Майкл Коннелли - «Линкольн» для адвоката Страница 40

И я выставил руку ладонью наружу – в знак того, что не хочу разговаривать. Обычно я езжу с наушниками (какими пользуется Эрл), вставив их в уши и протянув проводок в карман пиджака. Они ни с чем не соединяются, но это удерживает людей от разговоров. Сегодня утром я слишком спешил, чтобы про них вспомнить. Слишком спешил, чтобы дойти до такой вот опустошенности.

Мужчина понял намек и больше ничего не говорил. Я вернулся к своим мрачным мыслям о Менендесе. На практике итог заключался в том, что мой клиент виновен в убийстве, за которое другой мой клиент мотает пожизненный срок. Я остро нуждался в правильном решении, нужно было выработать какой-то план, раздобыть доказательства. Но в данный момент, сидя в поезде, я мог только думать о потухших глазах Хесуса Менендеса, потому что знал: я и есть тот самый человек, который погасил в них свет.

Глава 20

Едва сойдя с самолета в Бербанке, я включил сотовый. Никакой генеральный план мне на ум не пришел, зато я определил следующий шаг, и начинался он со звонка Анхелю Левину. Телефон зажужжал в моей руке, извещая о доставке новых сообщений. Я решил, что прочту их после того, как дам Левину поручение.

Он взял трубку и сразу же спросил, видел ли я его послание.

– Нет, не успел, – ответил я. – Я только что с самолета.

– С самолета? Где же ты был?

– На севере. Что ты узнал?

– Просто последние уточненные данные по Корлиссу. Если ты не по этому поводу, тогда по какому?

– Какие у тебя планы на вечер?

– Так, болтаюсь без дела. Не люблю выходить из дому по пятницам и субботам. Не лучшее время для профессионалов. Слишком много пьяных на дорогах.

– Так вот, я бы хотел встретиться. Мне необходимо с кем-то поговорить. Происходит нечто скверное.

Левин, видимо, уловил что-то в моем голосе, потому что немедленно внес изменения в свою пятничную политику домашнего затворничества, и мы договорились о встрече в ресторане «Коптильня», в Бербанке, у киностудии «Уорнер бразерс». Он находился недалеко как от аэропорта, так и от дома Левина. В гаражной службе я протянул свой билет человеку в красной форменной куртке и в ожидании своего «линкольна» стал проверять сообщения, сброшенные на голосовую почту.

Их было три, и все пришли во время моего часового перелета из Сан-Франциско. Первое прислала Мэгги Макферсон.

«Майкл, я просто хотела извиниться за то, как вела себя сегодня утром. Сказать по правде, я просто злилась на саму себя за вчерашние слова и поступки. Я перенесла раздражение на тебя, а этого делать не следовало. Мм… если ты поведешь куда-нибудь Хейли завтра или в воскресенье, она очень обрадуется. И возможно, я сама тоже смогу присоединиться. Как бы ни сложилось, дай мне знать».

Она не часто называла меня Майклом, даже когда мы состояли в браке. Она относилась к тем женщинам, что могут вполне обходиться твоей фамилией и превратить это в проявление нежности. Разумеется, при желании. Она всегда звала меня Холлером. С того самого дня, как мы встретились в очереди к металлодетектору на входе в здание уголовного суда. Она тогда направлялась в офис окружного прокурора, а я – в зал, где выносилось обвинение моему клиенту, арестованному за вождение в нетрезвом виде.

Я сохранил послание, чтобы как-нибудь прослушать еще раз, и перешел к следующему. Я ожидал, что оно от Левина, но автоматический голос доложил, что звонок поступил с номера с междугородным кодом 310. В следующий момент заговорил Льюис Руле.

«Это я, Льюис. Просто хотел отметиться, узнать, как и что. После событий вчерашнего дня интересуюсь, в каком состоянии наши дела. У меня тоже есть что рассказать».

Я нажал кнопку «стереть» и перешел дальше, к третьему и последнему сообщению. Вот оно уже было от Левина.

«Эй, босс, перезвони мне. У меня кое-какая информация по Корлиссу. Ладно. Его имя Дуэйн Джеффри Корлисс. Он на игле и стучал на сокамерников здесь, в Лос-Анджелесе, еще пару раз до нашего случая. Так что тут вроде бы ничего нового, да? Вообще его арестовали за кражу мотоцикла. Корлисс, видимо, планировал обменять его на дозу мексиканского героина. Донос на Руле он использовал, чтобы выторговать себе девяностодневную программу принудительной реабилитации в условиях закрытого стационара в окружной больнице при Университете Южной Калифорнии. Так что мы не сможем подобраться к нему и поговорить, если только какой-нибудь судья тебе это не устроит. Весьма хитроумный шаг со стороны обвинения. В любом случае я собираю по нему данные. В Интернете нашлась кое-какая информация с его делишками в Фениксе, причем для нас весьма приятная. Просто бомба, ему уже не отмыться. Наверняка к понедельнику уже смогу это подтвердить. Пока что все. Позвони мне после выходных. Я собираюсь бездельничать».

Я стер сообщение и закрыл телефон.

– Можно не продолжать, дальше все ясно, – сказал я себе.

Как только я услышал, что Корлисс ширяется, мне больше уже не требовалось никаких сведений. Я понял, почему Мэгги не доверяла этому парню. Наркоманы – подсевшие на иглу – являлись самыми безбашенными и ненадежными участниками этой пресловутой судебной машины. При первой же возможности, чтобы получить дозу или выторговать себе очередную метадоновую программу реабилитации, они наклепают на родную мать. Все они были лжецами, и любого из них не составило бы труда выставить таковым в суде.

Меня, однако, озадачило то, что задумал наш обвинитель. Хотя имя Дуэйна Корлисса не фигурировало в следственных материалах, переданных мне Минтоном, тем не менее прокурор вел себя так, словно имел дело с настоящим, полноценным свидетелем. Он обеспечил Корлиссу трехмесячную программу реабилитации, чтобы оградить от всяких неожиданностей. Процесс по делу Руле должен был начаться, как раз когда эта программа наркотерапии подойдет к концу. Действительно ли наш молодой прокурор прятал Корлисса? Или просто запихнул стукача в чулан, на дальнюю полку, чтобы знать, где он и чем занимается, – на тот случай, если вдруг в суде понадобятся его показания? Минтон явно действовал, рассчитывая, что мне о Корлиссе ничего не известно. И если бы Мэгги Макферсон по оплошности не проговорилась, я бы о нем и не узнал. И все равно он играл в опасную игру. Судьи не жалуют обвинителей, которые так открыто игнорируют правила представления сведений по делу противной стороне.

Это навело меня на размышления о возможной стратегии защиты. Если Минтон окажется настолько глуп, что попытается запустить в суд Корлисса, то я даже не стану возражать против допущенных им нарушений. Напротив, я позволю ему посадить наркомана на свидетельское место, с тем чтобы потом, перед лицом присяжных, порвать такого свидетеля в клочья, словно чек о получении денег с кредитной карты. Все будет зависеть от того, какие сведения откопает для меня Левин. Пусть он продолжит искать информацию на Дуэйна Джеффри Корлисса. Так, чтобы ничего не осталось за бортом.

Я также думал и о том, что Корлисс, проходя программу своей принудительной реабилитации, сейчас пребывает в изолированном медицинском учреждении. Но Левин ошибся – так же как и Минтон, – если решил, что там свидетель для меня недоступен. По случайному совпадению мою клиентку Глорию Дейтон – согласно сделке – поместили в ту же больницу по аналогичной программе. И хотя в окружном медицинском центре при Южнокалифорнийском университете предусмотрен целый ряд подобных программ, существовала вероятность, что они с Корлиссом в одной и той же терапевтической группе или, на худой конец, встречаются в столовой. По всей видимости, я напрямую не выйду на Корлисса, но как адвокат Дейтон вполне мог бы связаться с ней, а она, в свою очередь, – передать мое послание Корлиссу.

Подогнали мой «линкольн», и, сунув человеку в красной куртке пару долларов, я выехал из аэропорта и направился на юг по шоссе Голливуд-Уэй к центру Бербанка, где находились все студии. Я добрался до «Коптильни» раньше Левина и заказал в баре мартини. Висящий над головой телевизор передавал последние новости финальных игр студенческого чемпионата по баскетболу. В первом круге Флорида разгромила Огайо. Броская надпись в нижней части экрана гласила: «Мартовское безумие»,[36] – и я поднял за него свой бокал.

Уж я-то знал, как никто, что это такое.

Вошел Левин и заказал перед обедом пива. Все того же молодого пива, оставшегося от вчерашнего ирландского веселья. Вероятно, накануне посетителей было не так уж много. Возможно, они все ушли в «Четыре зеленые полянки».

– Нет опохмелки лучше зеленого зелья, – проговорил мой друг с тем провинциальным ирландским акцентом, который уже со вчерашнего дня начинал устаревать.

Он отпил из слишком полного бокала, так чтобы отойти с ним от стойки, и мы двинулись туда, где стояли столики. Нас провели к красной полукруглой кабинке. Мы сели друг напротив друга, и я поставил возле себя на пол кейс. Когда подошла официантка, мы заказали по полной программе: салат и бифштекс с картошкой. Я также попросил их фирменного сырно-чесночного хлеба.