Фредерик Молэ - Седьмая жертва Страница 4

— Что происходит? — всхлипнул Поль Террад. — Почему ее убили? Почему с ней сделали это?

Вопросы звучали простодушно, но, подумал Нико, подобное простодушие не гарантирует невиновности того, кто их задает.

— Именно это я и хочу выяснить, — ответил полицейский. — Вам предстоит нелегкое испытание, я советую обратиться к врачу. Если хотите, мы тут сами можем вам что-нибудь дать. Может быть, предупредить кого-то из близких?

— Да, у Мари-Элен в Париже живут родители и два брата в провинции. И бабушка тоже. И потом, есть и мои родственники тоже.

— Мы поможем вам поговорить с ними после нашего разговора, хорошо?

С явной неохотой Поль Террад согласился.

— Вам есть где спать? Я хочу сказать, что вы не сможете в ближайшее время вернуться к себе. Ваша квартира опечатана до нового приказа, вы это понимаете?

— У меня сестра недалеко живет. Я побуду у нее.

— Договорились. Вам нельзя быть одному, — участливо произнес Нико. — Как вы думаете, что могло произойти?

Поль Террад всхлипнул, и слезы покатились по его впалым щекам. Его «не знаю» прозвучало еле слышно.

— Кто-нибудь мог желать зла вашей подруге или вам?

— Никто.

— Никаких связей на стороне?

— Да что вы! — Поль Террад был явно возмущен.

— А у мадемуазель Жори?

— Да что вы, нет! Мы живем вместе уже четыре года, и все было прекрасно. Мы хотели создать семью… Она очень хороший преподаватель, очень ответственная. Она никогда не пропускала лекции, поэтому на факультете и заволновались.

Поль Террад выглядел потерянным. Он не мог понять, надо ли говорить о Мари-Элен в прошедшем времени или в настоящем. Так почти всегда случается с близкими погибших — им необходимо время, чтобы осознать случившееся.

— Так как с факультета мне никогда не звонили, я встревожился и решил не звонить, а пойти туда. Она… она там лежала… Я сразу понял, что она… она…

— Представляю, какой это был для вас удар. Только зверь мог совершить такое. Может быть, кто-нибудь, кого вы знаете…

— Этого не может быть. Мы порядочные люди.

— Тогда — деньги?

— Да нет. Мы вдвоем неплохо зарабатываем.

— Ну, может быть, семья, какие-нибудь особые сложности?

— Нет, никаких. Я правда не знаю, чем вам помочь.

— Иногда все бывает очень просто. Иногда какой-нибудь родственник уродует жертву, чтобы скрыть свое преступление.

— Я не могу в такое поверить. Мари-Элен была такой… милой, великодушной, заботилась о других… Не любить ее было невозможно.

Его душили рыдания. Казалось, он не лгал. Впрочем, возможно, только казалось. Нико захотелось поверить этому человеку, но опыт подсказывал: нельзя доверяться, нужно быть настороже. Садист-убийца способен обмануть кого угодно.

— Вы можете нас подтолкнуть на что-нибудь… — снова заговорил Нико.

Поль Террад бросил на него вопросительный взгляд, в котором теплилась надежда.

— Если составите подробный список членов вашей семьи, друзей и сотрудников, с которыми она общалась на работе.

— Конечно, я это сделаю.

— Не сомневаюсь. В сложившихся обстоятельствах… Оставьте свои координаты — вы мне еще понадобитесь. А теперь мои службы соединятся с вашей сестрой и попросят ее за вами заехать. Мне очень жаль, что это случилось с вами и вашей подругой…

От этих слов, возвращавших его к пережитому, Поль Террад сгорбился еще больше. Мужчины встали со своих мест и попрощались.

У Мари-Элен Жори не было лекций в понедельник утром, утро было в ее распоряжении. Ее друг ушел из дома около половины девятого и прямехонько направился к себе в офис. Свидетели подтвердили, что в девять он был на месте. Тридцати минут как раз хватало, чтобы взять машину и доехать до работы. Майор Кривен это лично проверил с хронометром в руке. Часов в десять мадемуазель Жори вышла за газетой и хлебом. Обычный обмен любезностями с продавцами. Одна из соседок, пожилая дама, встретила ее немного позже, когда мадемуазель Жори возвращалась домой. И никто ничего не знал о времени между этим моментом и тем, когда она переступила порог собственной квартиры. Встретила ли она кого-нибудь на лестнице? Открыла дверь посетителю? Сплошные вопросы — и никаких ответов. Как бы там ни было, дверь никто не взламывал. Бригада дознавателей продолжала расспрашивать соседей. Может быть, кто-нибудь смотрел в окно и видел молодую женщину?.. Кривен разделял разочарование своего патрона: серьезной информации с этой стороны ждать было нечего. Он решил вернуться на набережную и составить график передвижений жертвы: необходимая деталь для полноты картины.

Уголовная бригада была выстроена строго иерархически. Двенадцать групп, объединенных по три под руководством глав подразделений, которые все были комиссарами полиции или действующими майорами. Подчиняясь начальнику бригады или заместителю, они-то и составляли действующую силу знаменитого убойного отдела — около ста человек, находившихся на государственной службе, среди которых пятнадцать женщин. Эта центральная бригада — точно так же, как и бригада по борьбе с организованной преступностью, защите несовершеннолетних, светская бригада, занимавшаяся борьбой с бандитизмом и наркотиками, — находилась в подчинении заместителя регионального директора Уголовной полиции; над ним располагался региональный директор, над которым, в соответствии с иерархией, существовало еще два начальника: префект полиции и, наконец, на самом верху пирамиды — министр внутренних дел.

На этот раз в кабинет Нико Сирски отправились майор Кривен и начальник подразделения комиссар Жан-Мари Рост. Стрелки часов показывали девять вечера.

— Вы смогли составить расписание дня Мари-Элен Жори?

— Да, но зацепиться на самом деле не за что, — раздраженно ответил Кривен, протягивая Нико свой отчет. Он никак не мог успокоиться. — Никто ничего не видел и не слышал. Просто злость берет. А ведь там днем народ кишмя кишит: жители окрестных домов, посетители кафе, зеваки, туристы… Но всем на все наплевать! Теперь кто угодно может заниматься чем угодно, и никто ничего не заметит.

— Этого следовало ожидать, Давид, — успокоил его Жан-Мари Рост, — Наши люди начали опрашивать родственников, друзей, коллег жертвы и ее сожителя. Завтра свяжемся с банком и врачами.

— А что говорят эксперты? — спросил Нико. — Что они думают о веревке и узле на ней?

— Пока ничего, — ответил Рост. — Они еле справляются… Завтра или послезавтра…

— Завтра. В восемь утра. У меня. — Нико не церемонился. — Выбритые и готовые к распределению обязанностей. Я сам буду заниматься этим делом.

Рост с Кривеном успели выйти за дверь, когда в большом кабинете дивизионного комиссара раздался телефонный звонок. Звонили от помощника прокурора.

— Завтра в одиннадцать вас ждет господин прокурор, — сообщил женский голос. — Судебный следователь будет назначен позднее.

Отлично. У Жан-Мари Роста хватит времени составить рапорт о совершении преступления, указать результаты проведенных опросов свидетелей и соседей, описать место преступления, оружие, найденное на месте преступления, особые улики… Надо будет присоединить к этому полный отчет о вскрытии, фотографии жертвы и нанесенных ранений от профессора Вилар. Миленький семейный альбомчик…

Снова зазвонил телефон. Не кричи «Волки!»…

— Нико? Это Армель. Мне сказали, что ты хочешь присутствовать при вскрытии Мари-Элен Жори. Я только что получила предписание прокуратуры. Начну через полчаса, ты как раз успеешь. Я уже давным-давно должна была быть дома и выполнять функции матери и примерной супруги. Но я просто завалена трупами, а брать еще сотрудников мне не разрешают. Впрочем, я тебе звоню не для того, чтобы позвать на профсоюзное собрание. Идешь или нет?

Профессор Армель Вилар была рыжей, огненно-рыжей с кроваво-красным отливом. Нико ценил ее профессионализм и тщательность, с которой она работала.

— Сейчас буду.

Бригада отправляла одного из своих офицеров на каждое вскрытие. Он-то и привозил результаты на набережную Орфевр. А профессор Вилар должна была отсылать свои заключения прокурору Республики.

Приехав на набережную Рапе, Нико попросил показать ему прозекторскую, где должно было происходить вскрытие. Профессор Вилар с ассистентом — белый халат, маска на лице и хирургические перчатки — ждали только его. Армель подмигнула комиссару и начала вскрытие.

Нико давно привык к тому, что происходило у него перед глазами. Его не смущали ни отработанные движения патологоанатома, ни вид извлеченных органов, ни кровь жертвы, ни запах, исходящий от мертвого тела. Бесчувствие? Возможно, в силу обстоятельств. Теперь и этот образ будет мучить его, как и все прочие, накопившиеся в памяти с начала его карьеры. Стереть их было невозможно, нужно было научиться с этим жить.