Виктор Точинов - Тот, кто живет в пруду Страница 4

Скажу, что нашел здесь, в сарае… А то узнает Ирка про такую покупку – мало мне не покажется, подумал Леша, заглушая двигатель. И так постоянно пилит, что работу совсем с этим домом забросил…

Работу он действительно забросил, но отнюдь не по своей вине – июль, жара, полный застой: потенциальные заказчики греют косточки на пляжах и смывают трудовой бизнесменский пот в теплых морских волнах… За всю неделю на электронном адресе единственный заказ – отнюдь не длинное письмо на итальянском, которое он перевел за десять минут, почти не заглядывая в словарь. Но жене и теще объяснять ситуацию бесполезно – по их мнению, оправдать мужчину, не носящего в дом деньги мешками, не может ничто…

Леша вздохнул и навалился на тронутую ржавчиной станину насоса. Литые катки-колеса, казалось, приросли к осям, но затем с огромным трудом и жутким скрипом провернулись – “лягушка” медленно покатила к пруду.

А потом он увидел деда Серегу, единственного из соседей, с кем был более-менее знаком. Тот пролез сквозь прореху в кустах крыжовника, разделяющих их участки, и направлялся прямо к Леше, явно заинтригованный видом здоровенного громоздкого насоса – в округе для полива и прочих надобностей использовали чаще всего портативные погружные “Малыши”.

Леша остановился и торопливо прикрыл промасленной ветошью лежавший на поддоне “лягушки” топор. Орудие это он отыскал в сенях и наточил до бритвенной остроты после визита фотографа. Галлюцинации галлюцинациями, а с топором приближаться к пруду как-то спокойнее…

– Ты, никак, Леха, яму выкачать задумал? – первым делом спросил дед Серега, протягивая для рукопожатия широченную ладонь. – Правильно, я давно Якову говорил: надо чистить, ил вычерпывать. Ил прудовый-то для грядок пользительней любого навоза… А так зазря на дне лежит, только комарье в нем разводится. Вроде и место у нас сухое, высокое, а комары вечером так в окна и летят… Ну давай, помогу что ли…

И он пристроился с другого края насоса – невысокий, мощный, жилистый, с коричнево-загорелой лысиной, похожий в свои почти семьдесят на старый дуб, не поддающийся ни ветрам, ни грозам, ни времени…

Вдвоем они быстро докатили агрегат до берега. Пока Леша пристыковывал толстый гофрированный шланг и укладывал жестяные желоба, долженствующие отводить в ближайшую канаву выкачанную воду, дед Серега уселся на березовый чурбак в тени яблони и завел неторопливый разговор о том, о сем: о безбожных ценах на рынке, о непонятно почему переставшей доиться козе, которую придется резать (не надо ли, кстати, мяса по дешевке?), о тле, опять напавшей на смородину…

Леша слушал вполуха и отвечал коротко, постоянно посматривая на неподвижное зеркало воды и стараясь не поворачиваться к пруду спиной.

Как он в глубине души и подозревал, тот, кто сидит в пруду, ничем не проявил себя. Очень хотелось спросить деда: не видал ли он, случаем, со своего участка чего-нибудь подозрительного? Ну, например, вставшего на дыбы навозного червя ростом с хорошую оглоблю? Но дед Серега выглядел абсолютно приземленным материалистом, способным после такого вопроса только посоветовать плотнее закусывать (не надо ли, кстати, сала по дешевке?). И Леша не спросил ничего.

Потом он дернул за шнур стартера, движок заработал и разговаривать стало трудно – дед еще раз пожал ему руку и неспешно отправился обратно. Леша печально проводил его взглядом, но повода попросить остаться так и не придумал… Теперь, никуда не денешься, надо ждать гостя. Скромного такого гостя, не любящего шумного общества. И являющегося, только когда хозяин скучает в одиночестве.

Все шло по плану – двигатель ровно трещал, насос поквакивал, вода бодро журчала по наклонным желобам. Леша стоял в отдалении от воды – топор в правой руке. Поглядывал то на ее поверхность, то на “лягушку” – очень его беспокоил приводной ремень, старый, обтрепанный, с торчащими в стороны махрами ниток – порвется, пойди поищи подходящую замену.

Заметной убыли в пруду не наблюдалось. Стоило, наверное, воткнуть в дно у берега палку с делениями – но что-то совсем не хотелось подходить слишком близко и наклоняться над водой. Производительность у “лягушки” около четырех кубов в час, ну, если сделать скидку на износ, то поменьше… Сколько воды может быть в этой яме? Если принять воронку за правильный конус с диаметром основания шесть метров и глубиной… ну пусть будет тоже шесть… Черт, есть ведь какая-то школьная формула для объема конуса… Вроде половина от объема соответствующего цилиндра… или нет…

Леша (всегда “плававший” в точных науках) не успел сделать даже грубый расчет и прийти к совершенно неожиданному для себя и неприятному выводу о том, что выкачивать яму досуха придется около трех суток – ровный звук работающего насоса сменил тональность.

Он встревоженно посмотрел на агрегат – вроде все двигалось как положено, но вместо полноводного потока по желобу катилась тоненькая иссякающая струйка. Перевел взгляд на исчезающий в воде шланг – ага, так и есть, сжимается в такт кваканью насоса, чем-то забился, надо вытащить и прочистить…

… Рывок был направлен не по оси шланга, но вбок и вглубь – и семидюймовая, армированная стальной проволокой резиновая труба не соскочила с металлического патрубка насоса – с громким треском порвалась и тут же исчезла в глубине. Но пруд не успокоился обманчивым зеркалом, как бывало раньше – что-то там продолжало ворочаться, поднимая теперь совсем не рябь и не легкие буруны.

Хотя и большими волнами это не было, нет в крошечном водоеме места для разбега больших волн. Просто бурлящая вода перекатывалась от одного берега к другому, совсем как при полоскании белья в корыте – ударялась о берега, обливая все вокруг, вставала почти вертикально и устремлялась обратно.

На долю секунды промелькнул, оказавшись на поверхности, перекрученный шланг с разодранным, разлохмаченным концом – но тут же скрылся – и (показалось?) что другой его конец исчезал в смутно виднеющемся сквозь пузыри и перепутанные струи… в чем? непонятно, в чем-то большом, движущемся, округлом и меняющем форму. Звуков водяной катавасии не было слышно – все заглушал завывающий вхолостую двигатель.

Леше казалось даже, что подрагивает земля под его подошвами. Но, может быть, просто дрожали ноги, медленно, шажок за шажком, пятящиеся от пруда. Споткнулся о чурбак деда Сереги, с трудом удержался от падения, развернулся, готовый припустить к дому и… Истошный вой движка замолк, резко и неожиданно. Против воли он глянул через плечо: агрегат оставался на месте, что происходило на поверхности (или под нею) – отсюда уже не видно, по крайней мере через берега вода не выплескивается. Но… возможно, ему и показалось, но высокая и густая, никем не кошеная в это лето трава между ним и “лягушкой” шевелилась и сгибалась гораздо сильнее, чем то мог сделать сегодняшний легкий ветерок – и эпицентр шевеления явственно и довольно быстро продвигался в сторону Леши…

Таких результатов в спринте он в жизни не показывал, Леша всегда недолюбливал спорт – а сейчас несся с олимпийской прытью, не глядя под ноги, напрямик, напролом – под ступней что-то подалось, он сбился с бега и, конечно, не удержался на такой скорости, упал лицом в молодую, всю в белых цветах, крапиву – не чувствуя жгущих листьев.

Цап! – что-то пружинисто и цепко ухватило за лодыжку. Леша даже не закричал – заверещал пронзительно и тонко, как попавший в капкан заяц, как поросенок, почувствовавший яремной веной первое касание отточенной стали.

Тут же замолк и рванулся с утроенной, с удесятеренной адреналином силой – ничто и никто, казалось, не выдержит такого рывка: или отпустит, или просто оторвется ступня – не оторвалась и не отпустило. Ногу потянуло обратно. Вокруг щиколотки затянулось кольцо боли.

Какая-то, совсем малая, часть мозга еще боролась, еще не поддалась древней животной панике: топор, где топор?! выронил его сейчас?! или раньше?! где-е-е??!! – он лихорадочно шарил в крапиве, под руку попались обломки трухлявых, осклизлых досок, еще какое-то зловонное гнилье – нету, нету топора! – пальцы ухватили что-то небольшое и твердое, выдернули из сплетения стеблей – длинное зеленое горлышко винной бутылки, “розочка” с острыми краями. С этим пустячным оружием он извернулся назад с отчаянием схваченной крысы – и замер.

Кромсать, резать, рвать ногтями и грызть зубами оказалось некого – ногу охватывала петля заржавленной проволоки. Целый клубок ее валялся тут, на заброшенной мусорной яме, куда впопыхах влетел Леша, проломив деревянную прогнившую крышку. Никакого шевеления в зарослях крапивы не наблюдалось. Он высвободился из силка и торопливо заковылял к дому сквозь бурьян и крапиву, обходя теплицу и сарай с дальней, неудобной, самой удаленной от пруда стороны.

Очки остались где-то позади, куда он не вернулся бы сейчас и под дулом пистолета; не замеченная вовремя притолока входной двери в очередной раз врезала по макушке – Леша зашел в сени, ничего не почувствовав.