Александр Колин - Комедия убийств. Книга 1 Страница 4

Дом рядом. Несмотря на встречный ветер, еще засветло они смогут войти в родной фьорд, а там… Каждый камень знаком с детства, и искусный кормщик проведет судно вдоль скал, минуя острые зубы рифов, даже и в темноте, и в ядовитом тумане.

Бьёрн меж тем не спешит скорее встретиться с близкими, другое задумал он и скоро прикажет повернуть драккар и пристать к берегу. Сойдя на землю, поведет ярл дружину дальше на север, чтобы достичь конечной цели путешествия до того, как первый луч солнца блеснет из-за горизонта над покрытыми снегом холмами. В тот миг, когда случится это, викинги, по обыкновению, ударят на врагов, и засверкают искры мечей, и запляшут в утреннем золоте рассвета секиры.

Сыны сурового Севера всегда нападают внезапно, незаметно подкравшись, возникают мгновенно из-за скал, точно морской великан из пены прибрежных волн. Это испытали на себе, не раз кровью заплатив за урок, и беспечные саксы, и спесивые франки, и льстивые ялы Миклагора[7], что не любят песен сечи, но данью готовы купить зыбкий, как море, покой. Они верят в крест и называют норманнов бичом Божьим, ибо у народов этих всего один бог, и он слаб, а когда сердится, наказывает их, как свободный человек раба или как раб — собаку.

Отчего же так осторожен Бьёрн Хеммингсон, Бьёрн Плетенобородый, чью ладью щадят молнии Тора[8]? Зачем причаливает он к берегу? Для чего ему утомлять товарищей долгим ночным переходом? Чего опасается славный ярл — ведь идет он, минуя свой город, в земли соседа и друга? На кого жаждет напасть — ведь корабль его полон добычи?

Дважды укутывала Фрейя[9] белыми шкурами снега пожухшую траву на суровых северных скалах, с тех пор как отплыли викинги к далеким чужим берегам в поисках золота и драгоценностей. Там, под горячим солнцем, они собирали урожай. Точно опавшие листья осенью, сыпались в трюмы драккаров звонкие монеты с ликами чужестранных конунгов, трусливо прятавшихся за высокими каменными стенами. Рушились на землю враги под ударами мечей, которыми разили их, кружась в вихре битвы, викинги.

Давно не бывая дома ярл Бьёрн. Но думал он не о том, как вскрикнет от неожиданности жена, когда звуки рога сигнальщика возвестят о возвращении воинов, как обрадуются, увидев отца, дети, — нет, разум викинга занимали черные мысли о мести, да не чужеплеменнику, а соседу и другу Эйрику.

«Эйрик Бесстрашный, славный Эйрик Эйнарсон[10], -стучало в голове у Бьёрна, било в виски, как волна в борта судна. — Эйрик сын Одина, Эйрик конунг Севера, Эйрик, Эйрик, Эйрик!.. Везде он, всегда он!»

Поначалу это не особенно заботило: и правда, у Бьёрна всегда было примерно в два раза меньше кораблей, чем у Эйрика, к тому же сосед родился тремя годами раньше, ему и верховодить. Постепенно первенство Эйрика во всем стало раздражать ярла Бьёрна.

Конунг Севера?.. Если каждый, у кого есть меч, станет величаться конунгом, тогда простой рыбак с полным правом назовется викингом. Бесстрашный?.. А кто из воинов прячется в бою за спины товарищей? Кто не мечтает, сражаясь с врагами, умереть с мечом в руке? Кто не хочет попасть в Валгаллу? Трусы долго не проживут, товарищи с радостью отправят их беседовать с рыбами. Нечего сказать — прозвище! А уж разговоры о том, что он сын Одина… Нет, подобное выведет из себя кого угодно.

Наконец раздражение, переполнявшее рассудок Плетенобородого, выплеснулось через край. Случилось эго, как почти всегда бывает, в самый неподходящий момент.

В землях франков правил тогда конунг Карл; при нем в государстве этом стало нечего добывать, кроме воинской славы, которой и без того хватало Эйрику и его соратникам. Тогда он, прослышав о богатствах кейсара Миклагора, решил сам убедиться в правдивости будораживших воображение слухов.

Однако случилось так, что флотилия конунга Севера задержалась у берегов, где жили темнокожие мавры. Они не сумели устоять перед натиском свирепых северян, и трюмы драккаров наполнились богатством Испании. Добычи хватало всем, но тут Эйрик заявил, что нет славы для викинга в том, чтобы, не свершив задуманного, возвратиться домой, пусть и с мешками золота. Он сказал, что в трюме его корабля найдется место и для сокровищ греков. Мнения разделились: часть воинов хотела, чтобы Эйрик вел их дальше, в Микла-гор, другие предпочитали повернуть обратно.

Бьёрну тоже было больше по душе повидать далекую столицу царя царей, о которой он слышал так много невероятного: будто стены этого города вышиной в две дюжины мачт, а золото и драгоценные камни валяются едва ли не под ногами. Сосед готов был поддержать Эйрика, но тот в пылу спора, стараясь привлечь на свою сторону как можно больше товарищей, допустил презрительную насмешку в отношении бороды Бьёрна. Последний никак не мог стерпеть оскорбления. Так спор перешел в драку, и викинги обратили мечи друг против друга, убивая сосед соседа, товарищ товарища с той же неистовостью, с которой совсем недавно крушили врагов.

Полилась на чужую щедрую землю кровь северян. Многие получили раны, некоторые погибли. Напрасно вожди и старейшие из воинов пытались разумным словом утишить буйство и остановить сечу: будто долго копившийся в нарыве гной вырвался наружу. Люди, казалось, обезумели, припоминая один другому старые обиды, находя вполне оправданными самые вздорные поводы для сведения счетов.

Неизвестно, как долго продлилось бы умоисступление викингов, только враги, побежденные и забытые, не дремали. Они собрали войско и, не слишком, впрочем, надеясь застать обидчиков на месте, разделили силы, послав флот, чтобы перехватить норманнов, если они снимутся с якоря, а также направив посуху дружину копейщиков и конных лучников к лагерю врагов.

Как же возликовали мавры, видя, что враги их в ярости предаются самоуничтожению. Подивившись на благостную их сердцам картину, хозяева принялись помогать непрошеным гостям истреблять друг друга.

И вновь запела сталь. Берег был крут, и темнокожие копейщики устремились на норманнов, как лавина с гор, тесня едва опомнившихся морских бродяг к океану. Как ни сильна оказалась атака мавров, но мощный вал ее откатился обратно, и не миновать бы им нового погрома, но в дело вступили конники, осыпая находников дождем стрел.

Прикрываясь круглыми липовыми щитами, викинги поспешно отступили к драккарам, оставляя на берегу убитых и волоча за собой раненых (и тех и других между тем становилось все больше). Норманны погрузились на корабли и отплыли от берега так, чтобы стрелки не могли уязвить их.

Тем временем солнце перевалило далеко за полдень и вскоре огромным красным шаром повисло над бескрайней морской гладью, чтобы исчезнуть за краем земли. Пала ночь; в темноте, не зажигая факелов, вышли викинги на берег, чтобы собрать тела погибших товарищей, дабы не оставить их воронам. Однако нашли не многих, очевидно, мавры унесли некоторых из них, рассчитывая, что пришельцы не уйдут, не похоронив друзей по своему обычаю[11].

Стало ясно, что темнокожие что-то замышляют и, верно, ждут подкрепления. Битва кончилась, но не иссякло нелюбие между норманнами. Часть из них под командованием Эйрика устремилась внутрь территории, где в трех-четырех милях от берега мавры устроили лагерь. Белоголовые не ожидали нападения, не ведая, что вполне в правилах викингов сражаться ночью без единого факела, довольствуясь светом звезд и луны. Но враги, побежавшие было в страхе, особенно конные, отъехав подальше, опомнились; не мало сил и новых жертв понадобилось норманнам, чтобы, забрав тела убитых товарищей, отступить к берегу.

Однако и тут не кончились их беды. Едва лишь забрезжил рассвет, как в море забелели в бесчисленном множестве паруса чужих кораблей.

— Скорей им навстречу'! — прокричал Бьёрну Эйрик. — Не медли, сдержи их, пока мы погрузим друзей, чтобы после придать их огню и отправить их души в Валгаллу. Мы споро управимся с этим и быстро придем вам на помощь.

— Приказывать волен конунг, — прошептал тихо Торгрим Горбатый, старик, ведавший тропы духов. — Он же сын Одина, за честь его слушать прославленным ярлам…

Бьёрн побелел.

— Мне слушать его?! — заскрипел он зубами.

Ну что ж, раз так, то он поспешит. Да только туда, куда решит сам. Он выйдет из боя, а после… После уж забота Торгрима убеждать воинов, что так возжелал сам Один. Ярл кожей почувствовал — колдун поможет ему, потому что не любит Эйрика за чрезмерную похвальбу, а пуще того, как подумалось Бьёрну, за высказывание предводителя по поводу сплетенных бород соседей.

Поступив таким образом, недальновидный Эйрик оскорбил не только ярла и многих из его воинов, последовавших примеру вождя, но и косвенно ударил по престижу Торгрима, — ведь он во всеуслышание заявил, что такое угодно богам. Еще тогда, когда (никто и не помнил уже, с чего все пошло) только объявился среди племени Бьёрна этот обычай, Торгрим поспорил с Торольфом, колдуном Эйрика, который лишь посмеялся над глупой блажью, сказав, что сроду не слышал, чтобы Одина интересовала борода или волосы воина, ибо всем известно, что не прической сильны викинги, а доблестью ратной.