Дарья Донцова - Игра в жмурики Страница 4

– Кто вам сказал, что Натали моя сестра? – перебила я Аллана.

– Она сама. Вы, русские, так цените родственные связи, так держитесь друг за друга…

Я посмотрела на Аллана и вздохнула. Объяснить этому самовлюбленному болвану ничего невозможно. Неужели он не понимает, что русские такие же разные, как и французы, а большое число родственников одинаково угнетающе действует на людей любой национальности. Интересно другое: с чего это Наташа выдает меня за свою сестру?

Но вслух я произнесла совсем другое:

– Богатому человеку трудно понять бедного.

– Боже, да вы философ! – восхищенно проговорил Аллан. – Но вот в отношении меня вы ошиблись. Я долго, слишком долго был беден. Затем удачно женился. Мартина была богата. Злые языки судачили, что наш брак держится на голом расчете. Не спорю, сначала так было, но потом я искренне полюбил ее. И сейчас я вдовец, и мне её не хватает. Она была не красива, но умна, и в этом вы чем-то на нее похожи!

Наш разговор прервала Маша.

– Мамочка, мамочка, мне нужно сказать тебе что-то по секрету, – театрально зашептала она.

– Дитя мое, – сказал Аллан, – смело говори по-русски. Ничего, кроме слов “Ельцин” и “Горбачев”, я не пойму!

– Мамулечка, – затараторила Маша, – поди скажи Аркадию, он не разрешает взять мне десерт, скажи ему – это нечестно.

– Ябеда-корябеда, – отреагировал Аркадий. – Мать, она выдала тебе только часть информации. Я не разрешил ей в четвертый раз взять взбитые сливки. И не подумай, что я забочусь о ее фигуре, здесь уже ничего не поделать. Но ведь ее прошибет поносус вульгарис. Будет стонать и охать.

– О, как приятно видеть столь трогательную заботу брата о младшей сестре, – произнес тонкий голос.

– Они ухитрялись спорить даже тогда, когда Машка еще не умела говорить, – вздохнула я и вдруг поняла, что что-то здесь не так.

– Как вы здорово говорите по-русски! – заорала, как всегда, во весь голос Маша. – Мамулечка, она говорит по-русски ну прямо как мы!

– Что же здесь удивительного? – сказала Жаклин. Я ведь русская, девичья фамилия моей матери Коновалова. Сейчас все эмигранты прикидываются князьями, а я признаюсь честно – моя мама была простой девчонкой из деревни, просто Галька Коновалова.

– А как же вы оказались в Париже? – заинтересованно спросила Маша.

– Во время войны моя мать попала в оккупацию, – охотно ответила Жаклин, – а после побоялась вернуться в Россию. Скиталась сначала без денег, жилья и работы, потом устроилась судомойкой в один богатый дом. Ну а дальше все пошло, как в сказке. Богатый хозяин увидел бедную служанку, полюбил ее и взял в жены. Так что я – дитя любви!

– Вы великолепно владеете русским языком, – сказала я, – практически без акцента.

– Мать настояла на том, чтобы в доме было два языка, – пояснила Жаклин. – Она говорит, что, чем больше знаешь, тем лучше.

– Ваша мать жива? – спросил Аркадий.

– Да, слава Богу. Может быть, вы выберите день и придете к нам в гости? Она будет очень рада поговорить с русскими. Ностальгия, знаете ли, типично русская инфекция. Мать усердно смотрит вашу первую программу телевидения и обожает все русское. А может быть, вы одолжите нам на пару дней ваших молодых? Мы бы устроили неделю русско-французской дружбы: наша дочь и ваши дети. Это было бы чудесно. Не правда ли, Яцек?

Муж Жаклин оторвался от бокала с коньяком:

– Да, да, дорогая, все, что хочешь!

– Правда, он прелесть? – умилилась Жаклин, – Все, что ни скажу, – на все один ответ: “Да, да, дорогая!” А что ему отвечать, когда он нищий поляк, а все деньги у меня? Да нет, не волнуйтесь, польский, конечно, походит на русский, но Яцек не понимает ни слова, потому что он идиот. – И она громко засмеялась.

Тут только я поняла, что Жаклин совершенно пьяна. Яцек подошел к ней.

– Пойдем, дорогая, нам пора выпить по чашечке крепкого и сладкого кофе.

– Да, – неожиданно покорно закивала Жаклин, – кофе – это прекрасно.

За окнами совершенно стемнело, слуга зажег торшеры. Мягкий полумрак смягчил краски, сделал лица присутствующих моложе. Легкий хмель кружил мне голову – вкусный джин, прекрасное вино… Все вокруг показались мне необыкновенно приятными людьми, слегка резкими на язык, но милыми и приветливыми. Стены библиотеки уютно поблескивали корешками книг. Аркадий, Оля и Маша разглядывали альбом Босха, Наташка и Жаклин щебетали о чем-то на диване. Яцек угощал Аллана сигаретой. Андре тихо вязала в кресле. Андре!.. Андре подняла глаза от вязания и с нескрываемой ненавистью и злобой поглядела на Жана, Взгляд этот, явно не предназначенный для посторонних, поразил меня какой-то детской яростью. В мирной комнате повеяло грозой. Мимо моего лица большой черной птицей пролетела ненависть. Если бы взглядом можно было убивать, Жан свалился бы замертво около бара с коньяками. Увидев, что я смотрю на нее, Андре моментально улыбнулась.

– Ненавижу запах коньяка. Каждый раз, когда Жан открывает этот бар, готова всех убить. Правда, смешно?

Я засмеялась вместе с ней. Засмеялась, но не поверила ей ни на минуту. Коньяк нельзя ненавидеть, как человека. А взгляд Андре был более чем красноречив. И зачем только она стала оправдываться?

Чудесный вечер полностью потерял для меня свое очарование.

На следующее утро меня разбудила Наташка.

– Хватит дрыхнуть, – сказала она и раздвинула занавески. – Ты чего, спать сюда приехала?

Я зажмурилась от яркого солнца и потянулась к джинсам.

– Ну уж нет! – воскликнула Наташка. – Хватит лохмотьев, давай, сделай мне приятное. Надень. что-нибудь поприличнее. Вот хотя бы это. – И она вытащила из необъятного шкафа легкое голубое платье в белую полоску и белые туфли. Я оделась, и мы спустились в столовую. Там царила пустота. На столе был накрыт кофе с круассанами.

– А где все? – поинтересовалась я.

– Ты бы еще больше почивала, – засмеялась Наташка. – Проглядела детей, так тебе и надо. Пока ты дрыхла без задних ног, дети-то уехали!

– Куда уехали?

– Аркадия с Олей забрала Жаклин, она же прихватила с собой и двух твоих котят. Говорит, что это лучший подарок для ее матери – котята из России. А Машка с Жаном отправились на экскурсию в Париж – сначала “Самаритэн”, потом “Галери Ла-файет”. Поедят они в городе, а мы с тобой прямо сейчас – по музеям. С чего начнем: Лувр, Дворец Инвалидов?

– Подожди, подожди, – попробовала я охладить Наташкин пыл. – Может, поедем туда же, куда и Маша с Жаном. Что там выставлено?

– Шмотки, – захохотала Наташка, – там выставлены шмотки! Ты что, в своем институте совсем одичала? Это же крупнейшие парижские универмаги. Жан повел Машку делать покупки.

Мне стала неудобно.

– Они и так уже накупили целую комнату вещей. Чтобы все это увезти, потребуется грузовой самолет.

– Ничего, ничего, – успокоила Наташка, – пусть покупает, а насчет отъезда мы еще подумаем: кто, куда и когда поедет. Знаешь, Машка напоминает Жану его сестру.

– У Жана есть сестра? – спросила я.

– Была. Нужно тебе все равно рассказать, но только по дороге, хватит тратить время на кофе.

Мы прошли сквозь большой холл и вышли во двор. На ступеньках дома лежали страшные собаки Жана. Из-за их спин вылезла кошка, а за ней… моя Клеопатра. Единственный оставшийся котенок самозабвенно играл с хвостом питбуля.

– Эти идиоты обожают кошек, – расхохоталась Наташка. – Их купили для охраны, но они оказались совершенно ни на что не годными. Зубы используют только для еды, лижутся со всеми. Да и как им быть другими? Слуги вечно суют им в пасть сдобное печенье. Софи поит их кофе со сгущенкой. Даже почтальон приносит халву. И вот результат! А кошки, мышки, птички – просто любимые друзья! Самый смех был, когда Яцек привез своего попугая. Он их заклевал, и мои грозные охранники боялись выйти из кухни.

Продолжая рассказывать, Наташка распахнула дверь гаража, и я увидела три машины.

– Вот это моя, – ткнула Наташка пальцем в “Ситроен”. – Простовата, конечно, но чего выпендриваться? Французы, знаешь, не любят тех, кто высовывается. Предпочитают скромность. Платье попроще, совсем не красятся… Здесь быть богатой вроде как бы вульгарно.

С этими словами мы сели в машину.

– Пристегнись обязательно, тут тебе не Москва. Могут содрать штраф, даже если, не пристегнувщись, простo сидишь в машине с включенным двигателем.

Мы выехали на автостраду. Наташка подняла окно и вдавила педаль газа.

– Может, не надо так быстро? – робко попросила я.

– А разве это быстро? – удивился мой шофер, входя в поворот на третьей скорости. – Мы же еле ползем! Ну слушай. Теперь о Жане. Конечно, об этой истории известно всем, но вслух мы никогда о ней не говорим. Отец Жана англичанин, а мать француженка. Оба состоятельные люди и после брака объединили свои состояния. Эдуард коллекционировал картины, а Сьюзен – старинные куклы. У них родилось двое детей: Жан и Элизабет. Дочь Лиза была младше на два года. Как-то раз в Лондоне предполагалась большая выставка кукол, и Сьюзен повезла туда свою коллекцию. У них был небольшой самолет, Эдуард пилотировал сам. И вот уже в момент отлета Жану стало плохо: тошнота, рвота… Срочно вызвали врача, тот определил отравление. И Жана отправили домой. А его отец, мать и сестра полетели в Лондон. Но туда они не прилетели. Исчезли, скорее всего упали в Ла Манш. История эта произошла шесть лет назад и наделала много шума. Коллекция кукол Сьюзен была застрахована на очень крупную сумму, и страховая компания не хотела платить, пока им не предъявят точные доказательства гибели коллекции. В общем, Целое дело. Жану тогда было семнадцать лет, его сестре пятнадцать. От тоски он женился в восемнадцать лет на Катрин. Но что-то там у них не заладилось, и уже через год они разошлись. Катрин быстро снова вышла замуж и теперь живет в Америке. А Жан и я встретились на дне рождения у Бернара, друга Гаспара. Помнишь Гаспара, моего первого мужа?