Дидье Ковеларт - Вне себя Страница 4

— А у вас, — проявляет он солидарность, — у вас-то что украли?

— Все.

Мой ответ предельно краток. Он отпрянул, уставился на меня озадаченно, ждет продолжения. Я отворачиваюсь. Брижит и рыжий зависли на телефонах, с ленцой прочесывая переводческие круги. Если они заняли все линии, как же мне дозвонится Поль де Кермер? В то же время мне почему-то страшно и не хочется, чтобы он дозвонился. До чего же быстро поддаешься абсурду! Я по-прежнему точно знаю, что я — это я, но в окружающих уверен все меньше.

Вооруженный отряд топочет по лестнице, выбегает на улицу. Хлопают дверцы машины, воет сирена. Я сижу, уставившись в стену. Брижит идет к автомату с напитками, спрашивает у механика, который его чинит, сколько это будет продолжаться. Тот неопределенно поджимает губы. Я машинально прокручиваю в памяти всю свою жизнь: готовлюсь дать отпор, ищу неопровержимые доводы, которые убедили бы полицию. Но сомнение с каждой минутой все сильнее отравляет мозг. Нет, любовнику Лиз, кто бы он ни был, не хватит наглости явиться сюда и выдавать себя за меня в моем присутствии. Они просто не откроют полицейским дверь, затаятся, сделав вид, будто никого нет дома, и мне останется только обратиться в консульство. Без документов, удостоверяющих личность, я ничего не добьюсь.

Рука болит меньше, но пальцы все такие же распухшие. Я пытаюсь ослабить тугую повязку, которую наложили в больнице, а сидящая рядом девчушка между тем засыпает, привалившись к моему плечу и запрокинув безмятежное личико под ведьминским гримом.

— Кончится когда-нибудь это издевательство?

Это рявкает… кто? лже-я? — ворвавшись в участок.

Не оглядываясь на следующих за ним по пятам полицейских, он подлетает к окошку, колотит в него ладонью и требует комиссара.

— Его нет, — флегматично отвечает рыжий. — И потише, пожалуйста. Ваши документы!

Я встаю. Самозванец достает паспорт, швыряет его на стол и оборачивается ко мне. Лицо его непроницаемо. Полицейский проверяет документ.

— Подите-ка сюда! Вы, вы!

Я подхожу, стараясь держаться как можно непринужденнее, хотя пульс у меня зашкаливает.

— Мартин Харрис, говорите? — шипит рыжий и сует мне под нос раскрытый паспорт.

У меня отваливается челюсть. Имя, дата и место рождения — все мое. И его фотография.

— Шутки шутить вздумали? Нам тут, по-вашему, больше делать нечего?

— Но это же я! — бормочу я растерянно, показывая на него. — Допросите его и меня тоже — увидите, что это не он!

— Довольно, месье, не то сядете за оскорбление при исполнении!

Я примиряюще поднимаю руки, заверяю его в своем уважении к мундиру и умоляю помочь мне разоблачить самозванца, который вдобавок раздобыл фальшивые документы на мое имя.

— Голословное обвинение. Этот документ выглядит совершенно нормально, — говорит полицейский, листая паспорт.

Я собираюсь было потребовать экспертизы, но вижу штемпель о въезде во Францию на последней страничке, там, где поставили его мне в прошлый четверг.

— Ну что, убедились? Вот и отлично. А теперь оставьте этого господина в покое, ясно?

— Постойте, ну посудите сами: зачем бы мне на него заявлять, если бы я был не я?

— Это к психиатру.

Я перевожу взгляд на сероглазого блондина, тот смотрит на меня с вызовом, скрестив руки на груди, и нагло ухмыляется: мол, видишь, верят мне, а не тебе. Я перебираю в уме тысячу подробностей, которых он не может знать, и говорю полицейскому:

— Спросите, как звали его отца!

— Вы сказали: его отца, — с нажимом произносит тот и улыбается улыбкой победителя. — Фрэнклин Харрис, — чеканит самозванец, — родился 15 апреля 1924 года в Спрингфилде, штат Миссури, умер 4 июля 1979 года от сердечно-сосудистого коллапса в Медицинском центре Маймонида в Бруклине.

— Все верно? — спрашивает меня полицейский, заметив, как я судорожно вцепился пальцами в край стола.

— Ему-то откуда знать? — фыркает блондин.

Я уже кричу, объясняя, что причиной смерти был не сердечно-сосудистый коллапс, а аллергия на йод.

— Которая и вызвала коллапс! — заявляет он. — Кто вам это рассказал? Детектива наняли, да?

Полицейский смотрит на меня со столь явным предубеждением, что выбивает у меня почву из-под ног.

— Постойте, не поддавайтесь на провокацию: он же все перевернул с ног на голову!

— Мой отец умер от коллапса, вызванного аллергией на анестезию с йодом, когда его готовили к операции по поводу заворота кишок, — как по-писаному шпарит этот тип, до того уверенно, что я не нахожу слов. — Он ел хот-доги на пари, и ему стало плохо…

— Неправда! Это было не пари, а ежегодный конкурс по поеданию хот-догов, который устраивает сеть ресторанов «Натан» в День независимости! Мой отец выигрывал его три года подряд и перечислял половину премии сиротскому приюту на Кони-Айленде.

Гробовая тишина накрывает полицейский участок. Все смотрят на меня. Как же я, оказывается, орал вне себя! Я бормочу какие-то извинения, заглядывая полицейскому в глаза, он не может не видеть, что я искренен…

— Послушайте, — вздыхает он, — договоритесь между собой на улице, у нас много дел.

Самозванец согласно кивает и хочет забрать со стола свой паспорт. Я перехватываю его руку, разворачиваю его к себе:

— А над чем я сейчас работаю, ну-ка ответьте? Почему я во Франции?

Он и не думает отводить глаза. Наоборот, смотрит на меня в упор и едва заметно моргает. Словно призывает к чему-то, подает знак, просит о перемирии. Или он ничего не знает о моих исследованиях, или пытается напомнить мне об их секретности.

— Профессор Поль де Кермер позвонит с минуты на минуту, — говорю я наконец, чувствуя, что заработал очко в свою пользу.

Он отворачивается, призывая в свидетели нашего собеседника:

— Лейтенант, этот человек очень хорошо осведомлен, не знаю, каким образом, не знаю, мошенник он или маньяк, но сделайте что-нибудь, чтобы он отстал от нас!

— От «нас»?

— Он явился сегодня утром ко мне домой и набросился на мою жену, утверждая, что это его жена.

— Она и есть моя жена!

— Она его никогда не видела, он откуда-то знает, как ее зовут, для нее это потрясение, она только что перенесла нервную депрессию…

Рыжий вопросительно смотрит на полицейских — те подтверждают. И добавляют, что в остальном там все в порядке: они проверили.

— Вы хотите привлечь его за преследование, месье?

Маленькие серые глазки буравят меня из-под светлых прядей. Я пытаюсь прекратить этот бред, не дать им вывернуть все наизнанку, напомнить факты, но рыжий лейтенант подводит итог:

— У этого господина документы на имя Мартина Харриса, вы же свои потеряли. Он женат на вашей якобы жене, она это признает. Все соседи подтвердили, что знают супругов Харрис. Вы хотите еще что-нибудь добавить?

Я не могу произнести ни звука, только шевелю губами. Полицейский поворачивается к тому, другому, еще раз спрашивает, будет ли он подавать на меня жалобу.

— Нет, у меня полно работы, я и так потерял достаточно времени. Я готов забыть эту историю, пусть только он оставит нас в покое.

— Вы поняли? Скажите спасибо месье Харрису. Но если вас еще раз заметят возле его дома, сядете за хулиганство! Вам ясно?

Слова теснятся в моей голове, она вот-вот треснет. Я будто прирос к полу. У меня даже нет сил броситься на самозванца, который прощается и уходит, засунув руки в карманы. Свободный. С моим паспортом. Моей квартирой. Моей женой. Все плывет перед глазами, я цепляюсь за стол, чтобы не упасть. Все уже забыли обо мне. Моя жалоба исчезла с экрана компьютера. Стерта.

— Вам нехорошо, месье? Может, присядете?

Это клетчатый толстяк дотронулся сзади до моего локтя с искренним беспокойством. Со своего места он вряд ли что-нибудь понял в разыгравшейся сцене. Но он чувствует, что я ни в чем не виноват, что я такой же, как и он, потерпевший. Потому и поставил себя на мое место: ему в конце концов тоже заявят, говорит он мне, понизив голос, что обокравшие его малолетки ни при чем, нечего было провоцировать их бумажником.

— Я могу вам чем-нибудь помочь?

Я с трудом выговариваю, что хотел бы позвонить. Он протягивает мне свой мобильник. Только один человек способен прекратить этот кошмар, но вдруг и она меня не узнает? В самом абсурдном поведении окружающих появляется некая логика, если оно повторяется. Все утверждают, что я — не я, от кого же мне теперь защищаться, кому доказывать? Эта мысль уже точит меня, разъедает, разлагает… Сколько времени можно прожить, ни для кого не существуя?

Я начинаю набирать номер, но не могу вспомнить последние четыре цифры. Нахожу в кармане карточку. С жутким чувством, что, если сотрется моя память, все вернется в свою колею.

Такси останавливается у тротуара. Открывается пассажирская дверца, я сажусь.