Великий лес - Збигнев Ненацкий Страница 4

— Не знаю, дедушка. Мне выделили комнату у лесничего Кулеши. Я недоволен этим, но у меня нет выбора.

— А ты добрый человек?

Он услышал смех. Веселый, сердечный. И Собота увидел зубы этого мужчины во всей их красе. Ни у одного лесника в этой околице, ни у одного лесоруба или крестьянина не было таких красивых и ровных зубов, у них были зубы гнилые, неровные. Даже у молодых.

— Я огорчу вас, дедушка. Я сделал много плохого и еще много сделаю, если мне это позволят. Не верь мне и никогда больше не останавливай меня, когда я еду.

У Соботы появилось чувство, что к нему возвращается жизнь, потому что вместе с восходом солнца увидел надежду. Он сделал широкий жест рукой и сказал чужому человеку:

— Посмотри на этот дом. В нем восемь комнат. Живи у меня и возьми себе столько комнат, сколько захочешь. Даром. Я живу здесь один, и никто меня не понимает. Потому что никто не знает, как сильно я ненавижу лес и трех его дьяволов. Не бойся, я не сумасшедший и когда-нибудь расскажу тебе, сколько зла причинил мне лес. Приглашаю тебя к себе, злой человек.

— Спасибо, — тот кивнул головой. — Я подумаю о твоих словах.

Говоря это, он чмокнул на кобылу и объехал стоящего на дороге Хорста Соботу.

Старик закричал ему вслед почти умоляюще:

— Как тебя звать, чужой человек?

Он ответил, не поворачивая головы:

— Меня зовут Юзеф Марын.

В это утро старший лесничий Маслоха, направляясь на вырубки, в двести шестнадцатом квадрате заметил на лесной дороге в грязи высыхающей лужи следы волчьих лап. Сначала он думал, что тут пробежала какая-то большая собака, потому что волка в этих местах не видели больше тридцати лет. Но когда он присмотрелся, то убедился, что след волчий — более узкий и длинный, чем след собаки, пальцы, отпечатавшиеся яснее всего, казались более тесно сложенными. Пятка передней лапы была в форме сердца, а задней — овальная. Волк бежал рысью и след оставил зигзагообразный. И старший лесничий понял, что здесь внезапно появился волк-одиночка, а это значило, что лес чем-то недоволен и нужно ждать больших неприятностей.

Глава вторая

Ночью Марыну снилось, что его подключили к детектору лжи. Тело облепили пиявки электродов, жена Эрика и Иво Бундер все время задавали ему одни и те же вопросы (содержания их он не запомнил), а он не мог сдержать усиливающегося сердцебиения, дыхание было учащенным, он обильно потел. Сначала детектор лжи только высасывал из него кровь и делал безвольным, но потом произошло нечто удивительное: аппарат стал накачивать в него чувство отвращения к самому себе, и Юзеф Марын почти физически ощущал, как яд этого отвращения попадает в кровь и вместе с ней течет к мозгу. С этим впечатлением он проснулся, облитый потом и с бешено колотящимся сердцем.

Он долго лежал неподвижно, пытаясь осознать, где, собственно, находится, и отгоняя от себя воспоминания о сне. Сердцебиение утихало, дыхание становилось ровным, пот впитывался в пижаму, но чувство отвращения к самому себе все зрело, пока не превратилось во что-то вроде брезгливости. И это даже приятно удивило Марына. Он давно сомневался в том, есть ли у него, например, что-то такое, что называют совестью. Он думал, что выкинул ее когда-то, как выбрасывают в мусорный бак пластиковую коробочку от мороженого. А случилось это восемь лет назад на улице Дапперстраат, возле магазина и дома Бернадетты Баллоу. Потом он несколько раз оказывался в ситуациях, которые утвердили его в убеждении, что этот жест избавления от совести не носил никаких признаков театральности, но оказался результативной и необходимой для работы операцией. «Вчера я слишком много выпил, и теперь у меня похмельный синдром», — подумал он успокаивающе, хотя таким образом и обманывал сам себя. Ведь Юзеф Марын никогда не пил «слишком много». Не исключено, однако, что вместе с непродолжительным перерывом в работе в нем начали проклевываться какие-то остатки прежней впечатлительности. Видимо, он ошибся, полагая, что много лет назад выбросил свою совесть возле дома Бернадетты Баллоу. Он ее попросту растоптал, а она сохранилась в нем в каком-то таинственном облике. Здесь же, когда он не думал о том, кем был раньше, она начала прорастать снова. Размышляя так, он почувствовал себя лучше, чувство брезгливости исчезло, потому что даже сама мысль о проклевывающейся в человеке растоптанной впечатлительности показалась ему невыразимо смешной. Уж скорее стоило признаться, что на этот раз (когда-то ведь должен быть этот первый раз) он, однако, выпил слишком много, потому что мог себе это позволить. В деревушке под названием Морденги, в лесничестве на опушке леса, могло случиться, что он слишком много выпил и проснулся с похмельным синдромом. Тем более что и спал этой ночью очень плохо. Но водка и плохой сон — это было слишком простое объяснение. Мысль о пробуждающейся в нем впечатлительности тоже, однако, искушала, потому что каким-то образом льстила его взглядам на собственную персону. Ведь приятнее думать, что ты более впечатлителен, чем предполагал.

«Еще сегодня я отсюда съеду» — таков был итог утренних размышлений, после которых Юзеф Марын встал с постели, побрился, умылся, вскипятил воду для чая, позавтракал, оседлал кобылу и поехал в лес очень холодным весенним утром.

Был ли какой-то смысл в питье водки с лесничим Стефаном Кулешей и его двумя коллегами, тоже молодыми лесниками? Юзеф Марын редко действовал без какой-либо цели и наверняка не пил бы с кем-то водку без конкретной причины. Он пошел пить к Кулеше, потому что волей случая как инспектор охотнадзора поселился в его лесничестве. Он не хотел создавать впечатление, что обособляется, и тем самым обращать на себя особое внимание. Потому что так же, как он приехал сюда — внезапно, с двумя чемоданами и зарплатой инспектора охотнадзора, так же, тоже неожиданно, он хотел когда-нибудь исчезнуть, уйти или уехать — как обычный человек, которого трудно запомнить. Получив утром приглашение, он купил в магазине пол-литра водки и пошел на вечернюю пьянку, хоть уже после первой ночи, проведенной под одной крышей с Кулешей и его молодой женой (глупая корова — так он ее определил, потому что любил женщин стройных, изящных и хрупких, как статуэтки), он отдавал себе отчет в том, что никогда не полюбит эту пару. Когда Марын вселился в лесничество, то есть просто внес два своих чемодана, уже после часа знакомства Кулеша велел ему притронуться к бедрам своей жены, чтобы приезжий сам убедился,