Эрик Богосян - Торговый центр Страница 4

Конечно, Уоррен мог говорить что хотел. Он уже три года как расстался с женой, и детей видел только раз в две недели, по выходным. После этого Уоррен переспал со всеми стажерками в офисном здании. И казался очень счастливым. Но Дэнни не был Уорреном. Дэнни нравилась семейная жизнь. Он любил приходить домой поздно, прокрадываться на цыпочках в комнаты детей, смотреть, как они спят, заходить в собственную спальню, тихо скидывать одежду, пока Джуди не пробормочет жалобно: «Милый, это ты?»

Дэнни все это очень любил. Вот только яйцам Дэнни требовалось что-то большее, и сперма переполняла их. А через несколько десятков лет яйца Дэнни будут сухими, как две изюмины, и ни о какой сперме и речи не будет. Дэнни не дрочил с колледжа – тогда у него под кроватью хранилась кипа порножурналов. Он со стыдом вспоминал названия: «Ножки напоказ», «П-Шик», «Клуб», «Хастлер». Почти каждую ночь он устраивал себе сеансы дрочки с большегрудыми девицами с глянцевых страниц. Имело место невиданное разнообразие грудей и влагалищ. Журналы, которые Дэнни подбирал на автобусной остановке, представляли собой образец почти клинического интереса к женской анатомии. Это давало ему своего рода образование, поскольку у Дэнни никогда не было возможности по-настоящему изучить девушек, с которыми он «встречался».

Интересно, это только его возбуждает? Не может такого быть, ведь фотографии специально подчеркивали гинекологические особенности моделей. Когда оргазм только приближался, Дэнни с восторгом тонул в женских образах. Вокруг бурлил мальчишник, устроенный лишь для него. Любая была счастлива стать его сексуальной игрушкой. Стоило ему кончить, наступала подавленность. Он чувствовал себя истощенным, а девушек на фото считал дешевками. Жалел их. Думал, что сам он, а может, и все человечество выглядит смешным.

Начав заниматься сексом с Джуди, он увидел, что ее аккуратные груди и длинные ноги выгодно отличаются от всего, что попадалось ему в журналах. Дэнни всегда этим гордился. Джуди научила его страсти, научила заниматься любовью, научила делать так, что каждый раз был как первый. Скоро мастурбация стала казаться ему примитивной. Скучно и тупо, совсем не так, как с будущей женой. Съехавшись с Джуди, Дэнни выбросил все непристойные журналы и чувствовал себя победителем.

Но Хершкомб приказал ему дрочить: медицинская необходимость. И о таких вещах Дэнни говорить с Джуди не мог. «Пентхаус» и «Хастлер» уже не работали: такие фотографии могли заинтересовать только людей, которые никогда сексом не занимались. Он попытался переключиться на видео, но вскоре понял, что заплыл еще дальше в нестоячие воды. Вялая музыка и всхрюкивающие актеры напоминали ему о тех люмпенах, которых он встречал, бродя по торговому центру: вот уж кого он совершенно не хотел видеть в своих фантазиях.

Однажды, разбирая почту и проглядывая стопку каталогов, как и реклама платиновых кредиток, они приходили ежедневно, Дэнни наткнулся на каталог шелкового термобелья. Он начал его листать, и фотографии неожиданно очаровали его. Модели позировали так недвусмысленно, выражение лиц этих девушек было столь естественным. Во всем этом проглядывала какая-то человечность, истинная нагота. Дэнни почувствовал, как у него все набухает, ощутил легкое головокружение. Жар.

Спрятав каталог между страниц выпуска «Бэрронз»[1] недельной давности, Дэнни направился в большую ванную, благоухающую корицей. Пока Джуди готовила сэндвичи – хлеб из цельной пшеницы, салат из тунца. а дети смотрели по видео «Приключения Флика». Дэнни воображал, как он занимается любовью с безымянной моделью, рекламирующей белье. Эти фотографии воздействовали не так, как порножурналы былых времен? – от тех внутренности Дэнни вздымались наточенным рогом. Нет? сейчас он ощущал скорее нежность к этим счастливым юным девчонкам. Каждая фотография будто заявляла: «Вот такой он тебя увидит, когда ты начнешь раздеваться прямо перед тем, как лечь с ним в постель». Иллюстрации напомнили ему о том, что он чувствовал давным-давно.

Вскоре Дэнни проверял каждый воскресный «Гид покупателя», все каталоги и купоны в поисках восхитительных кусочков молодой плоти. Он заметил: разные компании придерживались разной политики относительно полуодетых молодых женщин. «Уолмарт» никогда не печатал на купонах полупристойные картинки. «Сирз» ими не гнушался.

У Дэнни были фаворитки: эти девушки сегодня появлялись в воскресном приложении, на следующей неделе – в женском журнале. Он представлял себе, что он – строгий фотограф, а они, не скованные излишней скромностью, танцуют в кружевных трусиках вокруг него, беззаботно смеются.

Они почти подружились, и когда Дэнни внезапно сталкивался с ними где-нибудь в каталоге «Л.Л. Бин», он их приветствовал как старых знакомых. Ему было интересно, как течет их жизнь, узнают ли их благодаря тому, чем они занимаются. Останавливают ли на улице, просят ли автограф? Он бы попросил.

Дэнни стоял перед магазином «Викториас Сикрет», уставясь на витрину, там на картон были наклеены большие фотографии моделей. «Господи. Я становлюсь извращенцем, – подумал он. – Стою и строю глазки фотографиям девочек в нижнем белье». Другой голос в его голове, дьявольский шепоток, подтвердил: именно, Дэнни. «Именно этим ты и занимаешься. Позже придешь домой, запрешься в кабинете и достанешь этот каталог «Джей-Си-Пенни» и тюбик «Ориджина» – Джудин крем для рук – и будешь полировать шлем своего солдатика, пока его не стошнит. Это будет просто великолепно. А потом еще раз проделаешь то же самое». Дэнни не мог контролировать свои мысли. Его мозги думали сами. Дэнни вообразил себя в своем особом месте, своем «кабинете», построенном по специальному заказу из дерева и кожи, заставленном книжными полками. Здесь надо быть одному и заниматься делом. Смешно. За последние полгода единственное дело, которым он занимался в этой комнате, – отработка возвратно-поступательного движения. Он там скоро окажется. Наедине со своей худенькой, крепкозадой двадцатидвухлеткой, той, у которой грудь размера «В», небесно-голубые глаза и неукротимая сексуальная энергия.

Дэнни старался не помнить о плохом – о том, как он встанет на четвереньки и аккуратно вытрет капли спермы с блестящего пластика пола, с боков стола из красного дерева, со своих ботинок из лошадиной кожи. В такие моменты он только одно мог себе сказать: вот мудак, а? Очень точное слово. Даже если так велел врач.

Он однажды читал статью в каком-то журнале о «сексуальной аддикции». А что если он один из этих? Ему, наверное, надо бы сходить на собрание, сесть в компании извращенцев и начать «обсуждать», как он хотел бы проводить частные фотосессии с моделями, рекламирующими нижнее белье. Ну да, ну да. Он вздрогнул, осознав, что по-прежнему стоит в торговом центре.

Дэнни моргнул, и поток покупателей, окружавших его, возник вновь. Кто-нибудь заметил? Нет. Слишком тупые. Это его мир – частный, закрытый от всех. Это больше никого не касается. Он в полном порядке, ну так и кого волнует его небольшая причуда? Именно, всего лишь причуда. Пора купить что-нибудь маме и двигаться домой. Дома его ждут кое-какие дела.

4

Капля пота сползала по спине Мэла, пока он спихивал вялый труп матери по ступенькам вниз в подвал. Мимо штанги и тренажера, мимо коробок с «Нэшнл Джиогрэфик» Мэл втащил материнское тело в темный угол за газовой горелкой. Прилежно и осторожно начал обкладывать ее нечеткий контур связками газет и журналов. Наконец осталось прикрыть только голову. Вторая пуля содрала у нее со лба кусочек кожи, получилась воспаленная красная заплатка, которую уже никогда не залечить. Мэл кинул на нее последнюю кипу журналов.

С изощренностью, которую он тщательно скрывал, пока Мэри была жива, он пропитал бумагу керосином, стараясь попасть на стены и пыльный пол кладовой. Облил вонючий, заплесневелый диван, приткнувшийся у облезлой стены. Облил мышей, безжизненно глядящих из пружинных сосновых мышеловок. Облил ступеньки, пробираясь обратно наверх к кухонной двери, оставил ее приоткрытой.

Через несколько минут Мэл обнаружил, что стоит, наклонившись, опирается на прямые руки, и таращится прямо в какую-то плоскость. Он начал опускать голову и остановился лишь в паре дюймов от кухонной штуки – эта штука испещрена шрамами от сигарет, усыпана сухарями от рыбных палочек. Это вообще что? Это самое? Как эту штуку называют? Мэл все чаще забывал слова. Простые слова. Вот как название этого самого. Кухонная столопокрышка. Так, что ли? Нет, что-то не то. Кухонная поверхность. На хуй.

Мэл увидел пятно у себя на руке, и еще один красный след на рукаве. Кровь. Его? А, ну да, не его. Мамочкина. Разделочный стол. Вот как это называется. Разделочный стол. Чтобы разделаться? А?

Мысли Мэла двигались угловатым астероидом по широкой эллиптической орбите вокруг солнца – как бы далеко ни отклонялись они от основной темы, в конце концов гигантская гравитационная масса притягивала их. Рыбные палочки, остывающее в подвале тело матери, даже его большой план были всего лишь планетами и вращались вокруг огромной огненно-белой звезды – жажды метамфетамина сульфата.