Андрей Хорошавин - Четыре страшных повести. Сборник Страница 4

Потом она исчезла, слившись с облаками.

Он пришёл в себя от того, что кто—то дует ему в рот, прижимаясь губами к его кубам. На груди лежали чьи—то руки и давили, давили. Он закашлялся и огляделся. Потом его подняли, долго несли. Потом он снова потерял сознание и очнулся на больничной койке.

Наступил сентябрь. У дочери возобновились занятия в школе.

Она снова начала приходить к нему каждую ночь, и он уже не знал сон это или явь. Дочь говорила, что он разговаривает во сне. Даже кричит иногда. А он говорил ей, что тяжело переживает смерть своей жены и её матери. Но на самом деле всё было не так. Она терзала его душу. Она ложилась рядом, смотрела и шептала в самое ухо, обжигая холодом. Она изводила его каждую ночь.

– Теперь это место свободно. Согрей же меня. – Он вскакивал среди ночи и дрожащей рукой искал сигареты. Он снова начал курить. Он похудел и осунулся. Русые волосы на его голове смешались с седыми. Не помогало даже снотворное. Дочь смотрела с тревогой.

– Папа, с тобой всё хорошо?

– Да, милая. Это всё бессонница.

И однажды он решился.

С вечера он приготовил пластмассовую бутыль из—под газировки. Наполнил её соляркой и закрыл в кабине грузовика. Дождавшись ночи, он покинул квартиру. Дочь уже спала.

Ночь выдалась безлунной. Забрав из кабины бутыль с соляркой, он направился к дому. Подойдя к полусгнившему, местами развалившемуся забору он закурил. Сердце стучало и колоколом отдавалось в висках. Ветер шелестел верхушками тополей, раскачивал кусты полыни. Ему вдруг вспомнились события той ночи, до мельчайших подробностей. Докурив сигарету, он шагнул к остову дома и заросли полыни сошлись за его спиной.

Замка нет. Дверь распахнута. Пахнет гнилью. Он поднялся по ступеням и вошёл. Она стояла в большой комнате, как раз на том месте, где была кровать. Её обнажённое тело серебрилось. Она держала в руках одежду и улыбалась.

– Здравствуй, милый. Вот ты и навестил меня. Мне холодно и одиноко. Но скоро мы будем вместе, и ты меня согреешь. – Она улыбнулась и снова обдала его вонью.

– Сейчас я тебя согрею. – Прошептал он одними губами, содрогаясь от страха. – Ещё тогда нужно было это сделать.

Он достал бутыль и отвернул пробку. Она смотрела и улыбалась. Он вылил содержимое бутыли на пол. Потом забросил в рот сигарету и достал носовой платок. Прикурив, он поджёг платок и бросил его в лужу солярки. Жидкость начала медленно с треском разгораться. Оранжевые языки поползли по полу. Он ещё раз посмотрел на её улыбающееся лицо и собрался уходить, но она шагнула сквозь пламя и положила руки на его плечи.

– Останься со мной.

Он сбросил её руки и начал пятиться к двери. Она шла к нему по языкам пламени. Её кожа покрывалась волдырями, которые с шипением лопались. Пламя охватило её волосы, и они тут же с треском сгорели, опалив брови и ресницы. Она снова и снова пыталась удержать его, а он отбрасывал её руки от себя и пятился. Вырвавшись, он бросился бежать, но ноги не слушались. Всё происходило как в замедленной съемке. Он кричал и оглядывался. Пламя вырывалось из окон дома. Послышался звон лопающихся стёкол. Потом его снова кто—то схватил за плечо, и он услышал голос дочери.

– Папа, что с тобой. Проснись.

Он лежал на кровати, в одежде и обуви. Подушка измята. Тело мокрое и липкое. Кругом запах дыма. Он вскочил, озираясь по сторонам.

– Что случилось, Юля?

– Ты ходил курить и не закрыл балкон. Там ночью старый дом сгорел, а дым попал к нам. И теперь везде запах.

Он встал и вышел на балкон. На месте заброшенного дома парили обугленные куски брёвен. У дома пожарные. В нос ударил запах гари.

– Ты уж прости меня, Юлечка. Замотался я совсем.

– Ничего, папа. Ты снова кричал и я испугалась.

Он захлопнул балконную дверь, и под настороженным взглядом дочери скрылся в ванной.

На столе его ждал завтрак. Всё, как и прежде – чай, яичница с колбасой и луком. Только жены нет. Для него квартира опустела наполовину. Даже больше чем наполовину. Дочь, хоть и старается, но не сможет заменить мать.

Завтракали молча. Потом дочь сообщила, что завтра они всем классом идут в поход на речку. Потом собрала книжки в ранец и ушла.

Он сидел, подперев голову руками, и смотрел на пустую кружку. По щеке стекла слезинка. Он вынул телефон и набрал номер начальника автопарка.

– Алло, Степаныч? Это я.

– …?

– Слушай, Степаныч, я тут приболел. Спину крутит, что—то. Ты бы дал мне выходной, а я отработаю.

– …

– Спасибо, Степаныч.

Он снова лёг в постель, но сон не шёл. Он чувствовал давящую тяжесть на сердце. Полежав с полчаса, он встал, оделся и отправился в магазин. Долго выбирал. Потом взял две бутылки пива и вернулся.

После годичного воздержания, пиво ударило в голову. Тяжесть в груди пропала. Поднялось настроение. Он посмотрел на вторую бутылку, но откупоривать не стал. Убрал в холодильник. Захотелось спать. Он упал в постель и проспал до вечера.

Он не слышал, как пришла дочь. Разбудило его сильное чувство голода. На кухне пахло борщом и жареной рыбой. Он вышел и заглянул в комнату к дочери. Юля занималась уроками и, не поднимая головы, произнесла, будто совсем взрослая женщина.

– Ты снова начал пить?

– Извини. Мне очень тяжело. Я никак не могу привыкнуть к тому, что её уже нет.

– Я тоже, но я ведь не пью.

– Юля, я…

– Не надо, папа. Я прошу тебя. Она уронила голову на руки и заплакала.

Он тихо закрыл дверь в её комнату.

В шесть вечера зазвонил телефон. Звонил Степаныч и просил поработать в выходные. Пришлось согласиться.

Ночью он проснулся от грохота. Рухнула книжная полка в комнате дочери. Дочь кое—как успокоилась и уснула, а он не смог. Так и сидел на кухне за столом и смотрел в окно. Когда он отвернулся от окна, то увидел её. Она сидела напротив него. Вся страшная, со вздувшимися волдырями на коже и обгоревшими волосами.

– Что ты наделал? – шептала она. – Что ты со мной сделала? Ты сжёг мой дом. Мне некуда идти, а вокруг такой холод. Теперь я буду жить у тебя.

Он гнал её, но она не уходила.

– Ты не можешь жить у меня. У меня дочь. Она ни в чём не виновата. Уйди, прошу тебя, – взмолился он, но она снова улыбнулась сухими растрескавшимися губами и протянула к нему руки. Запищал будильник и он проснулся. Он так и проспал до утра у кухонного стола, положив голову на руки. Тяжесть в груди не проходила.

Открыв холодильник, он с тоской взглянул на пиво и отправился на работу, не позавтракав.

Его поставили на маршрут, и он крутил баранку, гоняя автобус от остановки к остановке. В обед зазвонил телефон. В трубке зазвучал незнакомый женский голос.

– Владимир Тимофеевич Рудин?

– Да, это я. А вы кто?

– Юлия Владимировна Рудина ваша дочь?

В груди всё оборвалось. Кровь прилила к лицу.

– Да. Что случилось?

– Вам немедленно нужно явиться в Районный отдел полиции кабинет номер десять.

– Что случилось?! – Прокричал он в трубку, но связь прервалась.

Он рванул к грузовику. Он летел, ничего не видя перед собой, и два раза чудом не слетел в кювет.

В кабинет номер десять его провели без задержек. За столом строгого вида женщина в форме и с лейтенантскими погонами. Она взглянула на него сквозь стёкла очков и отвела взгляд. У стола на стульях классная дама Юли, с красными от слёз глазами, и двое одноклассников. Оба смотрели в пол.

– Что случилось?!

– Владимир Тимофеевич?

– Да, да, это я, что случилось?!

Классная дама подняла глаза. Она залопотала, сквозь подступающие слёзы, всё время прерываясь и всхлипывая.

– Мы разбили лагерь у реки…. Ну… как всегда…. Костёр там, картошка… – С каждым её словом, его сердце будто сжимала, чья—то холодная рука. Он опёрся о стену и сполз на стул. – Юличка и ещё три девочки вышли к берегу и…

– Что? – Он медленно опустился на стул.

– Берег обрушился, и девочки упали в реку. – Она прижала мокрый носовой платок к глазам и тоненько заскулила.

– Ведутся поисково—спасательные работы, и ещё рано делать какие—то выводы. – Женщина в форме говорила спокойно, даже строго, но избегала встречаться с ним взглядом.

«Это страшный сон. Нужно проснуться. Он переутомился и…» – Он почувствовал, что летит и потерял сознание.

В нос ударил запах нашатыря. Над ним нависло её лицо с обгоревшими бровями и ресницами. Она заглядывает ему в глаза, улыбается и говорит:

– Владимир Тимофеевич, очнитесь. Очнитесь. Вы слышите меня?

Он тряхнул головой, её лицо исчезло. Рядом белый халат. Шприцы. Лоб в холодном поту. Он лежит на стульях, а кто—то тихо трясёт его за плечо.

5

Закончились похороны – вся эта суета с деньгами, соболезнованиями и поминками. Они сидели вдвоём с сыном. На столе еда и водка. Они, не скрывая слёз, заливали горе.

– Ты давно начал, отец?