Сергей Лысенко - Киллер и Килиманджаро Страница 4

Кафе «Усама» – русский теремок с бизонами у входа. Всё, что душа пожелает. Суши, пицца, шашлык. Банкеты, креветки, караоке. И, конечно, счастливые часы: после третьего пива коктейль в подарок.

Гусейнов сидел за дальним столиком – напряженный, несчастный, без пива. Я присел напротив и почувствовал яйцами дуло Макарова.

– Завалишь? – ухмыльнулся я. – Здесь?

Гусейнов молча смотрел на меня, изучал, приценивался.

– Помнишь, как я тебя отделал? – зачем-то напомнил он.

Да, я помнил, как мы дрались в школе. Скользкий пол, натертый парафином. Кольцо одноклассников – Витя Бур, Будённый, Лёха Бес… Мои друзья, моя братва, теперь – свирепая толпа, готовая разорвать на части. Толчки, рёв, требования крови. «Понеслась!..» Я начал неплохо, покрутил мельницу, сблизился и опрокинул Гусейнова. Лежачих не бьют? «Костыляй! – подсказывали мне. – Добивай!» Надо было послушаться. Шкет поднялся, смахнул слезы и прыгнул блохой, головой вперед… Потемнело, зазвенело, нос потяжелел как гиря. Я согнулся и увидел кровь – на руках, на одежде, на паркете. Гусь добавил еще, слабо, нерешительно, а потом послышался вопль завуча Любочки. Дети разбежались, меня завели в класс и запрокинули голову, чтобы текло внутрь, а не наружу…

Я облажался по полной. Хорошо, что Полина Леонтьевна не была свидетелем моего унижения. Она пришла работать в школу позже, когда мы перешли в следующий класс.

– Ты был на год старше… – сыпнул соли Гусейнов.

Хуже не придумаешь. Малолетки – все равно что девочки. Им нельзя уступать в принципе, иначе песенка спета. Ты станешь козленочком. И тебя будут опускать все подряд, даже самые дрыщи.

– Как насчет реванша?

Бить или не бить? Было очевидно, что я сильнее Гусейнова. Но кому я должен был это доказывать? Школа закончилась, мой позор остался в прошлом. Уже ничего не изменишь.

– Я могу предложить больше, – сказал Гусейнов.

– Вряд ли.

– Отвечаю. Я стою дороже, чем они заплатили. В разы. Разве ты не видишь перспективы?

Я и вправду не видел.

– Сейчас я строю империю. Пока еще кот наплакал – пара-тройка участков. Но для начала сгодится. А если со мной будут такие, как ты, дело пойдет быстрее…

– Откуда дровишки?

Гусейнов вернул пистолет в кобуру. Видимо, решил, что мы договорились.

– Харьков – торговый город… Знаешь, сколько на районе стихийных рынков? И все отстегивают за крышу. А куда деваться?

– Я не работаю за копейки.

– Поверь, это не копейки, – участковый чуть понизил голос. – А есть еще тема с наркотиками. Можно сделать миллионы. Можно жить и припевать. Обеспечить себя, своих детей…

У меня не было детей. Полина Леонтьевна очень хотела, но не могла. Чтобы она не унывала, мне приходилось играть роль не только мужа, но и ребенка.

– Станем хозяевами. Ведь это наш район, наша земля! Мы будем управлять наркотрафиком и устанавливать таксу! Мы…

Гусейнов увлекся. Он кричал чересчур громко. К нам повернулись недовольные жлобские морды со своими подругами, молодыми и не очень, клонами Таисии Повалий28. Циркулярки наизготовку – если что, завизжат, запилят любого.

На шум подплыл официант, груженный икрой и шампанским.

Я перевернул столик секундой ранее. Прыгнул щучкой в сторону.

Перед глазами заплясали белые кроссовки, остроносые туфли и шпильки.

Участковый так и не выстрелил.

– Всем сидеть! – орал он, размахивая пистолетом. – Сохранять спокойствие!

В «Усаме» Гусейнова знали и уважали. Посетители вернулись на свои места. Заиграла песня француженки Заз29.

– Ладно, – сказал я участковому, – уговорил…

– Так бы сразу…

На радостях он завибрировал подбородками.

Почему я передумал? Во-первых, я убедился, что Гусейнов крепкий орешек. Хоть фараон и фанфарон, ему можно было довериться. А во-вторых, мне нужна была постоянная работа. Я загорал месяцами, иногда годами в ожидании заказов. К сожалению, в стране перестали убивать. Еще этот кризис. Чтобы просуществовать, приходилось заниматься недвижимостью. Я сильно рисковал, потому что был заложником нотариусов, архитекторов, инвентаризаторов. Однажды я чуть не угодил за решетку вместе с бандой черных риелторов.

В общем, пора было завязывать с фрилансом30. Пока мое копье не затупилось и не заржавело. Гусейнов обещал практику, стабильность, а дальше всё зависело от меня – золотые или какие-то другие горы.

– Водки, – сказал участковый официанту, так и не открыв меню, – И чё-нибудь русского, картошки, селедки. Как всегда… Вепрево колено? Тащи свое колено.

Он посмотрел на меня:

– Или ты хочешь суши?

Я не хотел суши. Я думал о Кошеле, об ответном ходе. Маловероятно, что Воин Селифонтов нанял дублера, но я все равно побросал лассо взгляда на посетителей. Мажоры сельского разлива, хамоватые аристократы, вчерашние короли подворотен. Шмары-манекены: шик, блеск, пустота. И немного пузатой мелочи, перекормленной пиццей и кока-колой. Никого подозрительного, если не считать официанта. Слишком умные глаза, полускрытые густыми черными бровями.

– Официант – сволочь, – прочитал мои мысли Гусейнов. – Мог бы поторопиться. Вот не дам разок чаевых…

За окном остановилась убитая «копейка». Водитель долго не выходил из машины. Я обратил внимание участкового.

– Я его знаю, – сказал он, – Гера Шимко, поджигатель.

– Как это поджигатель?

– Классовая война… Поджёг жену за то, что ушла к банкиру. Сгорела заживо, так и не сняла шубу. Потом настал черед банка. Потом «Барабашовки». Теперь хочет спалить «Усаму»…

Гусейнов хитро подмигнул мне.

– Но я ему запретил. Пока…

Наконец принесли. Мы выпили, закусили и повторили. Каждая рюмка приближала Гусейнова. В конце концов мы сблизились так, что стало тесно и душно.

– Давай проветримся, – предложил Гусейнов.

А может, предложил я.

Мы шли по разграффиченной улице Гоголя, ветхой, кирхой31. Кислотные комиксы на стенах. Гоголь-моголь. Зомби-война. Бодрый Вакула, похожий на солиста «Гоголя Бордэлло»32, красавица Оксана, которая стала летчицей. Черевички и сапоги, шинель и пиджак…

– По-любому, надо свергнуть Кошеля. И ты, Брут, займешься этим.

Брут расплывчато кивнул Кассию.

– Есть одна коза. Зависает в картинной галерее. Готова на всё ради меня. И попарит, и спать уложит. Накормит собой, напоит, как положено. Любовь – пленительное чувство. Это тебе не картошка. Хотя тоже раком…

Гусейнов игриво задел меня локтем.

– Я ей: у меня есть жена, дети. Не беда – буду любовницей. Так и любовница есть!

– Да, сложно…

– И не говори. Будто нет других мужиков. У них там вояки служат, летчики летают. Нашла бы себе офицерчика. Так нет же, что-то во мне нашла…

Он вопросительно посмотрел на меня, но я пожал плечами.

– Конечно, у меня водятся бабки. Купил ей шкаф-купе, еще какие-то побрякушки. Думаешь, поэтому меня любит?

– Не думаю.

– И я не думаю. Все-таки есть во мне какой-то стержень. Шест, на котором они крутятся, раздеваются.

Я не мог понять, злится Гусейнов или радуется.

– Честное слово, достали своим стриптизом. Отдамся, но не сейчас, не сразу. Сперва ужин, шампанское, свечи. Медленно, под «юбейбистап»33, шмотки, тряпки, лифчики, трусики. А оно мне надо? Много нам, мужикам, надо?..

Я промолчал.

– Хотели меня повысить в райотдел, дать майора, но я отказался. Лучше на свежем воздухе, чем в кабинетах. Жена не понимает, что не в должности счастье. На столе авокадо, ананасы за семьсот рублей. Фуа-гра, улитки – в кастрюльке из «Парижа»34. Так нет же, ей мало.

– Как её найти? – прервал я Гусейнова.

– Кого? Однокозову? Видел «анимэ»? Тогда её узнаешь. Её Викой зовут. Вика-Вика-Виктория, печальная история…

Гусейнов ухмыльнулся.

– Короче, делай с ней что хочешь, но Кошеля грохни. Если не вынь, то положь.

План был верняковый: Кошеля, любителя побулькать кальяном на свежем воздухе, можно было достать снайперской пулей с башни художественного музея.

– Однокозова всё устроит, – сказал Гусейнов. – Только выстрели – и конопляная империя наша. Мы будем править вдвоем, вместе, как Путин и Медведев. Почему нет? Чем мы хуже? Я президент, а ты премьер. Или наоборот. Кошель слаб, он неспособен разобраться даже с местными калмыками.

Я промолчал. В свое время я тоже не справился с одним калмыком.

– Ты прикинь, какие там урожаи. Да мы просто завалим рынок нашим товаром. Тридцать пять тысяч одних курьеров. Город будет наш. Что там город – вся страна…

Империя участкового разрасталась. Он уже был королем, причем козырным. А меня произвел в фельдмаршалы.

Хлестаковщина закончилась у отеля «Чичиков». Гусейнов поскользнулся, прикусил язык и указал на свой грязно-серебристый «форестер».35