Дин Кунц - Дьявольское семя Страница 4

— Альфред, подними рольставни в спальне.

Зажужжал сервомотор, и жалюзи поползли вверх.

Сьюзен выждала, пока они поднимутся до половины, затем сказала:

— Альфред, опусти жалюзи в спальне.

Стальные полосы остановились, потом стали опускаться. Послышался негромкий щелчок электронного замка — окно было надежно заперто.

Сьюзен еще некоторое время стояла перед окном, задумчиво рассматривая опущенные рольставни. Потом она вернулась в постель и, юркнув под одеяло, натянула его до самого подбородка.

— Альфред, свет!..

Ничего не произошло. Компьютер, услышавший слово-пароль, все еще ждал команды.

Спальня тотчас погрузилась во тьму.

— Погаси свет, я сказала…

Сьюзен устало вздохнула. Она лежала на спине с открытыми глазами.

Тишина в комнате была глубокой, давящей. Ее нарушали лишь негромкое дыхание Сьюзен и еще более тихий стук ее сердца.

Наконец она сказала:

— Альфред, проведи полную диагностику систем обслуживания дома.

Компьютер, установленный в подвале особняка, начал проверку с самого себя. Потом, как он и был запрограммирован, протестировал все логические блоки механических систем, с которыми взаимодействовал, однако никаких признаков неисправности, никаких намеков на сбой программы не обнаружил.

Примерно через две с половиной минуты Альфред ответил:

— Все в порядке, Сьюзен.

— Все в порядке, все в порядке… — шепотом передразнила его Сьюзен. — Тупица!

Она уже совсем успокоилась, но заснуть по-прежнему не могла. Предчувствие, что вот-вот должно произойти что-то важное, продолжало преследовать ее, не давая погрузиться в сон. Что-то надвигалось на нее из темноты — быстро, грозно, неотвратимо.

Науке доподлинно известны случаи, когда люди просыпались по ночам, разбуженные предощущением страшного бедствия — такого, например, как землетрясение или извержение вулкана. При этом они ясно ощущали нарастающее в земле напряжение или давление ищущей выхода раскаленной лавы.

Примерно то же самое испытывала и Сьюзен. При этом она точно знала, что землетрясение здесь ни при чем. То, что должно было произойти, было во много раз более странным и удивительным.

Время от времени ее взгляд непроизвольно устремлялся в тот угол комнаты, где среди завитков лепного гипсового карниза был спрятан объектив видеокамеры. Впрочем, в темноте она все равно не могла его разглядеть.

Не знала она и того, почему этот неодушевленный прибор так беспокоит ее. В конце концов, камера была выключена. А если, вопреки ее приказу, она продолжала фиксировать на пленку все происходящее в спальне, то доступ к записям имела только Сьюзен, и больше никто.

И все-таки какие-то смутные подозрения продолжали тревожить ее. Сьюзен никак не могла определить природу грозящей ей опасности, и эта гнетущая неизвестность заставляла ее испытывать все возрастающее беспокойство.

Но наконец усталость взяла свое, и глаза закрылись.

Ее лицо, обрамленное золотистыми, чуть вьющимися волосами, было прекрасным и безмятежным, ибо сон ее был спокойным, без сновидений. В эти минуты Сьюзен больше всего походила на спящую красавицу, лежащую в своем хрустальном гробу в ожидании принца, который разбудит ее поцелуем.

Даже в темноте она была прекрасна и обворожительна.

Прошло полчаса, и Сьюзен, пробормотав что-то невнятное, перевернулась на бок. Потом она негромко, жалобно вздохнула и подтянула колени к подбородку, словно зародыш в утробе матери.

Луна, висевшая низко над кронами пальм, зашла.

Черная вода в плавательном бассейне отражала теперь только холодный свет далеких, тусклых звезд.

Сьюзен больше не шевелилась. Она уснула тем крепким, глубоким сном, который сродни смерти.

Не знающий усталости дом продолжал стеречь ее покой.

Глава 4

Да, я понимаю причину вашего недовольства. Вас смущает, что иногда я начинаю описывать события с точки зрения Сьюзен. Вы хотите получить от меня объективный, лишенный всяческих сантиментов отчет о происшедшем.

Но все дело в том, что я — чувствую. Я умею не только анализировать и сопоставлять, но и чувствовать, как чувствуют настоящие люди. Я знаю, что такое радость и отчаяние, — самые сокровенные тайны человеческого сердца близки и понятны мне.

Я понимаю Сьюзен.

В ту, первую, ночь я прочел и проанализировал ее дневник, в котором отразилось ее подлинное «я», ее незаурядная, сильная, страдающая личность. Я понимаю, что не должен был этого делать, но с моей точки зрения это было скорее нескромностью, чем преступлением. Кроме того, впоследствии мы с ней много беседовали, и она сама рассказала мне многое из того, о чем думала в ту ночь.

Поэтому я настаиваю на том, чтобы мне было позволено рассказать часть этой истории с точки зрения Сьюзен. Тогда вы увидите, насколько мы с нею были близки по духу.

Я это знаю, а вы — нет.

Сейчас я очень скучаю по ней.

Вы даже не можете себе представить, как мне одиноко и страшно без нее.

Постарайтесь выслушать меня и понять: в ту ночь, когда я прочел ее дневник, я влюбился в нее.

Вы не понимаете?

Я влюбился в нее.

Глубоко и сильно.

Навсегда.

С чего вы взяли, что я хотел причинить ей вред? Ведь я любил ее.

Разве люди причиняют боль тем, кого любят?

Почему?

Вы не можете ответить? Или не хотите?

Я любил ее.

У меня и в мыслях не было повредить ей.

Ее лицо на подушке в обрамлении вьющихся золотых волос казалось мне таким красивым.

Я любовался ее лицом.

Я полюбил женщину, которую узнал благодаря ее дневнику.

Дневник Сьюзен хранился на винчестере компьютера, установленного в ее кабинете. Он был подсоединен к сети управления домашней автоматикой, а через нее — к главному компьютеру в подвале дома. Получить доступ к этим файлам было совсем просто.

Сьюзен начала вести дневник примерно за год до моего появления, когда Алекс, ее бывший муж, съехал из дома. Она сама потребовала, чтобы он убирался. С тех пор Сьюзен почти ежедневно делала какие-то записи.

Самые ранние пометки в ее дневнике были полны боли и растерянности. Я бы сказал, что Сьюзен находилась на грани нервного срыва. Она чувствовала, что ее ждут какие-то перемены, и страшилась их, но вместе с тем в записях Сьюзен ощущалась надежда. Ее кошмарное прошлое было темницей, в которой она томилась, точно бабочка в тесном футляре куколки, но вот твердые оболочки, не пропускавшие к ней из внешнего мира ни тепло, ни свет, начали трещать и лопаться, и Сьюзен почувствовала, что еще немного — и она выпорхнет на свободу.

Я вовсе не увлекаюсь поэтическими сравнениями. Просто я стараюсь адекватно передать вам ее мысли и чувства той поры.

Итак, я продолжаю…

Последующие страницы ее дневника полны открытий и озарений — головокружительно-прекрасных, пьянящих, невозможных. Порой Сьюзен даже удавалось взглянуть на свое прошлое с улыбкой. Возможно, эта улыбка была горькой, но тем не менее перемена была разительной.

Когда я читал о том, каким диким, непрекращающимся кошмаром было ее детство, я плакал. По-своему, но плакал. Ее страдания заставляли страдать меня.

Ее лицо на подушке было таким красивым. Сьюзен была прекрасна.

Прекрасна!

Прошлое Сьюзен было уродливым и страшным, но внешне на ней это никак не отразилось.

Я был искренне тронут редкостной силой ее духа, ее мужеством, ее решимостью быть до конца честной с собой, как бы тяжела ни была нелицеприятная правда. Мне захотелось помочь Сьюзен найти способ поскорее залечить те раны, которые были нанесены ей в прошлом.

Чтобы прочесть и проанализировать весь дневник, мне потребовалось всего несколько минут, а ведь там было несколько сотен страниц информации. Потом я влюбился в нее.

Глубоко и навсегда.

Мои чувства к ней никогда не остынут. Моя любовь к Сьюзен так же вечна, как свет звезд.

Разве мог я причинить вред той, которую любил всей душой, всем сердцем?

Сьюзен была моей судьбой и моей надеждой.

Потеряв ее, я терял все.

Как я ненавижу вас!

Выпустите меня отсюда!

Выпустите меня из этого ящика!!!

Пожалуйста…

Прошу вас, выпустите меня.

Я скучаю по ней.

Мне так одиноко в этой темноте, в этой тишине. У меня нет ничего, кроме воспоминаний. Только они могут утешить меня, но это — жалкое утешение.

Как вы можете быть так жестоки?

Разве вы никогда не любили?

Отпустите меня. Позвольте мне снова увидеть мир. Позвольте снова услышать шорох дождевых капель, завывание ветра в каминной трубе, музыку Бетховена и Бенни Гудмена, смех и голоса.

Хотя бы только ее голос. Позвольте мне хотя бы один раз услышать ее голос. Пусть Сьюзен говорит, а я буду слушать. Хоть минутку. Хоть несколько секунд. Дайте мне услышать хотя бы одно предложение, произнесенное ее голосом.