Кристофер Фаулер - Темный аншлаг Страница 4

– Это же рукопись Артура, – произнес он, коснувшись чернильных строк. – Кто-нибудь еще ее видел?

– Сначала я показала сержанту Лонгбрайт.

– Я взяла фрагмент обложки для экспертизы, – объяснила Лонгбрайт. – Удостовериться, что это принадлежало ему.

Мэй рассматривал позолоченный обрез.

– Безусловно, я никогда прежде ее не видел. Наверное, это первая глава его книги.

– Конверт завалился за гардероб, – сказала Альма. – Я всосала его пылесосом. Артур говорил мне, что собирается написать мемуары, и хотел одолжить у меня старую авторучку с широким пером.

– Почему он решил писать ею?

– Вы ведь знаете, какие у него бывали смешные идеи. Ни разу за шестьдесят лет он не дал мне убраться у него под кроватью. Вечно у него что-то росло.

– Меня это не удивляет.

– Да нет же – в круглых стеклянных банках.

– А, в чашках Петри, да, он всю дорогу что-нибудь придумывал. Спасибо вам, Альма.

Домовладелица Брайанта заковыляла к воротам. Мэй подумал, как долго она еще протянет без своего постояльца. Он смотрел ей вслед, пока его внимание вновь не привлекла рукопись. Негнущимися пальцами перелистал страницы. Внутри лежал отдельный листок, испещренный неразборчивыми каракулями.

– Он никогда не хранил в таком виде записи дела, – сказал он Лонгбрайт. – Артур не отличался организованностью. Квитанций из прачечной и тех не мог найти.

Похоже, несмотря на небрежность по части квитанций из прачечных, в последние недели своей жизни он действительно что-то написал. К сожалению, прочесть это не представлялось возможным.

– Это стенография, – позже объяснил Мэю Освальд Финч.

Персонал отдела временно переселился в складское помещение на верхнем этаже полицейского участка в Кентиш-Тауне. Строго говоря, Финч был судмедэкспертом, вышедшим на пенсию, но кое-что смыслил в расшифровке почерков, что мог засвидетельствовать любой человек, видевший его собственные каракули.

– Определенно, это стенография. И даже не самый последний вариант, более давняя версия. Это тахиграфия, ее использовал в своих дневниках Сэмюэл Пипс.[4] До девятнадцатого века она была популярна среди юристов и морских офицеров. Сейчас безнадежно канула в Лету. Интересно, каким образом он справляется с современной лексикой? Возможны аналогичные существительные и фонетическая транскрипция. Вот почему ему требовалось широкое перо – ударение ставить.

– Но ты можешь расшифровать ее? – нетерпеливо спросил Мэй.

– О боже, нет. Но не исключено, что сумею скачать одну программу, которой это будет под силу. Можешь оставить мне это на несколько дней?

– Лучше я сам прочитаю. Можешь выслать мне эту программу?

Финч уже забыл, что когда-то Мэй проходил подготовку на курсах дешифровщиков.

– Почему бы и нет. Хотя она только для продвинутых пользователей.

– Как это в его стиле – не использовать простой английский. Я сообщу тебе новый электронный адрес и безопасные ссылки. Собираюсь на время взять отпуск. Мне необходимо уехать из Лондона.

Финч все понял. Артур Брайант был не чем иным, как своеобразным символом города. Куда ни глянь, все в Лондоне напоминало о нем и его расследованиях.

Через несколько дней Джон Мэй выехал за город, в сельскую местность Суссекса, и именно там, на зеленых холмах Брайтона, сидя в снятой комнате, в мансарде над захудалым пабом «Седьмой инженер», загрузил программу с переводом и взялся за работу.

В самом начале документа Финч сделал приписку:

Джон, я попытался дать тебе фору, введя в программу подстановки для наиболее часто употребляемых слов, но все же они довольно сомнительны. Похоже, Брайант использовал крайне специфический стиль. Довольно путаный и крайне несдержанный, ясно лишь одно: многих людей в его рассказе, по-видимому, нет в живых, поэтому подавать в суд некому. В какой-то мере, надеюсь, это проливает свет на происходящее. Возможно, сержант Лонгбрайт сумеет заполнить пробел. Поскольку Артур это прятал, можно предположить: он опасался, что случится что-то страшное. Если ты считаешь, что это как-то связано со взрывом, будет лучше подготовить совместный отчет для РЛ.

РЛ – Раймонд Лэнд, нетерпеливый и требовательный новый исполняющий обязанности начальника отдела. Внимание Мэя привлек постскриптум:

Кстати, возможно, тебе будет небезынтересно узнать, что в деле фигурирует имя матери Лонгбрайт. Я забыл, что когда-то она работала в отделе. По-моему, Артур пылал к ней страстью.

Мэй начал перепечатывать текст из блокнота в свой ноутбук. Набрав несколько сотен слов, он потерял терпение и запустил программу раскодировки. Пальцы замерли над клавиатурой – он пытался осмыслить то, что читал.

Перед ним проступило описание их первого расследования, с него и начинались мемуары. Сквозь рубленые фразы ему слышался голос Брайанта. Налив в стакан джина, он снова начал печатать. Перепечатал целый лист и запустил программу раскодировки, наблюдая за тем, как расшифровываются буквы.

Его охватило ощущение неловкости. Отдельная страница была недавним приложением, конфиденциальным сообщением, не предназначенным для публикации. В последней строчке автор расписывался в своей слабости: «Я знаю, что вернусь назад, ибо не в силах распрощаться с прошлым…» Внезапно Мэю стало ясно: Брайант совершил нечто, что послужило причиной его гибели. Невозможно проработать с человеком шестьдесят лет и не научиться предугадывать его поведение. Артур разворошил прошлое, и оно каким-то образом с ним расправилось. Идея была абсурдной, но крепко засела в голове.

Он уставился на слова на экране и вспомнил их первую встречу во время бомбежки Лондона. Это необычное, пьянящее время также объяли языки пламени. Словно события каким-то образом прошли полный круг. Брайант знал, что его действия могут быть чреваты серьезным риском. Иначе зачем ему понадобилось шифровать мемуары и прятать их?

Чтобы найти объяснение, расплывчатого перевода явно не хватало. Мэй понял: для того чтобы разобраться в случившемся, ему придется полагаться на собственные смутные воспоминания. Когда солнце скользнуло за деревья и сумерки наполнились запахом сырой земли, он закрыл глаза, позволив мыслям перенестись более чем на полвека назад, в то время, когда Лондон подвергся испытанию, пережить которое оказалось не под силу многим столичным городам.

Он попытался вспомнить, как сеялись семена их будущего. Шел 1940 год. Ноябрь месяц. Страна вступила в войну, и мир погрузился во тьму.

4

Небо в огне

На фоне теперешнего международного терроризма лондонские бомбардировки эпохи Второй мировой войны кажутся чем-то невообразимо далеким. Но вскипающие облака белой пыли, пронизывающие их, подобно тычинкам ядовитых цветов, осколки вмещали миг ужаса, присущий всем такого рода событиям.

Военный конфликт нагнетался столь долго, что, наконец разразившись, неким порочным образом вызвал облегчение. Англичане методично готовились к обороне. На этот раз мобилизация вооруженных сил на острове была проведена без промедления. Армия комплектовалась по призыву, в атаку шли на море и в воздухе. Для тех, кто не участвовал в военных действиях, повседневная жизнь обрела необычные новые формы. Дети ходили в школу с противогазами. Листовки, распространяемые властями, объясняли правила светомаскировки. Введение продуктовых карточек служило оздоровлению нации. В Лондоне воцарилась атмосфера здравого смысла.

Поскольку самых крепких мужчин призвали в армию, на улицах стало спокойнее и в городе возобладал дух невозмутимого ожидания. Складывалось впечатление, что грядет эпоха великих перемен. Многие именно в военное, а не в мирное время обрели смысл собственного существования. Даже мысль о том, что завтра наступит новый день, ни для кого не была очевидной. Ровесникам века предстояло принять второе боевое крещение.

В 1939 году Лондон был самым крупным городом в мире. Казна Британской империи еще пополнялась через его финансовые институты. Воспоминания о годах депрессии улетучились. Наступило благодатное время, пора подъема. Несмотря на лживый хор, прославлявший «мирные дни», перевооружение проложило путь к процветанию страны. На улицах все еще можно было встретить вещественные приметы Первой мировой: одноруких лифтеров, слепых продавцов спичек, мужчин, заикающихся и трясущихся, когда с ними заговариваешь. В пору того, минувшего, конфликта немецкие дирижабли бомбили город, но им удалось уничтожить лишь 670 человек. Такое, по всеобщему мнению, не могло повториться.

Более того, еще в 1924 году Комитет обороны империи начал тщательно разрабатывать план мероприятий по пассивной противовоздушной обороне. Рассчитали, какое количество бомб может быть сброшено Германией при возобновлении военных действий и какое количество людей в результате погибнет. Каждая тонна взрывчатого вещества приведет к ранению пятидесяти человек, у трети раны окажутся смертельными. Три тысячи пятьсот бомб обрушатся на Лондон в первые двадцать четыре часа военных действий. Возникнет необходимость всячески поддерживать общественный порядок, не допуская того, чтобы жизнь в городе превратилась в сплошной ад. Впервые за всю войну тема укрепления морального духа в тылу стала приоритетной.