руки, поцеловала. Забормотала что-то на чужом языке. Второй малыш бросился к своей матери, забрался к ней на колени.

Послышались звуки флейты. Мальчик тут же прекратил плакать. Группа перуанских музыкантов в пестрых одеяниях устроилась на площади Политики. Роза узнала мелодию. Та самая, что играл в детстве Томас. «El condor pasa»[28]. Невольно вспомнился Рамирес, невычитанная рукопись, в животе заныло. Миновала компанию пьянчужек; оживленно жестикулируя, они обсуждали, кого из них скорее пустят в винный магазин. Навстречу шагал мужчина с собакой на поводке, неуклюжая, толстая дворняга ковыляла, уткнув нос в асфальт. Собака печально глянула на Розу.

Винный магазин открылся не так давно, заняв полуподвал, где прежде размещалась библиотека, а большая, активно функционирующая библиотека перебралась на верхний этаж. Это вызвало едкие комментарии в местной газете. Роза еще не бывала в новом магазине. Повинуясь какому-то импульсу, она свернула с дорожки, пошла к двери. Один из споривших пьянчужек увязался за ней, будто они были знакомы. Редеющие длинные волосы, кожаная жилетка, окутан облаком перегара. Игриво ткнул ее в плечо:

– Эй, слышь, присоветуешь, чего хлобыстнуть поприятней?

– Я?

– Ну ты, ты.

– Спросите лучше продавцов.

– А… Толку от них. Ты сама чего предпочитаешь? Винишко, да? Красненькое! Игристые леваки! Маоисты красные… Йохо-хо!

К ним подошел сотрудник магазина. Шансы пьянчужки на покупку явно упали.

– Вот это! – Роза схватила «Кампо де Люз» за сорок восемь крон. – Возьмите, хорошее вино.

К ее удивлению, пьянчужка взял бутылку и побрел к кассе.

Летом они с Титусом частенько выпивали по бокалу кампари со льдом. С тех пор она не пробовала его. Нахлынуло желание ощутить на языке сладковатую терпкость вина. Расплатилась и опустила бутылку в сумку.

Затем зашла в «Олене», купила там ковер. Белый с голубым и, пожалуй, довольно длинный, но не слишком тяжелый. Перекинула через плечо. Глупая песенка про улитку снова звучала в ушах. На какое-то время перуанские флейты вытеснили ее, но сейчас мелодия снова набирала силу, подбадривала, заставляя шагать ей в такт. Как марш.

Та-да-дам, та-дам, та-дам, таа. Та-да-дам, та-та. Та-да-дам, та-та.

Заметила, что на нее смотрят. И ладно.

«Засяду за Рамиреса, – подумала она. – Вернусь домой и сразу засяду за корректуру. Если нужно, просижу всю ночь. Не позволю Оскару Свендсену взять верх. Никогда».

Интересно, пытался ли он перезвонить? Мобильный телефон лежал в кармане. С трудом выудила, набрала пин-код.

Никаких сообщений.

И прекрасно.

С удивлением ощутила желание курить. Не курила уже бог знает сколько, пятнадцать лет. Титус дымил, дымил. Не в доме, разумеется. В их квартире она не уловила и намека на запах табака. А может, бросил давно. Что она о нем знает? Ничего, да и ладно.

– Нет! – вслух произнесла она. – Ни его жизнь, ни он сам меня не волнуют.

За площадью свернула, купила в киоске пачку сигарет «Принц». Почти пятьдесят крон. Солидно. Желание покупать пропало, как только она услышала цену, но отступать было стыдно. Курение убивает, написано на пачке. Ох уж эти двойные стандарты!

Когда свернула с пешеходной дорожки под мост, зазвонил телефон.

– Простите, Роза Брун? – спросила женщина.

Голос незнакомый, угадывался южный говор. Как у Ингрид.

– Да, – коротко бросила она.

– Меня зовут Мария. Вы, вероятно, удивлены, что я звоню… Я сестра Ингрид. Ну, вы знаете, Ингрид Андерссон, жена Титуса.