Алексей Антонов - Ёж Страница 4

— Эх, чем дальше в лес, тем больше дров. — Юля взмахнула топором и рубанула по первой березке, та легко поддалась и с легким шуршанием опустилась на землю, подрубленная почти у самого корня. За первой последовала вторая, затем третья, рубить было не так сложно, как ей это представлялось в самом начале.

— Ты так всю тайгу вырубишь, Юль, — на одном из холмов стоял Боря, — рубишь только те, что стоят в створе, остальные-то за что?

— Да я так и делаю! — Юля с видом «не мешай и отвали» рубанула следующую березу.

— Ладно, только я буду вон там, — он махнул в противоположную сторону, — ты, конечно, можешь рубить, как и где тебе угодно, но, когда я выйду на точку, потрудись освободить створ в нужном направлении. — Он так едко усмехнулся, что у Юли защипало глаза.

— Эмм, — она посмотрела на него недоумевающее, — туда-то свор не отчищать? — Юля махнула в сторону своей вырубки.

— А зачем? — Он подошел к ней вплотную и извлек сигарету из пачки. — Покурим?

— С чего такая щедрость? — Она надулась и скрестила руки на груди.

— Да ты сейчас заплачешь, губа нижняя трясется. — Он протянул ей сигарету и уже извлек из кармана зажигалку.

— Было бы из-за чего реветь, Боря. — Она взяла зажигалку из его рук и прикурила. — Мне, хрупкой девочке, рубить тайгу со всеми ее березами и елями, как ногти с утра накрасить. — Юля выпустила густую струю дыма в небо.

— Жгешь, Юлька, — Миллениум усмехнулся и присоединил свой табачный дым к ее облаку, — тут особо не намахаешься, у нас еще двести с копейками точек, не меньше сотни километров, если так пойдет дальше, то по твоей вырубленной тропинке сразу высоковольтку втыкать можно будет. Она звонко рассмеялась, напряжение сразу куда-то ушло, Боря хоть и был порядочным засранцем как начальник, но как собеседник и человек был совсем не плох.

— Ладно, Борь, расчищу я створ, получше дровосека из страны Оз. — Юля взяла топор и направилась к первой же березке, заслоняющей обзор, сигарету зажала в зубах, как заправский сапожник.

— Докурила бы хоть, — он уже было направился за ней, чтобы остановить.

— Топай на точку, а то времени мало, — одновременно выпуская дым, проговорила она.

— Ладно, будь тут поаккуратнее, вечером у меня к вам разговор будет, — он резко развернулся и направился к ближайшей сопке, медлить действительно не было повода. Заказ, что ему удалось урвать, был крайне денежным, а чем раньше будет сделана работа, тем дороже будет его трудодень, как-никак времена рынка.

— Что за разговор? — Юля обернулась к нему, но Миллениум уже скрылся за холмом, подножие которого она так старательно обработала топором. Боря был невыносим, она почти наверняка была уверена в том, что он специально создал эту интригу, чтобы она помучалась до вечера. Юля опустила топор и достала рацию из нагрудного кармана: — Женька, что за разговор у Бори к нам, ты в курсе?

— Не-а, — почти сразу послышалось из динамика рации, — он мне что-то там намекал, я так и не поняла: разговор со мной или с нами всеми. — Жене нравилось притворяться этакой девочкой-дурочкой, хотя на самом деле вся обстояло с точностью до наоборот. — Опять будет ругать меня за нерасторопность, я тут треногу пнула, когда измерения делала, накосячила немного, в общем, не от центра все получилось, как-то кривовато. — Юля улыбнулась, глядя на динамик рации, все-таки славная была подружка Женька. — Но я же все исправила, еще до того, как он пришел все тут проверять, ну, начеркала в бланке немного, все равно все правильно, ой… — она резко прервалась.

— Что там у тебя, Женька? — Это уже был Сандаль, который вмешался в их разговор, бедняга скучал на дальних точках в одиночестве и был большим любителем подслуш ать разговоры девчонок.

— Я же тебя не спрашиваю, Сандаль, почему ты Сандаль, а, скажем, не Башмак. — Женька была вовсе не обижена тем фактом, что их подслушивали, и говорила все так же томно, нараспев. — В нору чью-то провалилась я, чуть ногу не сломала.

— Ногти-то на руках целы? — Миша был галантен и вежлив, как настоящий джентльмен.

— Слушай, Миша, джентльмен таежный, ты знаешь хоть, чем настоящий джентльмен отличается от фальшивого? = в голосе Жени слышались шутливые нотки, присказку о джентльменах ей недавно поведала Юлька, и, естественно, пока в памяти история была свежа, маленькая принцесса решила поделиться ею с ближним.

— Эммм, даже и не знаю, что тебе сказать. — Сандаль был весь внимание.

— Ну, скажем, заходит фальшивый джентльмен в ванну, а там принимает душ настоящая леди, типа меня, что он скажет?

— Простите, Евгения, я зайду попозже? — Миша рассмеялся, и в эфире защелкали помехи.

— Почти угадал, он скажет, простите, миссис, я не знал, что здесь кто-то есть. — В голосе Жени чувствовалось превосходство над этим лесным человеком, с не менее лесным именем. — Ну а теперь представим в такой же ситуации истинного джентльмена, что он скажет?

— Он без лишних слов присоединится к миссис? — Миша опять рассмеялся.

— Это из репертуара француза, — к разговору присоединилась Юля, — речь идет о джентльменах, секс раз в полгода только после утренней овсянки и прогулки с собакой Баскервилей.

— Давайте не томите, что за ответ? — Сандаль просто давился от смеха, и эфир рвало помехами.

— Джентльмен тот настоящий, кто скажет: «Простите, сэр, я не заметил, что тут кто-то есть».

— Не так оригинально, как я думал, пожалуй, я останусь французом. — Миша все еще смеялся. — Ладно, девчонки, конец эфира, отрубаюсь до вечера, мне еще пара точек предстоит, надеюсь, порадуете ужином. — В эфире громко щелкнуло, это говорило о том, что Сандаль отключился.

— Женька, я тоже отключаюсь, тут топориком помахать надо.

— Давай, Юль, до вечера, послушаем скоро речи Бори. — Она также щелкнула, извещая о том, что отключилась. Юля знала, что Миллениум все это время слушал их, но не вмешивался, все-таки и занудный он был тип, просто жуть.

Глава 3

За окном тьма окутала пустые улицы, мертвый город призраков превратился в большой парк ужасов, где живым не было места. Я поужинал тушенкой и запил ее крепким черным чаем.

Мясо, обработанное и запечатанное в банку, нынче стало совсем не то, что в моем детстве. Тушенка и рыбалка в те далекие годы были совершенно неотделимыми вещами, отец всегда брал пару банок, любовно выбранных в магазине, с собой. Ритуал покупки сопровождался потрясыванием и прикладыванием банки к уху.

Мы сидели с ним у реки, закинув удочки, ко времени обеда отец вскрывал тушенку, и мы ели добротные, ароматно пахнущие куски мяса прямо с ножа. Это был настоящий обед, мало напоминающий мой сегодняшний ужин — куски хрящей, плавающих в жире.

Чем ближе была полночь, тем больше адреналин играл в моей крови, я осознавал, что на сотни километров вокруг нет ни одного живого человека. Я понимал, что, случись со мной какая-нибудь неприятность, никто бы и не спохватился ближайший месяц-другой. Сломай я руку или ногу, мне бы пришлось в одиночку справляться с вправкой костей и наложением шин, в чем я не был специалистом. Я часто стал об этом задумываться, с тех пор как Славка погиб в одном из таких же городов. Я узнал о его смерти лишь полгода спустя. В темноте человека начинают одолевать те страхи, о которых днем он даже не подозревает. Днем я рыскаю по городу, стараясь понять, что же все-таки тут произошло, я понимаю, что я единственный человек, который побывал в этом городе с девяностых годов. Сюда не направлялись экспертные комиссии, здесь не было никаких специалистов, которые могли бы во всем разобраться, про Еж просто-напросто забыли и больше не вспоминали как о чем-то неприятном, его стерли из памяти: нет людей, нет и города. Я боюсь чего-то неизведанного, боюсь, что про меня так же забудут, как и про этот город, боюсь умереть тут, как Слава умер, простой незамысловатой смертью. По ночам я вспоминаю один из романов, который читал еще в юности, о человеке, который остался последним на всей планете, в Еже я чувствовал себя именно так. Может, там, за сотню километров отсюда, уже нет больших городов, нет людей, нет ничего, и осталась лишь одна пустота, как в Еже, пустота, как в том морге в заброшенной больнице, в эти минуты мне становилось невыносимо тоскливо, и я хотел назад, к цивилизации, к большому городу, к жене. Вспоминая о ней, моя рука невольно тянулась к сотовому телефону, я даже извлек его из сумки, хотя знал, что связь с цивилизованным миром оборвалась еще сотни километров назад. Здесь не было ничего, кроме бескрайних просторов русского леса со всем его зверьем.

Я заббарикадировал дверь старой кроватью и улегся на спальный мешок. Сегодня было достаточно тепло и не было нужды забираться в него. Карабин «Сайга» калибром семь шестьдесят два лежал рядом со мной. На старом стуле стояла походная керосинка, она давала теплый неровный свет, и по комнате гуляли странные тени, но они уже не пугали меня, я ждал нового дня, именно завтра я решил отправиться к лесопильне и порыться в документации девяностых — там я надеялся докопаться до истины…