Джон Гришэм - Афера Страница 4

– Ну, а уж от наших супервысокооплачиваемых профессоров тем более не следует ожидать, что они будут во время каникул принимать экзамены, правда?

Тодд снова хлебнул из своей потайной кружки, наклонился еще ближе к Марку и произнес:

– У нас есть проблема посерьезней.

– Горди?

– Горди.

– Этого я и боялся. Я писал ему эсэмэски и пытался дозвониться, но у него выключен телефон. Что происходит?

– Все плохо, – сообщил Тодд. – Очевидно, он поехал на Рождество домой и все время потратил на ссоры с Брендой. Она хочет пышного венчания в церкви с тысячей приглашенных. А Горди вообще жениться не желает. У ее матери есть много чего сказать. А его мать с ее матерью не разговаривает, и все вот-вот взорвется.

– Они же собирались играть свадьбу пятнадцатого мая, Тодд. И насколько я помню, мы с тобой согласились быть шаферами.

– На это не рассчитывай. Он уже вернулся и не пьет своих лекарств. Зо́ла сегодня заходила и рассказала.

– Какие лекарства?

– Это долгая история.

– Какие лекарства?!

– У него биполярное расстройство, Марк. Диагностировали еще несколько лет тому назад.

– Ты ведь шутишь, да?

– Стал бы я шутить на эту тему. У него биполярное расстройство, и Зола говорит, что он перестал принимать лекарства.

– Почему он ничего нам не сказал?

– На этот вопрос я тебе ответить не могу.

Качая головой, Марк некоторое время медленно пил пиво. Потом поинтересовался:

– Значит, Зола тоже вернулась?

– Да, наверное, они с Горди сбежали на несколько дней раньше, чтобы поразвлечься, хотя не думаю, что им так уж весело. Зола думает, что он прекратил пить лекарства с месяц назад, когда мы готовились к сессии. Горди то начинает психовать и лезет на стенку, то, выпив текилы и покурив травки, впадает в ступор. Несет всякую ахинею, говорит, что хочет бросить Школу и сбежать на Ямайку, с Золой, конечно. Она боится, что он может сделать какую-нибудь глупость и повредить себе.

– Так Горди ее уже сделал. Был помолвлен со своей подружкой еще со школы, с настоящей красоткой, у которой еще и деньги есть, а теперь завел шуры-муры с африканской девчонкой, у которой родители и братья, говорят, живут в стране без иммиграционных документов. Конечно же, парень – дурак.

– Горди в беде, Марк. Он катится в пропасть вот уже несколько недель и нуждается в нашей помощи.

Марк отодвинул от себя пивную кружку, но только на несколько дюймов, и сцепил руки на затылке.

– Мало нам своих забот, – заметил он. – Чем же мы можем ему помочь?

– Это ты мне скажи. Зола старается не спускать с него глаз и хочет, чтобы мы пришли к нему сегодня вечером.

Марк расхохотался и приложился к кружке.

– Что тут смешного? – спросил Тодд.

– Ничего, но ты можешь вообразить, какой скандал поднимется в Мартинсбурге, Восточная Виргиния, если туда просочится известие, что Гордон Таннер, чей отец – настоятель церкви и чья невеста – дочь преуспевающего врача, съехал с катушек, бросил учебу и сбежал на Ямайку с мусульманкой африканского происхождения?

– Не вижу ничего смешного.

– А ты представь. Это же умора. – Но смех его вдруг оборвался. – Слушай, Тодд, мы не можем заставить его принимать лекарства. Если только попробуем – он нас вытолкает из дому пинками под зад.

– Ему нужна наша помощь, Марк. Я сегодня освобожусь в девять, и мы пойдем к нему.

Мужчина в хорошем костюме сел за стойку, и Тодд отошел принять у него заказ. Марк допил свое пиво и погрузился в еще более глубокое уныние.

Глава 3

За три года до рождения Золы Маал ее родители бежали из Сенегала. Они поселились в иоганнесбургских трущобах с двумя малолетними сыновьями и перебивались самой черной работой: скребли полы и копали канавы. Через два года они накопили денег, чтобы заплатить посредникам, в жутких условиях переправлявших людей в Америку на борту либерийского грузового судна, и вместе с дюжиной других сенегальцев очутились в Майами. Когда они нелегально выгрузились на берег, их встретил чей-то дядя и отвез к себе домой в Ньюарк, штат Нью-Джерси, где они жили в двухкомнатной квартире в здании, набитом сенегальцами, ни у одного из которых не было грин-карты[5].

Через год после их прибытия в США в университетской больнице Ньюарка родилась Зола, которая автоматически стала американской гражданкой. Пока родители работали на двух-трех работах каждый, получая менее чем минимальную оплату, причем всё – наличными, Зола и ее братья учились в школе и постепенно ассимилировались. Как ревностные мусульмане, они отправляли все обряды своей религии, хотя Зола уже в раннем возрасте обнаружила тягу к западному образу жизни. Отец ее был человеком строгим и требовал, чтобы они переходили с родных языков, волоф и французского, на английский. Мальчики легко усвоили новый язык и помогали с ним родителям.

Семья часто переезжала с места на место, кочуя по Ньюарку из одной тесной квартирки в другую, хотя каждая следующая была чуть-чуть просторней предыдущей, но неизменно в окружении других сенегальцев, которые – все до единого – жили в постоянном страхе депортации. Однако чувство сплоченности давало им ощущение безопасности – во всяком случае, они в это верили. Каждый стук в дверь вызывал короткий приступ паники. Главной установкой было – избегать неприятностей, и Зола с братьями научились уклоняться от всего, что могло привлечь к ним нежелательное внимание. Даже при том, что у самой Золы документы были в порядке, она ясно понимала, что ее семья в опасности, и жила в страхе, что родителей и братьев могут арестовать и выслать обратно в Сенегал.

В пятнадцатилетнем возрасте она нашла первую работу – мыть тарелки в закусочной, разумеется, за наличные, и, конечно же, очень небольшие. Ее братья тоже работали, и вся семья жестко экономила, стараясь скопить сколько можно.

Когда Зола не работала, она училась. Легко окончила школу с хорошими оценками и поступила в местный колледж на вечернее отделение, без отрыва от работы. Небольшая стипендия впоследствии позволила ей перейти на дневное отделение, и параллельно Зола начала работать в библиотеке колледжа. Но мыть тарелки и убирать в домах она не перестала – помогала матери, а также подрабатывала почасовой няней в семьях друзей, которым с работой повезло больше. Ее самый старший брат женился на американке, которая не была мусульманкой, и хотя это расчищало ему путь к гражданству, с родителями возникли серьезные трения. Потом брат с женой переехали в Калифорнию и начали новую жизнь.

Когда Золе исполнилось двадцать, она поступила в Государственный университет Монклер. В общежитии она соседствовала с двумя американками, которые тоже были стеснены в средствах. В качестве специальности она выбрала бухгалтерское дело, потому что обожала числа и имела склонность к работе в области финансов. Когда позволяло время, она усердно занималась, но необходимость поспевать на две, а то и три работы мешала учебе. Соседки по комнате приобщили ее к своей тусовке, и выяснилось, что к этому у нее тоже есть склонность. Хотя Зола продолжала придерживаться строгого мусульманского запрета на алкоголь и действительно не любила вкуса какого бы то ни было спиртного, к другим соблазнам она оказалась более восприимчива – прежде всего к модной одежде и сексу. Росту в ней было почти шесть футов, и ей часто говорили, как потрясающе она выглядит в плотно облегающих джинсах. Ее первый ухажер благополучно обучил ее всему, что касается секса. Второй познакомил с так называемыми веселящими наркотиками. К концу первого года обучения она молча, но решительно стала считать себя непрактикующей мусульманкой, хотя родители об этом понятия не имели.

К тому же у ее родителей вскоре возникли более серьезные проблемы. Когда Зола училась на последнем курсе, во время осеннего семестра арестовали ее отца, и две недели он провел в заключении, пока не удалось организовать залог. В то время он работал на подрядчика-маляра, тоже сенегальца, но с выправленными документами. Вероятно, тот получил подряд на покраску интерьера крупного офисного комплекса в Ньюарке, занизив цену по сравнению с минимумом, установленным профсоюзом маляров, и профсоюз уведомил иммиграционную службу, что он использует нелегалов в качестве рабочей силы. Это само по себе было достаточно серьезно, но кроме того, утверждалось, что на складе недостает некоторых материалов, и отца Золы вместе с еще несколькими не имевшими документов рабочими подозревали в крупной краже. Они получили повестки с требованием явиться в иммиграционный суд, а также им предъявили уголовное обвинение.

Зола наняла адвоката, утверждавшего, что он специализируется именно на этих вопросах, и семье пришлось выложить за его услуги 9000 долларов – практически все ее сбережения. Адвокат был чрезвычайно занят и редко откликался на их телефонные звонки. Пока родители и брат Золы прятались по всему Ньюарку, Зола осталась разбираться с адвокатом. Она начала презирать этого человека, пустозвона и любителя сгустить краски, и охотно избавилась бы от него, если бы не выплаченный аванс. На другого адвоката денег не осталось. Когда он не явился на слушания, судья отстранил его от дела. Золе в конце концов удалось добиться, чтобы назначили бесплатного адвоката, и уголовное обвинение было снято. Однако угроза депортации никуда не делась. Процесс тянулся так долго и отнимал у нее столько сил и времени, что в конце концов начала страдать ее успеваемость. Несколько раз посидев в зале суда и понаблюдав за ходом слушаний, Зола убедила себя, что все адвокаты либо ленивы, либо глупы и она сама сможет справиться с делом лучше, чем они.