Олег Егоров - СМОТРЯЩИЙ ВНИЗ Страница 4

— Пират, Пират! — окликнул бегавшую по пустырю за остановкой овчарку пацан, за которого так яростно вступился общественный обвинитель. — Ко мне!

Овчарка, виляя хвостом, потрусила вслед за ним, а владелец хозяйственной сумки, пробурчав что-то о «распущенности нравов», скрылся за углом.

«Будем рассуждать логически, — сказал я сам себе, не возлагая особых надежд на свои способности. — Допустим, киллер ждал не меня, а кого-то другого. Например, бизнесмена широкого профиля Бурчалкина с третьего этажа, чей «Гранд Чероки», раздражавший старух нашего дома, свидетельствовал о значительном достатке и, стало быть, о наличии возможных конкурентов. Допустим, киллер меня с ним просто спутал. Или, допустим, ему надоело ждать Бурчалкина, и он для поддержания формы решил потренироваться. Нет. Этого мы не допустим. Логики тут не больше, чем в игре Кутилина. Хорошо. Рассмотрим другой вариант».

Другой вариант никак не рассматривался. Ясно было, что киллер ждал именно меня. Но почему не в подъезде, как это принято у их брата? И почему он вообще меня ждал? Откуда ему было знать, что в девять я выйду из дому? Не собирался же он искать в мусоре бутылки до самого утра?! Марина! Марина позвонила через минуту после моего ухода! Если бы она застала меня дома, я вышел бы в любом случае! А если звонила не она?! Не настолько с ней знаком мой сосед, чтобы опознать ее по голосу!

Сообразив наконец, что дальнейшее ожидание не имеет смысла, я пересек дорогу и зашел в дежурный магазин, расположенный на первом этаже нашего дома со стороны проезжей части.

— Кто-то очень-очень хорошо изучил мою личную жизнь! — Я не заметил, что разговариваю сам с собою вслух.

— Извините! — Молоденькая продавщица слегка растерялась. — Я не расслышала! Что?!

— Пачку «Купеческих».

— А «Купеческие» закончились. Вот «Богатырские» тоже свежие. Возьмете?!

— Обязательно. — Я расплатился и вышел.

«Рослый стрелок, осторожный охотник!.. Целься! Все кончено! Бей меня влет!..» — пропел я, шагая по улице.

Когда пельмени были съедены, пиво выпито и наша заключительная партия завершилась традиционным результатом, Кутилин ссыпал фигуры в доску и встал из-за стола.

— Кто посуду мыть будет?! — спросил он с вызовом.

— Проигравший, — машинально отозвался я.

— Так ничья ж была, Саня! — возразил Кутилин и поплелся на кухню.

Я запер дверь и включил телевизор. Шла передача под названием «Однако!». Ведущий, комментируя последние политические события, давал понять, что он-то знает истинную подоплеку этого бардака, а теперь и мы вместе с ним. Мне бы его проницательность!

Достав пистолет, я тщательно его осмотрел: «беретта» 38-го калибра, полный магазин, глушитель фабричного производства, что еще?! Еще, согласно устной инструкции банка, в случае покушения на мою жизнь либо свободу я должен был поставить в известность начальника охраны.

Я спрятал пистолет, снял телефонную трубку и набрал номер.

— В милицию сообщил? — помолчав после моего краткого доклада, поинтересовался Шибанов.

— Никак нет. А что? Надо?

— Правильно! Сами разберемся! — Иронии в моем вопросе Шибанов не расслышал.

Зато я расслышал на другом конце провода вздох облегчения. Милиция в поисках мотива первым делом начнет трясти банк. И банк, соответственно, тоже начнет трясти. Что в условиях финансового кризиса вряд ли пойдет ему на пользу.

— У тебя есть куда на время переехать? — проявил Шибанов подобающее его должности участие.

— Даже насовсем, — бодро откликнулся я, — Фамильный участок на Митинском кладбище пустует. Правда, без удобств.

— Шутишь? — усмехнулся мой шеф.

— Шучу, — согласился я и повесил трубку.

Я лег на диван и накрылся пледом. Мускулистый римлянин над моей головой никак не мог взобраться на коня. Его белая, словно обтянутая гусарскими лосинами, нога была готова оттолкнуться от земли, но я не стал дожидаться, когда это наконец произойдет, и отвернулся к стене.

Первым моим желанием на следующее утро было собрать вещи и исчезнуть из города. Вторым — встать и почистить зубы. Здраво рассудив, что оба эти желания у меня в ближайшее время не пройдут, я вместо этого закурил сигарету.

С улицы доносился визгливый женский голос «деревянной леди». Таким титулом наградил ее Кутилин за особые заслуги в охране окружающей среды. Волевое лицо, кудрявая шапка волос и поджатые губы действительно придавали ей известное сходство с бывшей премьершей британских островов по прозвищу «железная леди». Полина, как ее звали все остальные обитатели нашего подъезда, давно уже состояла на учете в психиатрическом диспансере. Диагноз у нее был довольно распространенный для большинства ветеранов с расшатанными демократией нервами: борьба за справедливость вплоть до ее полной победы в радиусе личного присутствия. Объектом особого попечения «деревянной леди» являлся гигантский тополь, произраставший под нашими окнами. Его когда-то посадил покойный муж Полины, заслуженный строитель Евгений Адольфович Левинсон. Несмотря на убеленную сединами голову, для всех доминошников и дворовых алкашей он до самой кончины оставался просто Жека или Джек. Кому как больше нравилось. Это был милейший и щедрый человек. На безвозвратно одолженные местным ханыгам трешки и пятерки Жека вполне бы мог приобрести «Запорожец» или даже «Москвич». Может быть, еще и поэтому ненависть Полины к владельцам личного транспорта носила почти классовый характер.

При жизни Жека сносил бодро все выходки эксцентричной супруги. Она дико ревновала его к родственницам, подругам, знакомым и посторонним. Ежедневные скандалы в семье Левинсонов сотрясали подъезд, проникая сквозь потолочные перекрытия вплоть до нашего шестого этажа. А звукоизоляция в доме была хорошая. Как-никак строил его когда-то сам Евгений Адольфович, в должности прораба руководивший бригадой немецких военнопленных. В нем же он получил свою первую и последнюю отдельную квартиру. В общем, согласно кавказской поговорке, прораб Левинсон жизнь прожил не зря: он построил дом, вырастил сына и посадил дерево. Теперь в дом его въехал капиталист Бурчалкин, сын Мишаня стал законченным наркоманом, а дерево отравляло летом жизнь всем обитателям подъезда, окна которых выходили во двор. Запаса тополиного пуха на могучей развесистой кроне, вздымавшейся до уровня крыши, с избытком хватало на весь летний сезон. Мне, в общем, тоже не доставляло удовольствия ползать по полу с мокрой тряпкой, но закрывать окно в душную погоду хотелось еще меньше. Попытка спилить вредный тополь посредством составления коллективной заявки в службу «единого заказчика» окружной префектуры, равно как и частная инициатива Бурчалкина, за свой счет пригнавшего шабашников, были беспощадно подавлены неистовой Полиной. Память любимого мужа она готова была защищать до конца. И конец этот, судя по всему, скоро не ожидался.

— А вызывай! — вопила внизу Полина. — Вызывай свою говенную милицию! Я тебе еще колеса проткну, мироед поганый!

Уже месяц, как война между владельцем «Гранд Чероки» и «деревянной леди» набирала обороты. Последняя считала, что выхлопные газы машины отравляют корневую систему тополя. После серии устных предупреждений она перешла к открытым боевым действиям. Для начала подожгла газеты в почтовом ящике неприятеля. Доказать, впрочем, что это ее рук дело, Бурчалкину не удалось. Потом она взялась долбить перед домом асфальт, пытаясь таким образом уничтожить все подъездные пути. Каждое утро она, как на ударную вахту, выходила со стамеской во двор, и сегодня ее самозабвенный труд, судя по крикам, растопил-таки ледяное презрение Бурчалкина, вынудив его вступить с Полиной в открытый диспут.

Я встал с дивана, отжался положенное число раз, взял полотенце и вышел в коридор. Все полотенца и предметы одежды я предпочитал держать в своей комнате после того случая, когда мой сосед в припадке вдохновения ворвался в ванную и вытер перепачканные масляной краской кисти о мой полосатый халат. Хотя его собственный висел на соседнем крючке.

— Пикассо, — утешил меня Кутилин, — как-то заныкал у Матисса тряпку для вытирания кистей, попросил его на ней расписаться и!.. Ты же знаешь, какие французы жлобы! У них снега зимой даром не выпросишь!

То, что снег в Париже — явление еще более редкое, чем картины предводителя фовистов, Юра в расчет не брал.

— И?! — подстегнул я Кутилина, чувствуя, что он сел на любимого конька.

— И впоследствии выручил за тряпку баснословные барыши, как за авторскую работу великого Анри! Хочешь, я тоже распишусь?!

— Валяй, — вздохнул я.

Польщенный Кутилин оставил на рукаве моего халата размашистый автограф, после чего я с чистой совестью выкинул его на помойку.

Дверь в студию была приоткрыта, и я, направляясь в ванную, заметил Кутилина, восседавшего за мольбертом. В левой руке на отлете он держал раскрытую книгу и, стреляя в ее сторону взглядом, водил сангиной по холсту.