Игорь Олен - Погреб. Мистическая быль Страница 4

Собственно, и не дом. Изба.

Под соломенной кровлей, выжженной солнцем, морщилась стенка дикого камня с окнами, очень узкими. Дверь – дощатая – была с ручкой, древней, железной, ржавой до дыр почти. Влас прошёл двором, сквозь траву, до крыльца из неровных плит камня – и обернулся. Не как близ джипа, ждавшего в рву в бурьянах, здесь был вид шире. Где сирень разрывалась, виделось, как склон сходит в ивняк, за которым другой склон в солнце. Понизу – речка, тёкшая из тех Ивиц. Где-то за речкой и припирающим её склоном – трасса, правда, не видная, в сорока километрах, судя по карте. Рядом был столб, от которого вдаль к селу шли провисшие провода.

– Есть свет!

– Светит свет, скрылась тьма! – хохотнул Хо. – Жить, челы, можно.

– Свет? – и Влас поднял взор маленьких, по сравнению с остальным в нём, глазок. – Странно. Здесь не живёт никто. Провода – алюминий, то есть цветмет. Не сняли – ни пьянь, ни власти. Всё это странно, вот что я думаю.

– Круто как! – встряла Лена. – Нет, здесь потрясно: степь в холмах! Я люблю простор: солнце, воля, природа…

– Лен, к речке страшно? – Влас, закуривши, вновь спрятал пачку и зажигалку в бриджи, полувоенные, до колен. – В облом к речке? Верно ведь?

Макс упёр руки в бёдра. – Всё будет классно. Здесь воды чистые. Искупаемся. Гарантирую тьму воды. Океан воды.

И он тронул дверь.

Были сени, пахшие сеном с птичьим помётом. И – дверь в избу. А вторая дверь, верно, в хлев, бралась сумраком. Сверху балки, – гнутые, древние, – сдерживали скат крыши. Пол в сенях был булыжный, по углам сумрачно.

А в избе – посветлее, стены белёные. И окошки все к югу, то есть к калитке. Пол, как дверь, был некрашен, да и щеляст. Печь – в центре, с чайником и посудой. Вдоль стены – лавки типа лежанок. Плюс был дубовый стол с табуретами, пять числом. Свет явил потолок над лампочкой. Оказалось, что на столе пять вилок и пять стаканов.

– Круто… и нас пять! – фыркнула Лена. – Это знак вещий.

– Знак неестественный, – буркнул Влас. – Глянь, лежанок ведь тоже пять.

– Жили, значит, пять ведьм!

– Накличешь. Лучше о добром… – Вея парфюмом, Макс прошёл к зеркалу на стене – смотреться. Он, тронув кудри, стряс с плеча лепесток, снял пух, выгнул руку, чтоб глянуть бицепс, и, убедившись, что чисто выбрит, вновь повернулся с видом, будто он упер. – Ну, будем думать… Ясно, не местные принесли стаканы, – выдал он. – Ведь они знать не знали, что мы приедем… Пусть они знали, да? Но кто знал, что нас пятеро? Также нас не могли, причём, обогнать, – мы б видели, – чтоб поставить стаканы…

– …сбить пять лежанок, пять табуретов, – встрял Влас, – из дуба, наш Шерлок Холмс ты, Макс аполлонистый.

И все прыснули.

– Что я думаю? – Влас продолжил. – Здесь подозрительно. Почему? Здесь всего вдруг – по пять. Естественно, не всего, но многого. Так бывает? Нет… Макс, согласен?

Лена, поёжившись, обняла себя. – Хватит, Влас, в ФээСБэ играть… Корчишь умного? Не на сессии! Второкурсник, а, блин, зануда. Я не хотела б к тебе под следствие. Ты на мир глянуть можешь, чтоб без шпионских глаз? Ты силён, как бык, не дурак и не трус… Зануда! Как Дуремар… Нет, ящер! Лучше б прикол сболтнул… Что, печь топим? Холод здесь. Подогреть впору воздух. Да и вообще.

– Ок! – вставил Макс. – Мы с Ленусиком съездим, купим провизию и пивко. Лен, едем.

– Макс… – та прошла к окну. – Помнишь, пассия на том поле? Я помешаю… Видел, чем красится? Прошлый век… Ты с ней хвост распускал, блин… Дуй к ней! А у нас траблы. Надо подумать… и искупаться… Парни, здесь стыло, не как на улице. Надо печь топить, а не то заболеем. Да и прибраться… – Вытянув из-под майки лифчик, Лена размашисто стала им вытирать стол. Мстила так Максу. Это все поняли.

– Доиграешься… – бросил Влас и пошёл к двери. – За дровами я.

– Мне воды, Макс! – крикнула Лена. – Пару бутылей. Я не попрусь к реке сквозь бурьяны… Также косу бы: тут метров сто косьбы… Ох, простите! Что за косцы из вас? Разве Влас… но нельзя всё на Власа!

– Да, коса – дело, – брякнул Макс, глядя в воздух. И было ясно: он представляет, как будет выглядеть кóсящим, – при всём том что не брал косу в руки. Он, коренной москвич, отдыхал в Крыму, в Сочи, в Греции, на Канарах-Мальдивах, в Лондоне и в Париже, но не в деревне. Он взбудоражен был оттого, что он, может быть, здесь в российской глуши в распоследний (впрочем, и в первый) раз перед долгой карьерой в лучших топ-клубах.

– Едем, – бросил он Диме, кто хотел к Лене, но, городской насквозь, согласился, чтоб не позориться, если скажут дрова колоть либо печь топить… плюс давя ощущение, что чем меньше здесь находиться – тем оно лучше.

Ощущение всё же было, и он воскликнул:

– Может, в Москву? Вернёмся? Что-то здесь… ну, не так.

Хо выставил линзы чёрных очков. – Сманил, а сам в сторону? Провокатор.

Дима был младший; все с ним насмешничали, стебались. Он хотел огрызнуться, но промолчал, решив, что на этот раз в зубоскальстве Хо ложь. Это Хо сказал первый: «Что, завернём в дыру? В самую из кондовых, самую русскую?» Он в ответ, типа: любите русское? докажите: съедем в Россию… – не призывая съезжать с шоссе. Он внушал любовь в сердце. Ездить в яп. джипах, жить в Англии, носить шведское, ценить Майкрософт, но при том зваться русским? Это всё странно. В частности, в Максе русскости нет; и его, и отца его здесь держал только бизнес. Где б взяли деньги, коль не в России в «прихватизацию»?.. Нет, не он инспирировал съезд сюда, чтоб от Хо словить «провокатора». Первым съезд предложил как раз… Но додумывать некогда: Макс по прозвищу «Аполлон» шагнул во двор, чтобы ехать.

Пятились задом. Путь (коим ездили при колхозах к пахоте или в Ведьмин Кут, где, возможно, был выпас либо деревня, либо же полевой стан) резался транспортом, размывался, трактор разравнивал колеи – стал ров с сорняками. Может, у речки, есть разворот, как знать, но рельеф внизу неизвестен, джип может сесть на мост. Вот и пятились. Дима чувствовал успокоенность оттого, что проезд стал пошире. В третий раз подомнут бурьян – и получится тип просёлка, что сопряжёт, плюс к сотовой связи, Ведьмин Кут с миром.

Вдоль бывших пашен, нынче заброшенных, джип помчал, через русла от водомоин и снеготаяний, колеями, коими прикатили в Кут. Здесь трава не громоздкая, как внизу во рву. Вот бы здесь избу! Воздух здесь не стоял, как в яме, виделись дали и было вольно, солнце сияло, ток в окно остужал.

Вниз влево были участки в виде квадратов, все под бурьяном, ниже – руины… Вот встали избы между развалин. Жизнь начиналась.

Лет двадцать пять назад здесь всё жило; ехали бы вдоль гречневых да ржаных полей справа и огородных картофельных да свекольных нив по-над избами слева, с той стороны, что к пойме…

Встал вдали центр Ивиц: там асфальт стремил к трассе… Дима хотел к ней – избавиться от чего-то. Но он не знал, чего. Знал лишь: то чего – в Куте.

А вот и жилистый, что привёл их в Кут. Мимо, мимо, Дима взмолился… Макс тормознул, дурак! Благоглупое, с выражением нарциссизма лицо являло, как льстит ему лишний раз показать деревенскому брендовый джип с ним, Максом, суперским футболистом и свойским парнем, что запросто погонял мяч с быдлом, хоть поиграть с ним рад и столичный клуб. Бог, сыграв с дилетантами в нищих Ивицах, одного вдруг подвозит. Будет час, местный вспомнит: ехал с великим Максом Бобковым, форвардом «Челси». Вот что Макс думал. Дима же чуял, что с приблатнённым пакостной, недоразвитой, хорьковатой субстанции лучше дел не иметь. Никак не иметь. Тип гнусный, грубый и наглый, крайне опасный.

– К нам садись не боись, – звал Макс пафосно. И, когда тот уселся (в месте сакральном: там, где сидела час назад Лена), Макс включил магнитолу и продолжал затем с дружелюбной ленцой: – За пивом мы… Звать тебя как?

– Как хочешь… – Тип дымил сигаретой. – В зоне был Кнут, слышь… Ваш тот бугай-то, в берцах солдатских…

– Влас? – вставил Дима. – В бриджах?

– Влас-выюбас… Он чё, а? всех круче? Мне – не кури, то, это… Он вас и сцать водит строем? вместе с чувой вашей? Он её порет, мля, зуб дам! Вы, мля, вернётесь – он её… – Паренёк подмигнул им.

Пачкает место Лены и своим хамством пачкает вообще салон, вник Дим! Гад ищет ссоры и задирает их.

– Это… дай-ка мне сотовый, – наклонился вдруг паренёк к нему. – Корифану, слышь, в Тулу. В зоне с ним были… Песня есть, сердце плачит, грустит! В переулки, где урки, Мурка в кровях лежит… – спел он. От паренька пахло куревом, пóтом. Но Дима дал ему свою трубку.

– Хрен просцышь эти ваши приборчики… Шóфер, слышь ты? музло глуши.

Паренёк минут пять болтал с «Михой», брякнув: он с «фраерами» -де в «джипаре крутом». – Миха, сам… Тут такое… – вёл он. – Ведьмин Кут сделает… Ну, до стрелки, брат… Звякну, как… Чё забыл сказать…