Стиг Лapcсoн - Девушка с татуировкой дракона Страница 40

— Во-первых, он не мог связаться с моим отцом для получения инструкций, но по собственной инициативе решил прервать мое пребывание в Германии и отправить меня домой как можно скорее. Во-вторых, он хотел попросить меня кое-что для него сделать.

Хенрик Вангер указал на пожелтевшую и обтрепанную фотографию темноволосой женщины в полупрофиль.

— Херман Лобак был женат уже сорок лет, но в девятнадцатом году он встретил женщину потрясающей красоты и вдвое моложе себя и до смерти влюбился. Она была простой бедной швеей. Лобак стал за ней ухаживать; как и у многих других состоятельных мужчин, у него хватало средств, чтобы поселить ее в квартире, расположенной на удобном расстоянии от офиса. Она стала его любовницей, а в двадцать первом году родила ему дочь, которую назвали Эдит.

— Богатый пожилой человек, бедная молоденькая женщина и дитя любви — такое едва ли могло вызвать скандал. даже в сороковые годы, — заметил Микаэль.

— Совершенно верно. Если бы не одна деталь. Женщина была еврейкой, а Лобак, соответственно, являлся отцом дочери-еврейки. А ведь дело было в самом центре нацистской Германии, где таких, как он, считали предателями расы.

— А-а, это, безусловно, меняет дело. И что дальше?

— Мать Эдит взяли в тридцать девятом году. Она исчезла, и о ее дальнейшей судьбе мы можем только догадываться. Было известно, что у нее осталась дочь, которая пока не значилась в списках для транспортировки, и ее разыскивал отдел гестапо, занимавшийся выслеживанием скрывающихся евреев. Летом сорок первого года, на той же неделе, когда я прибыл в Гамбург, всплыла связь матери Эдит с Херманом Лобаком, и его вызвали на допрос. Он признался в любовной связи и отцовстве, но заявил, что не общался с дочерью уже десять лет и не имеет понятия о ее местонахождении.

— А где же находилась дочь?

— Я ежедневно встречался с ней в доме Лобака. Это была симпатичная и молчаливая двадцатилетняя девушка, которая убирала мою комнату и помогала подавать ужин. В тридцать седьмом году, когда преследования евреев продолжались уже несколько лет, мать Эдит стала умолять Лобака о помощи. И он помог — Лобак любил своего внебрачного ребенка так же сильно, как и детей от законного брака. Он спрятал девушку в самом невероятном месте — прямо под носом у всех. Раздобыл для нее фальшивые документы и нанял ее в качестве экономки.

— Его жена знала, кто она такая на самом деле?

— Нет, она не имела об этом ни малейшего понятия.

— И что из этого вышло?

— Четыре года все шло хорошо, но теперь Лобак почувствовал, что петля затягивается. Появление гестаповцев на его пороге стало вопросом времени. Итак, он рассказал мне обо всем этом ночью, недели за две до моего возвращения в Швецию. Потом привел дочь и познакомил нас. Она очень робела и даже не смела встретиться со мной взглядом. Лобак стал умолять меня спасти ей жизнь.

— Как?

— Он все устроил. По первоначальному плану я должен был остаться еще на три недели, а потом доехать поездом до Копенгагена и пересечь пролив на корабле — такая поездка даже во время войны была относительно безопасной. Однако всего через два дня после нашего разговора из Гамбурга в Швецию отправлялся грузовой пароход, принадлежавший концерну «Вангер». Лобак хотел, чтобы я без проволочек покинул Германию на этом пароходе. Изменение планов поездки требовало одобрения службы безопасности, но вопрос с этими бюрократами можно было решить. А Лобаку было важно, чтобы я оказался на борту.

— Полагаю, вместе с Эдит.

— Эдит должна была попасть на корабль, спрятавшись в одном из трех сотен ящиков с оборудованием. Моей задачей было защитить ее, если девушку обнаружат, пока мы не покинем немецкие территориальные воды, и помешать капитану совершить какую-нибудь глупость. При благополучном развитии событий мне следовало дождаться, пока мы отойдем подальше от Германии, и выпустить ее из ящика.

— Отличный план.

— Звучало все просто, но поездка обернулась кошмаром. Капитана корабля звали Оскар Гранат, и он отнюдь не пришел в восторг, когда на него внезапно возложили ответственность за высокомерного наследника его работодателя. Мы покинули Гамбург в конце июня, около девяти часов вечера. Корабль как раз выходил из внутренней гавани, когда зазвучал сигнал воздушной тревоги. Начался налет английских бомбардировщиков — мощнейший из тех, что мне довелось пережить, и гавань, естественно, была их главной целью. Я не преувеличу, если скажу, что чуть не наложил в штаны, когда бомбы начали рваться поблизости от нас. Однако мы каким-то чудом уцелели, перенесли с поврежденным двигателем жуткий шторм, ночью, среди установленных в воде мин, и на следующий день прибыли в Карлскруну. Вы, наверное, собираетесь спросить, что произошло с девушкой.

— Думаю, я уже знаю.

— Мой отец, разумеется, был вне себя. Своей идиотской выходкой я поставил под угрозу все. Девушку могли в любой момент депортировать — помните, что шел сорок первый год. Но к этому времени я уже был так же до смерти влюблен в нее, как когда-то Лобак в ее мать. Я посватался и поставил отца перед ультиматумом: либо он соглашается на этот брак, либо пусть ищет для семейного предприятия другого подающего надежды наследника. Он сдался.

— Но она умерла?

— Да, до нелепости рано. Уже в пятьдесят восьмом году. Мы прожили вместе около шестнадцати лет. У нее была врожденная болезнь сердца. И оказалось, что я бесплоден — дети у нас так и не появились. Из-за всего этого мой брат меня и ненавидит.

— Из-за того, что вы на ней женились?

— Из-за того, что я — используя его терминологию — женился на грязной жидовке. Для него это было предательством по отношению к народу и морали, ко всем принципам, которые он отстаивал.

— Да он просто чокнутый.

— Думаю, лучше не скажешь.

Глава 10

Четверг, 9 января — пятница, 31 января

Согласно сообщениям газеты «Хедестадс-курирен», первый месяц, проведенный Микаэлем в глуши, оказался рекордно холодным или (о чем ему сообщил Хенрик Вангер), по крайней мере, самым холодным с военной зимы 1942 года. Микаэль был склонен считать эти сведения достоверными. Уже в первую неделю жизни в Хедебю он свел близкое знакомство с кальсонами, толстыми носками и футболками в два слоя.В середине января на его долю выпало несколько кошмарных дней, когда температура опускалась до невероятной отметки тридцать семь градусов мороза. Ничего подобного ему прежде переживать не доводилось, даже в тот год, который он прослужил в армии в Кируне. Как-то утром в домике замерз водопровод. Гуннар Нильссон снабдил Микаэля двумя большими пластиковыми канистрами, чтобы он мог готовить еду и мыться, но холод сковывал все и вся. С внутренней стороны окон образовались ледяные цветы, Микаэль постоянно мерз, сколько бы ни топил печку, для чего ему ежедневно приходилось подолгу колоть дрова в сарае за домом.Временами его охватывало отчаяние и он подумывал о том, чтобы вызвать такси, доехать до города и сесть на ближайший поезд, идущий к югу. Но вместо этого он надевал дополнительный свитер и, завернувшись в одеяло, усаживался за кухонный стол, пил кофе и читал старые полицейские протоколы.Потом погода переменилась и температура поднялась до минус десяти градусов, при которых уже можно было чувствовать себя вполне комфортно.

В это время Микаэль начал знакомиться с обитателями Хедебю. Мартин Вангер сдержал обещание и пригласил его на собственноручно приготовленный ужин: его составляли жаркое из лосятины и итальянское красное вино. Не состоящий в браке генеральный директор водил дружбу с некой Эвой Хассель, которая тоже была приглашена на ужин. Она оказалась душевной женщиной, с которой было интересно общаться, и Микаэль нашел ее исключительно привлекательной. Она работала зубным врачом и жила в Хедестаде, но выходные проводила у Мартина Вангера. Постепенно Микаэль выяснил, что они знали друг друга много лет, но встречаться начали только в зрелом возрасте и не видели смысла вступать в брак.

— Вообще-то она мой зубной врач, — со смехом пояснил Мартин Вангер.

— А породниться с этим чокнутым кланом не является пределом моих мечтаний, — заметила Эва Хассель, ласково похлопав своего друга по колену.

Вилла генерального директора выглядела как воплощенная архитектором мечта холостяка — с черной, белой и хромированной мебелью, дорогостоящими дизайнерскими изделиями, способными пленить даже ценителя Кристера Мальма. На кухне присутствовало оборудование для профессионального повара, а в гостиной имелись первоклассный проигрыватель и потрясающее собрание джаза, от Томми Дорси до Джона Колтрейна. Мартин Вангер имел средства, его дом был дорогим и удобным, но довольно безликим. Микаэль отметил, что в качестве картин на стенах висят репродукции и постеры, какими торгует «ИКЕА», — красивые, но бессодержательные. Книжные полки, по крайней мере в той части дома, которую видел Микаэль, были далеко не забиты — на них свободно размещались Национальная энциклопедия и несколько подарочных изданий из тех, какие, за неимением лучшей идеи, преподносят на Рождество. В общей сложности Микаэлю удалось обнаружить два пристрастия Мартина Вангера: музыка и приготовление пищи. Первое породило приблизительно три тысячи LP-дисков, а второе выдавал нависавший над ремнем живот.В личности Мартина Вангера причудливым образом сочетались ограниченность, резкость и обходительность. Не требовалось особых аналитических способностей, чтобы прийти к выводу, что у генерального директора имелись определенные странности. Пока они слушали «Ночь в Тунисе», разговор шел в основном о концерне «Вангер». Мартин не скрывал, что борется за выживание своей компании, и выбор темы Микаэля озадачил. Глава предприятия прекрасно сознавал, что у него в гостях находится малознакомый журналист-экономист, и тем не менее обсуждал внутренние проблемы концерна столь откровенно, что это выглядело с его стороны по меньшей мере беспечно. Микаэль работал на Хенрика Вангера, и этого было достаточно, чтобы Мартин посчитал его «своим». Так же как и бывший генеральный директор, его преемник полагал, что в современном положении концерна семья должна винить только себя. Правда, в отличие от старика он относился к этому легче и не питал непримиримой вражды к родственникам. Казалось, неисправимый идиотизм семьи Мартина Вангера почти забавлял. Эва Хассель кивала, не вставляя никаких замечаний: они явно обсуждали этот вопрос раньше.Уже зная, что Микаэлю поручено написать семейную хронику, Мартин Вангер спросил, как продвигается работа. Микаэль с улыбкой ответил, что с трудом разбирается даже в именах многочисленных родственников, и попросил разрешения зайти еще раз и задать ряд вопросов, когда это будет удобно. Он не раз прикидывал, не завести ли разговор о навязчивой идее старика относительно исчезновения Харриет Вангер — скорее всего, Хенрик Вангер неоднократно мучил брата пропавшей девушки своими теориями. Кроме того, Мартин и сам должен понимать, что раз Микаэль пишет семейную хронику, то от него едва ли укроется бесследное исчезновение одного из членов семьи. Однако Мартин, похоже, не собирался касаться этой темы, и Микаэль решил подождать. Рано или поздно повод поговорить о Харриет непременно появится.Выпив по несколько рюмок водки, они расстались около двух часов ночи. Триста метров по скользкой дороге до своего дома Микаэлю пришлось одолевать в некотором подпитии, но в целом он находил, что вечер получился приятным.

Как-то раз во время второй недели пребывания Микаэля в Хедебю, уже в сумерках, в дверь его жилища постучали. Он отложил только что раскрытую папку с полицейскими протоколами — шестую по счету — и, предварительно прикрыв дверь в кабинет, впустил в дом тщательно укутанную блондинку лет пятидесяти.

— Здравствуйте. Я просто хотела познакомиться. Меня зовут Сесилия Вангер.