Андрей Троицкий - Бумер-2 Страница 4

Кум, захлопнув дело, поднялся на ноги. Сидеть в кресле, сделанном месяц назад в столярной мастерской, — сплошное мучение. Со стороны кресло напоминало едва ли не императорский трон, хоть в музее выставляй. Высокая резная спинка, о которую больно облокотиться спиной, жесткая маленькая сидушка, на нее приходится класть кусок поролона. И еще слишком высокие подлокотники, увенчанные мордами оскалившихся львов. Столяр очень старался, одного не учел, сука такая, что на этом троне Сергею Петровичу несколько часов в сутки придется зад канифолить. А задница у него не железная.

Сегодня день выдался прохладным и ветренным. Стоя у окна, кум разглядывал лагерный плац, голое вытоптанное поле, на котором через час должно начаться построение зэков для вечерней поверки. Отсюда, с третьего этажа, хорошо просматривается половина лагеря: проклятый плац, зажатый между двумя трехэтажными корпусами лагерной администрации, сложенными из светлого силикатного кирпича, и унылыми деревянными бараками, за которыми виднелся высокий двойной забор, огораживающий предзонник, и сторожевые вышки. По периметру административные здания отгорожены от жилой зоны столбами, нитками колючей проволоки, у главного входа разбиты две клумбы, посажены чахлые яблони, которые никак не могут прижиться, все болеют, даже не цвели в этом году.

Однолетние кладбищенские цветочки, припорошенные пылью, тоже не радовали глаз, над плацем ветер поднимал столб мелкого песка, над столовкой вился серенький дымок, напоминавший о том, что ужин уже через два часа. Зэков пригонят с производственной зоны, после переклички они получат порцию хлеба и ковш баланды с капустой и вареной мойвой. А там свободное время. Любоваться не на что, пейзаж безрадостный и настолько унылый, что скулы сводила зевота. Эта убогая картина обрыдла Сергею Петровичу до боли в сердце и печени. Но сейчас он, позабыв об эмоциях, высматривал в окно заключенного номер четыреста двадцать первого, некоего Павла Осипова по клике Цика, который еще полчаса назад должен был принести в клюве важное известие, но почему-то опаздывал.

Кум полил из пластиковой бутылки бегонию, разросшуюся в горшке на подоконнике, еще раз взглянул на часы. Он не умел и не любил ждать, тем более какого-то паршивого зэка, но тут случай особый. Цика — глаза и уши Чугура, он лучший лагерный активист, хозяйскими харчами он кормит с ладони десяток стукачей, которые сливают ему всю информацию, достойную внимания кума. Если активист-общественник задерживается, тому есть уважительные причины. Когда в дверь постучали и на пороге выросла фигура Цики, кум даже улыбнулся. Осипов вошел в административный корпус с черного хода, поэтому кум не увидел его через окно.

— Заключенный номер четыреста двадцать один, осужденный по статьям номер… — Цика сорвал с головы и смял в кулаке пидорку, вытянулся в струнку, лицо налилось краской. — По вашему приказанию прибыл.

— Отставить, присаживайся, — кум устроился в неудобном кресле и начал разговор с риторического вопроса. — Ну, как жизнь, активист?

— Спасибо, гражданин начальник.

Вопрос не требовал ответа. Морда Цики лоснилась от жира, а задница на унитазе не помещалась. Он был на придурочной должности помощника хлебореза, жрал от пуза, за информацию получал от кума харч и водку, имелись и другие источники для сытой и безбедной жизни.

— Вчера из телевизора у шконки Василия Крайнова пропала банка сгущенки, — Цика вытер пидоркой пот со лба, он старался не вставлять в разговор жаргонные слова, но не получалось. — Сегодня в пятом бараке устроят разборку с крысой. Могут порезать или…

— Меня это мелочевка не колышет. Давай о главном.

— Короче, Кот на производственной зоне закопал металлический ящик из-под газовых баллонов, — сказал Цика. — Ящик у забора между шестой и седьмой строительными бытовками. В нем цивильная одежда: кроссовки, тренировочный костюм. Еще в ящике трехдневный запас сухарей, вяленое мясо и сигареты. Может, там и ксива есть. Не знаю. Дернуть он решил восьмого или девятого июня. Это точные данные. После отбоя переберется через забор жилой зоны на промку. Ее ведь ночью не охраняют. Переоденется, снова перемахнет другой забор. И уже на воле. Бежать он будет так. После отбоя задержится на репетиции в клубе. Отпросится у начальника отряда, чтобы там переночевать.

— Как же это он забор перемахнет?

— Сами знаете, у нас каждую ночь перебои с электричеством. Свет на вышках вырубают минут на пятнадцать, когда и на час. И запасной генератор — ни мур-мур. Накрылся мягким местом. Запретка темная, часовые — как слепые котята. Ну, пока электричество не дадут. Вот он и воспользуется, гад. Дождется момента. И по жердине наверх залезет. Проволоку кусачками порежет. Кусачки сделаны на заказ и где-то здесь в жилой зоне припрятаны. Если масть покатит, за четверть часа он все успеет.

— Кто бежит с ним вместе?

— Вот этого не знаю, — покачал головой Цика. — Кот с одним малым кентуется, с Колей Шубиным, с Шубой.

— Отпадает. Шубин не сегодня-завтра на волю выходит. Откуда у тебя информация? От кого?

Цика поерзал на табурете. Раскрывать источник ему не хотелось по сугубо личным причинам.

— Ну, я, кажется, вопрос задал.

— От Васи Гомельского.

— Ясно, — кум сердито свел брови. — Кто еще знает о побеге, кроме твоего Васи?

— Никто, — покачал головой Цика. — Васька слышал разговор Кота с одним шоферюгой, вольняшкой. Имя водилы — неизвестно, и номер машины Васька посмотреть никак не мог. Чтобы по вашему указанию добыть информацию, Гомельский пять ден просидел в подсобной комнате бытовки, закрытой на ключ. А Кот, пока бугор в лазарете с грыжей отлеживается, вместо него наряды подмахивал. Всю дорогу не вылезал из этой бытовки. И вот вчера к нему заходит водила, запирает дверь. И промеж них вышел этот откровенный разговор. Вся бригада была на объекте. А Гомельский забился в подсобку и сидел там, как мышь. Так надо понимать: Кот выберется с зоны, а на дороге его будет ждать тачка. И тогда ищи ветра…

— Делать выводы я сам буду, без твоей помощи. И личность шоферюги выясню и все остальное, — рассеяно кивнул кум, и переспросил. — Точно, никто о побеге не знает?

— Ни одна живая душа, — Цика прижал к груди пухлые ладони. — Клянусь здоровьем матери.

— Матери у тебя нет, — ответил Чугур. — И не было никогда. Откуда Кот взял цивильное барахло?

— Деньги у него последнее время водятся, — ответил Цика. — Кто-то с воли его греет. А шмотки у вольняшек можно купить. Были бы гроши. Я постараюсь обо всем узнать…

— Лучше уж не старайся, — отрезал Чугур. — Прекрати свою бурную деятельность. Только хуже сделаешь, спугнешь. И своему человеку передай, Гомельскому, чтобы язык в жопу засунул. О побеге — никому ни звука. Ясно?

— Так точно, гражданин начальник.

— Сколько же лет у нас побегов не было?

Чугур поскреб пальцами затылок. Тот побег на рывок, когда два парня дернули в лес, выскочив из строя, и были срезаны автоматной очередью, не в счет. Недоразумение, а не побег. И случай в прошлом году можно не считать. Зэк возле ворот промзоны выбросил из кабины грузовика вольняшку водителя и пытался уйти на колесах. Но не проехал и ста метров. Пулеметчик с вышки превратил кабину «КАМАЗа» в сито.

И еще случались курьезные эпизоды, им счета нет. Но настоящего побега, продуманного до мелочей, хорошо организованного, не было, пожалуй, лет пять. Тогда бежали трое, и все бы у них вышло путем, но менты тормознули беглецов на товарной станции в ста километрах от зоны, когда парни забрались в телячий вагон. Одного грохнули на месте. Другого, раненого, взяли живым. Правда, он изошел кровью на обратной дороге в колонию. А вот третий… Ушел, и с концами.

Кум положил перед Цикой чистые листы и ручку, приказав письменно изложить свои показания и нарисовать план, где указано место расположения тайника. Обливаясь потом, будто целину пахал, Цика склонился над столом и стал водить пером по бумаге, стараясь писать разборчиво. Через полчаса, когда он закончил свой опус и нарисовал план, майор открыл дверцы железного шкафа, в котором хранился «конфискат», водка, сигареты с фильтром и другой дефицит, который офицеры отбирали у женщин, получивших трехдневные личные свидания с мужьями. Чего только бабы не перли на зону, пряча запрещенные к проносу предметы под юбками в интимных местах. Водка и самогон — это так, цветочки. Попадались спичечные коробки с канабисом и даже белый порошок.

Сергей Петрович слишком опытный, тертый жизнью мужик, чтобы составлять протоколы изъятия и поднимать большой кипеш. Конфискат оседал в его шкафу и в сейфе оперчасти, а потом шел на продажу. Нынче такие времена: деньги по зонам гуляют шальные. Глупо не подбирать то, что валяется под ногами и просится в карман.

Кум выложил на стол пару пачек индийского чая и трехлитровую резиновую грелку, наполненную крепким первачом. Цика радостно затряс головой. Сегодня вечерком он оприходует пару стаканов и заторчит, как в ступе пестик. Уляжется на железную койку с мягкой сеткой, в которую глубоко проваливается зад. И позовет в крошечную каморку при хлеборезке свою здешнюю жену, некоего Васю Гомельского, гопника и стукача. Угостит его и передаст пару добрых слов от кума.