Джон Гришем - Вердикт Страница 40

Николас и Сейвелл получили комнаты с одной стороны коридора, полковник Херрера — с другой. Мужчин и женщин поселили в разных “отсеках”, разделенных холлом, словно во избежание несанкционированных шалостей. Через пять минут пребывания в комнатах стало казаться, что стены сходятся и становится все теснее, а через десять Уиллис стал барабанить в двери и спрашивать, все ли в порядке.

— Просто восхитительно, — ответил Николас, не открывая.

Ни телефонов, ни мини-баров в комнатах не оставили. Из комнаты в глубине холла вынесли кровати и поставили в ней два круглых стола, телефоны, удобные кресла, телевизор с большим экраном и бар, набитый безалкогольными напитками на любой вкус. Кто-то назвал ее “бальной залой”, и название привилось. Звонить по телефону можно было, только поставив в известность кого-нибудь из представителей охраны, причем связь была односторонней — им никто позвонить не мог. Все чрезвычайные происшествия следовало улаживать только через регистратуру. В комнате номер 40, находившейся напротив “бальной залы”, по другую сторону холла, установили временный обеденный стол.

Никто из присяжных не имел права покидать это крыло мотеля без высочайшего позволения судьи Харкина или местной санкции Лу Дэлл или одного из охранников. Комендантский час не устанавливали лишь потому, что идти здесь было некуда, кроме как в “бальную залу”, но она закрывалась в десять.

Ужин подавали с шести до семи, завтрак — с шести до восьми тридцати, приходить всем вместе было не обязательно. Можно было вообще прийти, набрать еду в тарелку и вернуться к себе в комнату. Судью Харкина особенно заботило качество еды, он велел каждое утро докладывать ему, не было ли жалоб.

Во вторник “шведский стол” предлагал либо жареных цыплят, либо отварную спаржу с салатами и массой свежих овощей. Они сами удивились тому, как проголодались к шести часам вечера. Для людей, только и делавших целый день, что сидевших и слушавших, такой волчий аппетит был неожиданным. Николас набрал полную тарелку и, усевшись в конце стола, вовлек всех в общую беседу, настояв на том, чтобы ужинать компанией. Он был возбужден и болтал без умолку, словно изоляция была для Него лишь необычным приключением. Его энтузиазм оказался заразительным.

Только Херман Граймз ел у себя в комнате. Миссис Граймз наполнила две тарелки и поспешно удалилась. Судья Харкин строго-настрого запретил ей, равно как Лу Дэлл, Уиллису и Чаку, есть вместе с присяжными. Поэтому, когда Лу Дэлл вошла в столовую с намерением поужинать, Николас оборвал свой рассказ на полуслове, и в комнате повисла напряженная тишина. Лу Дэлл положила на тарелку куриную грудку, несколько зеленых горошин, взяла булочку и вышла.

Теперь они представляли собой сплоченную группу, изолированную от внешнего мира и запертую не по собственному желанию в этой “Сиесте”. Круг их общения отныне замыкался друг на друге. Истер был решительно настроен поддерживать в группе хорошее настроение. Они станут братством, если не семьей. Он постарается предотвращать все размолвки и не допустит никаких группировок.

Просмотрев в “бальной зале” два фильма, к десяти часам они все захотели спать.

— Я созрел для супружеского визита, — объявил за завтраком Джерри Фернандес, глядя в сторону миссис Глэдис Кард, которая при этом покраснела.

— Неужели? — сказала она, закатив глаза к потолку. Джерри улыбнулся ей так, словно именно она могла быть объектом его вожделения. Завтрак представлял собой настоящее пиршество, на столе было все — от жареного бекона до кукурузных хлопьев.

Николас явился в разгар трапезы с озабоченным выражением лица и сухо поприветствовал коллег.

— Не понимаю, почему нас лишили телефонов, — таковы были его первые слова, и приятное утреннее настроение сраау же рассеялось. Николас сел напротив Джерри, который прекрасно разбирался в его мимике и сразу же подхватил игру.

— И почему нам нельзя выпить холодного пива? — спросил он. — Дома я каждый вечер выпиваю стакан холодного пива, иногда два. Кто имеет право диктовать мне, что я могу и чего не могу пить здесь?

— Судья Харкин, — ответила Милли Дапри, которая вообще не употребляла алкоголя.

— Черта с два!

— И телевизор, — продолжил Николас. — Почему нам нельзя смотреть то, что мы хотим? Я смотрел телевизор все две недели, пока длился суд, и не помню, чтобы он меня так уж возбуждал. — Он повернулся к дородной Лорин Дьюк, склонившейся над полной тарелкой омлета. — Вы видели в новостях хоть что-нибудь, касающееся этого судебного процесса?

— Нет.

Николас взглянул на Рикки Коулмен, скромно ограничившую себя безвредными кукурузными хлопьями.

— А как насчет гимнастического зала или какого-нибудь другого места, где можно хорошенько пропотеть после восьмичасового сидения? Не сомневаюсь, что найти мотель со спортивным залом не составляло трудности. — Рикки кивком выразила свое полное согласие.

Покончив с омлетом, в разговор вступила Лорин:

— Чего я никак не могу понять, так это почему нам не доверяют полноценно пользоваться телефоном. А вдруг моим детям понадобится позвонить мне? Я не верю, что какие-то бандиты станут угрожать мне по телефону.

— А мне нужен лишь стакан-другой холодного пива, — заметил Джерри. — Ну, может быть, еще дополнительный супружеский визит, — добавил он, снова взглянув на миссис Глэдис Кард.

Недовольное ворчание за столом нарастало, и спустя десять минут после появления Николаса присяжные были уже на грани взрыва. Незначительные претензии оформились в полновесный свод обвинений. Даже Херрера, отставной полковник, которому доводилось стоять лагерем в джунглях, выразил недовольство ассортиментом напитков, представленных в “бальной зале”. Милли Дапри не нравилось отсутствие газет. У Лонни Шейвера были неотложные дела на службе, и ему претил сам факт изоляции.

— У меня своя голова на плечах, — заявил он, — и никто не может повлиять на мое мнение. — Ему необходима по меньшей мере неограниченная телефонная связь. Филип Сейвелл каждое утро на заре занимался йогой в лесу, в полном одиночестве, только он — и природа, а здесь на двести ярдов вокруг — ни единого деревца. А церковь?! Миссис Кард — ревностная баптистка, она не пропустила ни одного молитвенного собрания, которые проводятся по вечерам в среду, и исповеди по вторникам, и женских собраний по пятницам, и, разумеется, в священный день отдохновения бывает масса религиозных мероприятий.

— Необходимо откровенно высказать все прямо сейчас, — торжественно сказал Николас. — Нам предстоит провести здесь две, а может быть, и три недели. Следует обратить внимание судьи Харкина на наши требования.

Между тем судья Харкин в своем кабинете, куда набилось девять адвокатов, возбужденно обсуждал с ними сегодняшние дела, которые не предназначались для ушей присяжных. Он требовал, чтобы адвокаты каждое утро являлись к нему в восемь часов на утренний раунд, и часто задерживал их на час-другой после ухода жюри. Громкий стук в дверь прервал горячий спор между Рором и Кейблом. Глория Лейн так резко распахнула дверь, что та ударилась о стул, на котором сидел Оливер Макэду.

— У нас проблемы с жюри, — мрачно объявила она. Харкин вскочил на ноги:

— Что?!

— Они желают говорить с вами. Это все, что мне известно.

Харкин взглянул на часы.

— Где они?

— В мотеле.

— Вы что, не смогли доставить их сюда?

— Не в этом дело. Мы пытались. Но они не желают ехать, пока не поговорят с вами.

У Харкина опустились плечи и отвисла челюсть.

— Это становится смешным, — заметил Уэндел Pop, ни к кому конкретно не обращаясь. Адвокаты наблюдали за судьей, невидящим взглядом уставившимся на стопку бумаг у себя на столе. Он собирался с мыслями. Потом потер руки и, одарив всех широкой деланной улыбкой, объявил:

— Что ж, поедем встретимся с ними.

Первый звонок Конрад принял в 8.02. Она не просила позвать Фитча, следовало просто передать ему сообщение, что жюри снова бастует и не явится в суд до тех пор, пока судья Харкин не притащится к ним в мотель и лично не пригладит им перышки. Конрад помчался в комнату Фитча и передал ему сообщение.

В 8.09 она позвонила снова и передала Конраду информацию, что Истер наденет темную хлопчатобумажную рубашку поверх рыжевато-коричневой майки, красные носки и те же вельветовые брюки цвета хаки. Красные носки, повторила она.

В 8.12 она позвонила в третий раз и выразила желание поговорить с Фитчем, который нервно вышагивал вокруг стола, подергивая время от времени свою бороденку. Он тут же схватил трубку:

— Алло.

— Доброе утро, Фитч, — сказала она.

— Доброе утро, Марли.

— Вы когда-нибудь бывали в отеле “Сент-Реджис” в Новом Орлеане?

— Нет.

— Он находится во Французском квартале на Кэнал-стрит. На крыше там имеется открытый бар, который называется “Террас гриль”. Займите столик с видом на Квартал. Будьте там сегодня в семь вечера. Я приду. Вы меня слышите?