Ли Чайлд - 61 час (в сокращении) Страница 4

— Добро пожаловать в Болтон, друзья, — сказал он. — Я начальник полиции Том Холланд, и я постараюсь, чтобы эту ночь вы провели с удобствами. Неприятность в том, что все мотели заняты, но есть и хорошая новость: жители Болтона не такие люди, которые позволят застрявшим путешественникам ночевать на койках в физкультурном зале школы. Поэтому здесь у нас почти два десятка людей, готовых пригласить вас к себе.

Послышались тихие голоса. Легкое удивление, сменившееся явным удовольствием. Лица стариков озарились улыбками. Из комнаты сбоку Холланд пригласил их будущих хозяев — пять семейных пар, четырех мужчин и четырех женщин. В вестибюле вдруг стало тесно. Люди знакомились, разбирали чемоданы.

Ричер считал про себя. Тринадцать группок, что означало тринадцать свободных комнат для гостей и соответствовало тринадцати номерам в мотеле у горы Рашмор, значившемся в бумагах Нокса. Питерсон оказался хорошим организатором.

В бумагах Нокса Ричер не значился. У него на глазах вестибюль опустел. Все завершилось за пять минут. Ричер остался стоять один. К нему подошел Холланд и сказал:

— Давайте подождем у меня в кабинете.

19.55. Осталось пятьдесят шесть часов.

Ричер повидал тысячу таких кабинетов, как у Холланда. Простой муниципальный декор, виниловая плитка на полу, лакированный стол, шесть картотечных шкафов, на стене над ними стандартные конторские часы. На шкафах посередине — фотография в рамке: Холланд, более молодой и менее сутулый, улыбается; с ним женщина и ребенок. Семейный портрет, десятилетней, наверное, давности. Женщина — привлекательная, бледная блондинка с четкими чертами. По-видимому, жена Холланда. Ребенок — девочка лет восьми-девяти с неоформившимся лицом. Надо думать, дочь.

Холланд сел в потертое кожаное кресло. Ричер сел на стул для посетителей перед столом. Холланд молчал.

— Чего я жду? — спросил Ричер.

— Мы хотели оказать вам такое же гостеприимство, как остальным. Эндрю Питерсон вызвался разместить вас у себя. Но сейчас он занят. Вам придется подождать.

— Чем он занят?

— Чем занимаются полицейские?

— Ваш город больше, чем я думал, — сказал Ричер. — Джи-пи-эс в автобусе показала только точку на карте.

— Мы выросли. Данные джи-пи-эс немного устарели, наверное.

— Выросли, потому что у вас построили тюрьму.

— Откуда вы знаете?

— Новый тюремный автобус. Новый знак возле шоссе.

— У нас новая федеральная тюрьма. Мы боролись за нее. Ее все хотели. Это все равно что получить сборочный завод «Тойоты». Много рабочих мест, много долларов. Потом и штат разместил свою новую тюрьму на том же участке — еще больше рабочих мест, еще больше долларов. И окружная тюрьма там же.

— Вот почему мотели заполнены? Завтра день свиданий?

— В общей сложности три дня в неделю. Из-за автобусных расписаний большинство посетителей должны проводить здесь две ночи. Хозяева мотелей довольны. И кафе, и пиццерии.

— А где территория?

— В пяти милях к северу. Деньги к деньгам.

Вошел, постучавшись, полицейский и дал Холланду папку. Часы на стене показывали восемь — примерно столько же, сколько часы в голове у Ричера. Холланд развернул кресло и открыл папку, держа ее вертикально, чтобы Ричер не мог видеть содержимое. Но оно отражалось в оконном стекле за спиной у Холланда. Это были снимки с места преступления. Холланд перебрал их. На снегу тело в черном, по виду мужчина, по виду мертвый, на правом виске рана от тупого орудия. Крови нет.

Холланд закрыл папку. Ничего не сказал.

Восемь часов вечера в Болтоне, Южная Дакота, соответствовали девяти в Мехико. На тысячу семьсот миль южнее, на тридцать с лишним градусов теплее. Два часа назад человек, выслушавший четырнадцать криминальных предложений от адвоката, набрал номер на новеньком мобильнике с предоплатным тарифом. По этому звонку невозможно было установить владельца.

Тот, кому он позвонил, намеревался теперь звонить из своей городской виллы, обнесенной стеной, в обнесенную стеной усадьбу за сотню миль от города. Там человек его выслушает и пообещает определиться с решением через двенадцать часов. Так это обычно делалось. Без предварительного размышления и обдумывания ничего существенного здесь не происходило.

В кабинете Холланда было тихо, но из-за стен кабинета до Ричера доносились шумы. Люди приходили и уходили, это продолжалось с полчаса. Смена, решил Ричер. Неподходящее время при трехсменной работе. Скорее, дежурят в две смены. Дневная уходит, приходит ночная. Двенадцать часов и двенадцать — вероятно, с половины девятого вечера до половины девятого утра. Необычный график. Вероятно, какое-то обострение ситуации.

Эндрю Питерсон вернулся в участок около двадцати минут десятого. Он заглянул в кабинет Холланда, Холланд вышел к нему в коридор со снимками с места преступления. Через пять минут оба полицейских вернулись в кабинет.

— Пойдемте, — сказал Питерсон.

В Южной Дакоте 21.25 — это 22.25 в обнесенной стеной усадьбе за сотню миль от Мехико. Владельцем усадьбы был чрезвычайно низкорослый человек, известный под именем Платон. Одни люди полагали, что Платон бразилец и по бразильскому обыкновению взял короткую броскую кличку. Вместо длинной цепочки имен, значившейся в его свидетельстве о рождении. Вроде того, как футбольная звезда Эдсон Арантес ду Насименту назвал себя Пеле. Другие утверждали, что Платон — колумбиец. Третьи считали, что он мексиканец. Все сходились на том, что Платон коротышка, хотя никто не смел сказать это ему в лицо. В его водительском удостоверении значилось пять футов три дюйма. В действительности ростом он был немногим больше четырех футов.

Платон ответил на звонок из городской виллы и пообещал сообщить свое решение не позже чем через двенадцать часов, но на самом деле сравнительно маловажное дело в сравнительно маловажном отделении большой и сложной международной организации не требовало таких долгих раздумий. Так что через полтора часа решение было принято: он даст добро на устранение свидетеля. И добавит пятнадцатый пункт к списку.

Адвоката тоже надо устранить.

Питерсон вывел Ричера в морозную ночь и спросил, голоден ли он. Ричер сказал: да. Питерсон поехал в ресторан на главной дороге к шоссе. Автомобиль у него был стандартный полицейский «форд-краун-виктория», с зимними шинами на передних колесах и цепями на задних. Снегопад почти прекратился.

— Слишком холодно, — объяснил Питерсон.

Ночное небо очистилось, и подушка арктического воздуха накрыла землю. Мороз проникал под легкую куртку Ричера, и, пока они шли по ресторанной стоянке, его била дрожь. Он сказал:

— Я думал, большая пурга идет.

— Целых две, — ответил Питерсон. — И вот что получается. Они толкают холодный воздух перед собой.

— А когда придут сюда, потеплеет?

— Чуть-чуть. Чтобы снег пошел.

— Хорошо. По мне, лучше снег, чем мороз.

— Вы думаете, это мороз? Это пустяки, — сказал Питерсон.

— Знаю. Я провел зиму в Корее. Холоднее, чем сейчас.

— И?

— В Корее хотя бы было интересно.

Питерсона это немного задело. Ресторан был пуст и, по-видимому, уже закрывался, но они все равно вошли и сели.

— Город Болтон тоже довольно интересный, — сказал Питерсон.

— Вы об убитом?

— Да, — сказал Питерсон. И осекся. — Какой убитый? Неужели вам Холланд сказал? Показал фотографии?

— Очень старался не показать, но ваши уборщики хорошо помыли окна.

Подошла официантка, усталая женщина лет сорока с чем-то. Питерсон заказал тушеное мясо. Ричер последовал его примеру и попросил кофе. Питерсон спросил:

— Вы долго служили в армии?

— Тринадцать лет.

— Служили в военной полиции и с медицинской подготовкой?

Ричер кивнул.

— Вы разговаривали с пассажирами автобуса. Проверяли меня.

— Конечно, проверял. А что еще я, по-вашему, делал?

— И хотите, чтобы я ночевал у вас. Чтобы присматривать за мной. Почему?

— Нам надо знать, кто приезжает и уезжает.

Питерсон больше ничего не сказал, а через минуту принесли еду. Порции были большие, с картофельным пюре, обильно политым соусом. Питерсон спросил:

— Чем вы занимались в военной полиции? Убийствами?

— Всеми видами — от покушений до массовых.

Питерсон промолчал. Ричер спросил:

— Где нашли убитого? Там, где полицейская машина перегородила улочку?

— Нет, там другое дело. Труп нашли в другом месте.

— Его не там убили.

— Откуда вы знаете?

— Крови на снегу нет. Когда убивают кого-то ударом по голове, кожа на черепе лопается. Это неизбежно. Кровотечение сильнейшее. Там было бы море крови.

Питерсон ел молча. Потом спросил:

— Где вы живете?

Ответ был простой. Ричер нигде не жил, и так было всегда. Сын офицера, он родился в берлинской больнице, и с пеленок его возили по всему свету. С одной военной базы на другую, с одной дешевой квартиры на другую, а потом он и сам записался в армию и так же мотался, но уже сам по себе. И теперь, уволившись, он по-прежнему нигде не задерживался. Он сказал: