Уилбур Смит - Раскаты грома Страница 4

– Немного.

– А я хорошо знаю, – заявил Дирк и повернулся на юг. – Это лучи Креста, а это Орион с мечом на поясе, а это Млечный Путь.

– Расскажи мне об остальных, – попросила девушка.

– Остальные обычные, они не в счет. У них даже нет имен.

– Есть, а у большинства есть и история.

Наступило молчание. Дирк оказался в затруднительном положении: либо признать свое невежество – чего не позволяло самолюбие, – либо отказаться от интересных историй. Как ни велика была его гордость, любопытство пересилило.

– Ну расскажи, – снизошел он.

– Видишь ту горстку звездочек под большой яркой звездой? Они называются Плеяды. Жил был...

Через несколько минут Дирк с головой ушел в повествование. Оно оказалось гораздо лучше рассказов Мбежане – наверно, потому, что было новым, а весь репертуар Мбежане Дирк мог отбарабанить наизусть. На каждое слабое место в сюжете парнишка нападал, как обвинитель в суде.

– А почему они не застрелили старую ведьму?

– В те дни у людей не было ружей.

– А лук и стрелы?

– Ведьму нельзя убить стрелой. Она пройдет насквозь, не причинив вреда.

– Ух ты!

Очень интересно, но прежде чем принять услышанное на веру, Дирк почувствовал необходимость проконсультироваться с экспертом. Он обратился к Мбежане, переведя вопрос на зулусский.

Мбежане поддержал девушку, и тогда Дирк поверил: ведь Мбежане – известный авторитет в области сверхъестественного.

Этой ночью Дирк не уснул в седле. К тому времени как путники расположились лагерем, девушка охрипла, но Дирк был завоеван ею бесповоротно, а Шон был близок к тому же.

Всю ночь, слушая ее голос и прерывающие его взрывы детского смеха, он чувствовал, как семя, зароненное при их первой встрече, пускает корни у него в паху и захватывает щупальцами грудь.

Шон так сильно желал эту женщину, что в ее присутствии ему отказывал рассудок. Много раз за ночь Шон пытался вмешаться в разговор, но всякий раз Дирк презрительно пресекал его попытки и снова поворачивался к девушке. К утру Шон с тревогой понял, что ревнует к собственному сыну – ведь Дирк мешает ему получить то, к чему он так стремится.

Когда все после завтрака пили кофе, лежа на одеяле в тени сирени, Шон заметил:

– Вы еще не сказали нам, как вас зовут.

Ответил, конечно, Дирк:

– Мне она сказала. Тебя ведь зовут Руфь?

– Верно, Дирк.

Шон с усилием подавил спонтанный гнев, но когда заговорил, в голосе еще слышались его отзвуки:

– Для одной ночи мы достаточно тебя наслушались, мой мальчик. Ляг, закрой глаза и рот и больше не открывай.

– Я не хочу спать, папа.

– Делай, что я велю! – Шон в гневе вскочил и ушел из лагеря.

Он поднялся на небольшой холм. Уже наступил день, и Шон мог видеть вельд, простирающийся во все стороны до самого горизонта. Ни следа поселения или людей.

Шон снова спустился назад и, прежде чем вернуться в заросли сирени, стреножил лошадей.

Вопреки своим протестам, Дирк уже спал, свернувшись как щенок, а от костра из-под большой груды одеял доносился храп Мбежане. Руфь лежала немного в стороне от них, прикрывшись одеялом и смежив веки. Ее блузка на груди поднималась и опускалась так, что у Шона появились две веские причины не спать. Он лежал, опершись на локоть, и потчевал этим зрелищем свои взор и воображение.

Четыре года он не видел белой женщины, не слышал ее голоса, а его тело не получало утешения. Вначале это его беспокоило – тревога, неожиданные приступы уныния, взрывы гнева.

Но постепенно, за долгие дни охоты и езды верхом, в бесконечной борьбе с засухой и бурями, с дикими зверями и стихией, он обуздал свою плоть. Женщины стали чем-то нереальным, смутными фантомами, и преследовали его только по ночам; он вертелся, вскрикивал во сне, потел, пока природа не приносила ему освобождения; тогда фантомы растворялись, чтобы набраться сил для следующего появления.

Но теперь рядом был вовсе не фантом. Протянув руку, он мог бы погладить легкий пушок на ее щеке и почувствовать тепло ее кожи.

Она открыла глаза, молочно-серые спросонок, медленно сфокусировала взгляд и посмотрела на него.

То, что она прочла на его лице, заставило ее вынуть из-под одеяла левую руку и протянуть Шону. Перчатки для верховой езды она сняла. И он впервые увидел на ее среднем пальце обручальное кольцо.

– Все ясно, – мрачно пробормотал он и протестующе добавил: – Но вы молоды, слишком молоды для замужества.

– Мне двадцать один год, – негромко произнесла она.

– А ваш муж, где он?

Последняя надежда – может, этот ублюдок умер.

– Я направляюсь к нему. Когда война стала неизбежной, он уехал в Наталь, в Дурбан, чтобы найти там для нас работу и дом. Я должна была последовать за ним, но война началась раньше, чем мы рассчитывали. И я застряла.

– Понятно.

«Я везу тебя к другому мужчине», – с горечью подумал Шон, но вслух высказался иначе:

– Значит, он в Дурбане сидит и ждет, когда вы перейдете через линию фронта?

– Он в армии Наталя. Неделю назад я получила письмо. Он хотел, чтобы я оставалась в Йоханнесбурге и ждала, пока англичане захватят город. Он говорит, что с такими большими силами они будут там месяца через три.

– Почему же вы не стали ждать?

Она пожала плечами.

– Терпение не относится к числу моих добродетелей. – В ее глазах снова вспыхнуло озорство. – К тому же я решила проветриться – в Йоханнесбурге ужасно скучно.

– Вы его любите? – неожиданно осведомился Шон.

Руфь удивилась, улыбка исчезла с ее губ.

– Он мой муж.

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Вы не имеете права его задавать.

Теперь она рассердилась.

– Вы должны ответить.

– А вы любите свою жену? – выпалила она.

– Любил. Она умерла пять лет назад.

Гнев ее погас так же быстро, как вспыхнул.

– Простите. Я не знала.

– Забудьте. Забудьте обо всем, что я спрашивал.

– Да, так будет лучше. Мы, похоже, попали в переплет.

Ее рука с кольцом на пальце по-прежнему лежала на ковре мягкой листвы. Шон протянул руку и сжал маленькую ладошку.

– Мистер Кортни...

– Шон, если не возражаете.

– ...думаю, нам лучше лечь спать. – Она отняла руку и завернулась в одеяло.

Во второй половине дня их разбудил ветер, прилетевший с востока – он примял траву на холмах и раскачивал ветки деревьев.

Шон посмотрел на небо; ветер трепал его рубашку и спутал бороду. Преодолевая напор ветра, Шон наклонился вперед – он возвышался над Руфью, и она неожиданно поняла, какой он большой. Похож на бога бури – длинные сильные ноги расставлены, под шелком рубашки на груди и руках заметны бугристые мышцы.

– Собирается гроза, – крикнул Шон, перекрывая шум ветра. – Ночью луны не будет.

Руфь быстро встала, но неожиданный порыв ветра сбил ее с ног. Она пошатнулась, прислонилась к Шону, и он невольно обнял ее. На мгновение она прижалась к его груди, почувствовала упругость тела и мужской запах. Эта неожиданная близость стала для обоих потрясением, и, когда Руфь высвободилась, глаза ее широко распахнулись и посерели от страха – она испугалась того, что ощутила.

– Простите, – прошептала она. – Это произошло случайно.

Ветер подхватил ее волосы и закрыл все лицо танцующими черными прядями.

– Поедем, пока еще светло, – решил Шон. – Ночью двигаться будет невозможно.

По небу метались тучи, они меняли форму и опускались все ниже. Серые, лиловые, цвета дыма и старого кровоподтека, тяжелые от дождя, который несли в себе.

Стемнело рано, ветер продолжал досаждать.

– Примерно через час утихнет и начнется дождь. Пока еще что-то видно, попробуем найти убежище.

На другой стороне холма путники обнаружили нависающую скалу и под ее защитой разгрузились. Пока Шон привязывал лошадей, чтобы они не умчались в бурю, Мбежане нарезал травы и устроил под навесом ложе.

Натянув овчинные куртки, люди перекусили сушеным мясом – билтонгом – с черствым просяным хлебом, после чего Мбежане ушел в дальний угол и забрался под одеяло.

– Ну ладно, Дирк. Укутайся потеплее.

– А можно я... – начал шумно протестовать парень.

– Нет, нельзя.

– Я спою тебе, – предложила Руфь.

– Зачем? – удивился Дирк.

– Чтобы ты скорее заснул. Разве тебе не пели колыбельные?

– Нет. – Дирк заинтересовался. – А что ты будешь петь?

– Сперва завернись-ка в одеяло.

Шон сидел рядом в темноте, сознавая громоздкость своего тела и чувствуя прикосновение ее плеча. Глухой рев ветра сопровождал пение Руфи.

Сначала голландские народные песни: «Nooi, nooi» и «Jannie met die Hoepel been», потом старые напевы, вроде «Отца Жака». Для каждого слушателя голос девушки значил что-то особенное.

Разбуженному Мбежане он напомнил ветер на холмах Зулуленда и пение юных девушек на полях во время уборки урожая. И мужчина порадовался, что идет домой.

Для Дирка это был голос матери, которую он почти не помнил. Голос, сулящий безопасность – и вскоре мальчик уснул.