Полина Дашкова - Золотой песок Страница 40

В лице Ники бабушка нашла благодарного слушателя. Все члены семьи знали эти легенды наизусть. Чужим было неинтересно рассказывать. А Ника слушала затаив дыхание. Для бабушки Ани и для родителей она очень скоро стала своей, ее принимали как невесту Никиты, баловали, за столом подкладывали в ее тарелку лучший кусочек. Только старая няня Надя относилась к ней настороженно.

– У этой девочки невозможные глаза, – говорила она, – у нее глаза взрослого человека, который пережил предательство, никому больше не верит и не умеет прощать.

– Надя, с каких пор ты стала прорицательницей? – сердилась бабушка Аня. – Да, у девочки было ужасное детство. Вернее, у нее вообще не было детства. Я знала ее отца, видела ее мать. Они оба неплохие, талантливые люди, но таким нельзя иметь детей. Девочке как воздух необходимы любовь и тепло, и она благодарна за каждую мелочь, для нее обычное семейное чаепитие – праздник.

Бабушка Аня была права. Нигде и никогда Нике не было так уютно и тепло, как в доме Ракитиных. Она получала удовольствие от самых обычных вещей. В доме разговаривали спокойно, никто не повышал голоса. Бабушка Аня крестила ее на ночь и целовала в лоб. Детство Никиты казалось невозможным раем, в который вдруг удалось ей, детсадовской, никому не нужной девочке, заглянуть одним глазком.

Иногда ей становилось страшно оттого, что она так сильно любит Никиту, оттого, что он ее любит не меньше, и все у них хорошо. На фоне ее родного семейного кошмара любовь и счастье казались почти кощунством. Слишком глубоко въелось в душу постоянное чувство вины.

В детстве она была виновата во всем: в творческих кризисах отца, в том, что пошел дождь и у мамы испортилась прическа, в том, что стали малы осенние туфли, а на новые нет денег, в том, что у нее мрачное выражение лица и не правильная походка. В самоубийстве отца тоже была огромная доля ее вины. Разве может гений работать в доме, где бегает и шумит маленький ребенок?

К шестнадцати годам Ника прекрасно понимала, что вся эта ее роковая виновность была жестоким мифом. Но нет ничего долговечней и убедительней жестоких мифов.

Ника отдавала себе отчет в том, что ее мама медленно, но верно спивается и сходит с ума. Дядя Володя все реже бывал дома, его командировки затягивались. Она догадывалась, что у него появилась другая женщина, и он не уходит только из жалости.

Через месяц пьяная Виктория распахнула окно, влезла на подоконник и сообщила:

– Я не хочу жить.

В комнате находились Ника, дядя Володя, Никита. Виктория кричала и ругалась, но дала снять себя с подоконника и закрыть окно.

– Не прикасайтесь ко мне! Я все равно это сделаю, – заверила она всех троих и, схватив недопитую бутылку водки, лихо ее допила.

– Вы за нее не волнуйтесь, – жестко усмехнулся Никита, – когда это хотят сделать, то выбирают более подходящий момент.

Потом опять была история с таблетками. На этот раз они оказались не в кармане, а в унитазе. Иногда для разнообразия Виктория разыгрывала не суицид, а сердечный приступ. Потом было стыдно перед врачами, приходилось оправдываться и извиняться.

Дядя Володя пригласил домой психиатра.

– Распустили вы ее до предела, – покачал головой врач, – эгоизм и дурной характер переходят в патологию только тогда, когда этому способствуют близкие. Подозреваю, у нее всегда в распоряжении благодарные зрители.

– Может, какие-нибудь лекарства? – осторожно спросила Ника.

– Перестаньте обращать внимание на ее выходки ведите себя так, будто ничего не происходит. Станьте жестче. С ней надо разговаривать тоном фельдфебеля, а не сопли ей вытирать.

– Она стала много пить, – подал голос дядя Володя.

– Сколько именно?

– По-разному. Иногда за день бутылку водки.

– Сразу или постепенно?

– Постепенно. Бутылка стоит, она отхлебывает потихоньку.

– Каждый день?

– Нет. Раза два в неделю.

– Утром опохмеляется?

– Нет.

– Я пока не вижу алкогольной зависимости, но будем наблюдать. – Но она часто бывает пьяной, – возразила Ника.

– Возможно, она иногда изображает, что пьяна сильней, чем на самом деле. Старайтесь, чтобы в доме было меньше спиртного. А главное, будьте спокойней и жестче. Вы ее распустили. Вы виноваты.

«И в этом тоже», – с тоской подумала Ника.

В 1977 году Никита закончил школу и поступил в Литературный институт имени Горького на отделение поэзии.

Через год Ника сдавала выпускные экзамены. Она хорошо училась, и вполне могла получить отличный аттестат. От экзаменов зависело многое. Ника решила поступать в Первый медицинский институт, там был огромный конкурс. С пятерочным аттестатом шансов поступить становилось значительно больше. Ей предстояло тяжелое лето. Сначала выпускные экзамены, потом сразу вступительные.

Ника уходила заниматься в библиотеку или к Никите, но оставались еще вечера и ночи. Дома покоя не было. Больше недели спокойной жизни Виктория не выдерживала. Она маялась бездельем, продолжала наведываться в Дом кино и на киностудии, но уже как-то вяло, нерегулярно, словно по инерции. Вела себя там тихо, бродила тенью по коридорам, и если заглядывала в глаза известным режиссерам, то уже без всякой надежды, а лишь с немой укоризной.

Она чувствовала, где как себя надо вести, не поднимала скандалов в общественных местах, не позволяла себе с чужими никаких экстравагантных выходок, справедливо опасаясь, что могут просто-напросто вызвать милицию.

Но дома Виктория не стеснялась никого. Суицидальные спектакли стали почти привычными. А за сердце мама хваталась каждые полчаса.

Никита предлагал переехать к ним.

– Одно дело иногда переночевать, и совсем другое – поселиться, – возражала Ника.

– Все равно придется рано или поздно. Никуда не денешься.

– Слушай, как ты это себе представляешь? У тебя сессия, у меня экзамены. Мы с тобой, как примерные детки, сидим в разных комнатах над книжками, а весь дом ходит на цыпочках? Вряд ли бабушке Ане понравится, если я целый месяц буду ночевать в ее комнате.

– Бабушка с няней собираются жить на даче все лето. Родители через три дня уезжают в Болгарию на месяц.

– И они будут знать, что мы с тобой вдвоем?

– Они и так догадываются, что мы с тобой не только целуемся, – ухмыльнулся Никита, – правда, бабушка Аня сказала, мы должны обвенчаться.

– Как это?

– Понимаешь, для бабушки загс и прочие советские конторы значения не имеют. Для нее люди женаты тогда, когда обвенчаны. Но только это надо сделать после того, как ты поступишь в институт. Если вдруг кто-то узнает и стукнет в приемную комиссию, могут не принять. Потом уже не выгонят за это, а не принять могут. На каждое место по десять блатных.

Дядя Володя не возражал, чтобы Ника переехала к Никите. На время ее экзаменов он полностью взвалил на себя все проблемы с Викторией.

Самое трудное лето обернулось для Ники самым счастливым. Она попробовала на вкус будущую семейную жизнь и осталась вполне довольна. Она получила отличный аттестат, успешно сдала вступительные экзамены и была принята в Первый медицинский институт.

Бабушка Аня приехала с дачи на несколько дней, и вместе они отправились в Отрадное. Она заранее отнесла ювелиру какую-то свою старинную золотую брошку и заказала для них два обручальных колечка, да не простых, а с маленькими прямоугольными сапфирами.

Настоятель сельского храма был ее давним знакомым, а потому решился не вносить их паспортные данные в приходскую книгу. Все сведения о церковных обрядах направлялись в специальный отдел исполкома, а оттуда прямиком поступали в комсомольские и партийные организации по месту работы или учебы.

Сначала Нику окрестили. Бабушка Аня стала ее крестной матерью. А потом их с Никитой обвенчали, в пустом храме, при запертых дверях. Венцы над их головами держали старушка-свечница и молодой пьяненький хорист.

Счастливые, с сияющими таинственными физиономиями, с большим «Киевским» тортом и бутылкой токая, они приехали к Нике домой. Они не собирались рассказывать о крестинах и венчании, но решили, что надо хотя бы косвенно отпраздновать эти два события с мамой и дядей Володей. Договорились, что праздновать будут как бы только поступление Ники в институт.

Мама встретила их очередным спектаклем.

– Что у нас на этот раз? Суицид или сердечный приступ? – поинтересовалась Ника.

– Да черт ее знает, – мрачно ответил дядя Володя, – сначала буйствовала, теперь лежит, разговаривать со мной не желает.

Ника вошла в комнату. Мама лежала на диване в старом стеганом халате, отвернувшись к стене.

– Мам, – позвала Ника, – вставай, давай хотя бы чайку выпьем, посидим. Я все-таки в институт поступила. Мама не шелохнулась. Ника присела на край дивана, тронула ее за плечо. Пахнуло сильным перегаром.