Стивен Фрей - Афера Страница 4

Никто не откликнулся.

— Ну, пожалуйста же...

По-прежнему молчание.

И тут Кунковски вдруг понял, что его эмоциональный всплеск был роковой ошибкой. Понурившись, здоровяк вновь повернулся к начальству. Старейшины молча смотрели на него, и Фэлкон ощутил в их взгляде ненависть. Никто еще не позволял себе говорить с членами Исполнительного комитета так, как Кунковски. Они — боги. И боги немилосердные.

Какое-то мгновение Кунковски смотрел налившимися кровью глазами на Грэнвилла, затем прижал к ним ладони. В зале стояла оглушительная тишина, слышны были только рыдания Кунковски и негромкое потрескивание сигары Грэнвилла.

Тишину нарушили шаги четверых здоровенных охранников, которых, повинуясь кивку Грэнвилла, вызвал метрдотель. Но в них уже никто не нуждался. Кунковски был повержен.

Фэлкон наблюдал, как человек распадается у него на глазах.

Грэнвилл Уинтроп сидел один в небольшой комнате для отдыха на четвертом этаже «Рэкет-клаб», выходившей окнами на Парк-авеню. Покуривая третью за вечер сигару, он задумчиво глядел на огни пробегающих внизу автомобилей. В этот ночной час Нью-Йорк казался таким мирным, особенно в легкой пелене падающего снега.

Фэлкон замешкался на пороге. Разговор предстоит нелегкий. Может, стоило подождать до понедельника? Он шагнул внутрь.

— А, Эндрю, заходите, — спокойно проговорил Уинтроп. — Дверь только за собой закройте.

Все, пути отрезаны. В семьдесят один год Уинтроп сохранил отменное чутье. Даже после всего выпитого — а выпито прилично — от внимания старика ничего не ускользает. Глубоко вздохнув, Фэлкон вошел в комнату. Конверт с премией надежно покоился во внутреннем кармане смокинга.

— Ну, как вам первое причастие?

— Любопытно. Правда, для мистера Кунковски и еще нескольких людей это был весьма неприятный вечер. — За спиной Эндрю щелкнул замок.

— Да, но это было необходимо, — бесстрастно отозвался Грэнвилл. Он не хотел говорить о Кунковски, которого для него больше не существовало.

— Довольны премией, Эндрю? — Голос Грэнвилла звучал так же ровно, но в глазах вспыхнули искорки.

Фэлкон опустил взгляд на мягкий голубой ковер. Грэнвилл всегда сразу берет быка за рога.

— Конечно. Бог мой, ведь есть люди, которые за всю жизнь столько не заработали. — Эндрю подумал об отце. Быть может, в этот самый момент сидит отец в своей квартирке, в обшарпанном двухэтажном доме, по соседству с такими же, как он, смотрит по черно-белому телевизору какой-нибудь старый фильм и кутается в одеяло, потому что нет у него денег отапливать зимой продуваемое со всех сторон жилье больше чем до четырнадцати градусов.

— Ну, там, откуда это пришло, денег побольше будет. Гораздо больше. — Грэнвилл махнул рукой так, словно миллион долларов — мелочь в кармане. — Я старался подкинуть вам еще полмиллиона, но другие члены комитета заупрямились. Банк носит мое имя, однако приходится быть дипломатом. — Грэнвилл умолк и фыркнул так, будто именно дипломатия — самая неприятная сторона его работы. — И все же это почти вдвое больше, чем за всю историю нашей компании получил компаньон со стажем в один год. — Грэнвилл немного помолчал. — Но вы заслужили эти деньги. Заслужили вплоть до последнего цента. — Грэнвилл поморщился, словно с неприязнью вспоминая перепалку с коллегами по Исполнительному комитету из-за премиальных Эндрю.

— Поверьте, я очень признателен вам, даже слов не подберу. — Фэлкон смущенно переступил с ноги на ногу.

Старик внимательно посмотрел на свою юную звезду.

— Наверное, не стоило бы говорить вам этого, Эндрю, — Грэнвилл повернулся к окну и тут же вновь перевел взгляд на Фэлкона, — но вы напоминаете мне меня самого в молодости. Блестящий, настойчивый, решительный и, конечно, любимец женщин. — Уинтроп широко улыбнулся, и морщинки по обе стороны его рта сложились в четко очерченную решетку. — Похоже, ко мне вы никогда не приходили с одной и той же дамой.

Они засмеялись, пожалуй, несколько принужденно, ибо в шутке Уинтропа проявилась явная симпатия к Фэлкону, отчего оба испытали неловкость. Люди вроде Уинтропа редко позволяют себе такую откровенность.

Он глубоко вздохнул.

— В один прекрасный день, Эндрю, вы станете старшим компаньоном. И день этот не так уж далек. Возможно, старую гвардию это не осчастливит, но в наши дни инвестиционные банки — игра молодых. Новые технологии обгоняют нас, стариков. Мы все еще выдаиваем клиентов, с которыми банк поддерживает отношения добрую сотню лет. Какое-то время это еще будет приносить дивиденды, но настанет час, когда источник иссякнет. И тогда нам понадобитесь вы.

Фэлкон опустил взгляд.

— Понимаю, понимаю, Эндрю, вам неловко слушать все это. Но это пьяный разговор — как, впрочем, и весь вечер. Правда, как подумаешь, что за год банк заработал около шестисот миллионов долларов, голова и без выпивки кругом идет. Особенно, если почти половина этой суммы принадлежит тебе лично.

Оба некоторое время молча, с застывшими лицами смотрели друг на друга. Затем Грэнвилл снова расплылся в широкой, непринужденной улыбке.

— Внизу еще есть кто-нибудь, Эндрю, мальчик мой?

Фэлкон покачал головой. Он ценил то, что Грэнвилл всегда обращался к нему по имени. Все остальные в банке звали его «Фэлкон». Безотчетно, должно быть.

— Нет, все ушли. Ведь уже три часа.

— Что, естественно, заставляет меня задать следующий вопрос: вы-то что здесь делаете?

— Сам толком не знаю. Просто решил поболтаться. Уходить не хотелось.

— Что-то никогда я не замечал, чтобы вы просто болтались. Вы ведь не из тех, кто транжирит время. Вы ни минуты не стоите на месте. Когда-нибудь это доведет вас до беды. Внутри у вас словно мотор заведен, я почувствовал это уже через три минуты после начала нашего собеседования в Гарварде. Оттого, конечно, я и взял вас на работу. Любой ваш шаг преследует определенную цель. Тому, что вы делаете, всегда есть причина. И сегодня вы задержались позже всех тоже не случайно.

Фэлкон поднял взгляд на старика. Последние четыре года Грэнвилл был его наставником и другом. Уже давно Эндрю не имел такого близкого, почти как отец, человека. Он вовсе не отличался сентиментальностью, но вдруг понял, что Грэнвилла Уинтропа ему будет не хватать. Но старик поймет его, и они навсегда останутся друзьями.

— Я ухожу из банка. — Фэлкон всегда говорил прямо, это было у него в характере, как и у Грэнвилла. Он попытался угадать по его лицу, как тот отнесся к услышанному, но тщетно. — У меня появилась некая возможность, — вновь заговорил Фэлкон, смущенный бесстрастием собеседника. — Возможность завести собственное дело. Мы с партнером разработали программу, которая, как нам кажется, найдет широкое применение в области здравоохранения. В перспективе это золотой дождь.

Уинтроп сдержанно улыбнулся.

— Миллиона за один вечер вам недостаточно? — спокойно осведомился он.

Фэлкон пропустил вопрос мимо ушей и продолжал уже более возбужденно. Сдержанная улыбка — дурной знак.

— У меня есть шанс заняться чем-нибудь самостоятельно. Это шанс заработать действительно большие деньги. Если все пойдет, как мы полагаем, через два-три года компания будет стоить от пятидесяти до шестидесяти миллионов долларов. И это по самым скромным подсчетам. Может, гораздо больше. И конечно, мы разместим свои средства в «Уинтроп, Хокинс и К°».

Грэнвилл отвернулся к окну.

— Я очень ценю все, что вы для меня сделали, Грэнвилл. Я расплатился со всеми долгами за обучение в колледже и университете, обзавелся кое-какими очень славными вещами, получил стартовый капитал для нового предприятия. И все это благодаря щедротам банка. И сегодняшней премии. Мне все еще не верится, что фирма — то есть вы — отвалили мне такую кучу денег. И все же я должен попытаться. Никогда не прощу себе, если не сделаю попытки. Знаю, шаг рискованный, но какого черта, семьи у меня пока нет, иждивенцев тоже. Самое время рискнуть. И мне совершенно не хочется ждать десять или пятнадцать лет, пока я стану старшим компаньоном здесь, в банке. А может, и никогда не стану. Да, я знаю, вы за меня, но кое-кто против. И если вам не удастся подставить плечо... — Фэлкон умолк. Сердце бухало в груди, как паровой молот. — Разумеется, и вы это прекрасно понимаете, из всей этой затеи может ничего не выйти. Девять из десяти новых начинаний в бизнесе не выдерживают и года. И если получится именно так, то есть если меня ждет провал, то я приползу назад и, надеюсь, местечко...

— Даже и не думайте, Фэлкон, возвращаться в «Уинтроп, Хокинс и К°», — отчеканил Уинтроп ледяным голосом. Казалось, четыре последних года мгновенно стерлись из его памяти. Он посмотрел Фэлкону прямо в глаза.

Тот слегка отступил, словно его обдало порывом холодного воздуха.

— Извините... — В груди его внезапно зародилось нечто похожее на ненависть.