Иэн Бэнкс - Канал грез Страница 40

Она решила, что Сукре действительно мертв. Бросив свой автомат, взяла его «Калашников», потому что этот был с прицелом ночного видения. На столике лежал «узи»; она прихватила и его, с глушителем и запасными магазинами. Оружием она нагрузилась до предела и, покидая каюту, вынуждена была идти очень осторожно, чтобы не брякнуть железом.

Мостик пропах табачным дымом, но там никого не было. Она почувствовала себя обманутой. Заглянула во все каюты на палубе, даже в ту, где Оррик убил первого боевика, но ни в одной из них никого не застала.

Она спустилась на следующую палубу.

Ничего. Она взглянула сквозь жалюзи выходящего на нос иллюминатора и увидела, что там кто-то стоит; свет с мостика слабо высветил силуэт человека. Она почесала в затылке, снова вышла в коридор, постояла около трапа, но ни снизу, ни сверху не доносилось ни звука. Она вернулась на главную палубу и вышла на смотровой мостик, расположенный под козырьком. Человек все еще был там. Казалось, он стоял на носу на том месте, где все было усеяно щепками от виолончели, и, опершись руками на поручни, высматривал что-то в той стороне, где над водой смутно мерцали отдаленные огни «Накодо».

Она вытащила из-под погона берет, натянула его на голову, прибрала выбившиеся из-под ленточки от юкаты волосы и спокойно двинулась к стоящему мужчине. Попутно она снова покосилась на мостик, но там по-прежнему было светло и пусто.

Он так и не услышал ее шагов, пока она не подошла к нему почти вплотную. Он обернулся, бросил на нее взгляд и снова уставился вдаль, и уж только затем повернулся к ней с озадаченным выражением.

Она обрушилась на него в тот миг, когда озадаченность на его лице начала сменяться выражением подозрительности и он потянулся к своему автомату. Но ее был уже наготове — и врезался снизу вверх в его подбородок, откинул его голову назад, отбросил его от фальшборта. Боевик рухнул на палубу, как сломанная кукла.

Он не был среди тех, кто насиловал ее, поэтому у нее не хватило духа убить его просто так. Она оттащила его к правому якорному ящику, обезоружила, впихнула в якорный ящик, тихо закрыла люк и завинтила барашек. Таскать на себе столько железа было слишком тяжело, поэтому она выбросила все его оружие и один кольт в воду. Снизу донесся негромкий всплеск. Она крадучись снова направилась к главной надстройке судна.

Тут- то она нашла остальных.

Они играли в карты, собравшись внизу под световым люком неподалеку от надстройки. Из люка поднимался дымок; табак и травка. Она заглянула через край люка и увидела стол, банки «сан-мигеля», чей-то толстый косяк, карты и руки игроков.

Она давно уже не курила никакой дури. Она лежала, прижавшись плечом к выпуклому краю люка, и вспоминала, затем тихо взяла гранату, с щелчком нажала рычажок, вытащила чеку и начала шепотом считать: «один-и-слон, два-и-слон, тли-и-слон, четыле-и-слон, пять-и-слон»; еще не кончив отсчет, она приподнялась и, мысленно все так же посмеиваясь, уронила гранату в световой люк.

Она слышала, как граната стукнула о стол, слышала несколько удивленных вздохов, но не слышала отскока, и вот под ней содрогнулась палуба, из отверстия люка вырвалось облако подсвеченного дыма, крышка отлетела на петлях и разбилась вдребезги о настил, а звук, оглушительный, как столкновение планет, ударил ей по ушам, словно школьный хулиган.

Она полежала, выжидая. В ее ушах опять шумело и звенело, но это был надоедливый внутренний шум. Достав кольт, она приподнялась и заглянула в каюту, но сквозь дым ничего внизу нельзя было рассмотреть. Приподнявшись повыше, она просунула в люк голову и пистолет, потом голову, пистолет и туловище до пояса, осмотрелась и пришла к выводу, что все или мертвы, или очень близки к этому. Подождав, пока дым немного рассеется, прислушалась, одновременно наблюдая за мостиком и боковыми проходами на верхней палубе по краям надстройки.

Затем, повиснув на руках, спрыгнула на стол. От взрыва тот раскололся почти надвое; полоски разлохмаченного ламината торчали, как непокорные вихры. Пришлось сначала раскачаться, чтобы приземлиться поближе к переборке, где остатки стола еще могли бы выдержать ее вес. Сквозь вонючий дым она полетела вниз. Болтающиеся на ногах слишком просторные сапоги заскрежетали по осколкам гранаты и игральным картам. Один из боевиков пошевелился и застонал. Она хотела воспользоваться ножом, но не смогла себя пересилить, поэтому приставила к его голове пистолет и выстрелила. То же самое проделала с остальными тремя игроками, хотя только один из них проявлял малейшие признаки жизни. От крови палуба стала липкой, разлетевшиеся карты приклеились к полу.

Как ни странно, но раскуренный косяк остался цел и даже прожег коричневое пятно на изрешеченном осколками пластиковом сиденье. Она отломила кончик, к которому пристал приварившийся коричневый кусочек пластиковой обшивки, и сделала затяжку. Косяк на вкус был противным, она бросила его на палубу и придавила каблуком. Он зашипел.

Она выскользнула из каюты, удивляясь, что никто не прибежал на шум, и только тут догадалась, что, по-видимому, убиты все.

Однако она не решилась в это поверить и обыскала судно сверху донизу. В штурманской рубке она нашла зенитно-ракетные комплексы и заряды пластиковой взрывчатки, снова взглянула на Сукре, лежащего на черно-белых простынях со штырем, как со стрелой Купидона, в недвижной груди, нашла кровавые пятна в каюте, где они недолго были вместе с Орриком (но не нашла там тела боевика, которого убил Оррик), нашла трех мертвых радиооператоров и мертвое радиооборудование (она попыталась заставить его работать, но не смогла услышать даже радиопомех; пустые гнезда от предохранителей смеялись над ней), заглянула опять в телевизионный салон, где ее насиловали, и даже набралась смелости, чтобы зайти в кают-компанию, где все еще лежали разбросанные тела, однако включить свет не рискнула. Примерилась к крупнокалиберному пулемету; чтобы поднять его, ей потребовались обе руки; прикинула на вес ящик с боеприпасами. Пулемет она бросила в коридоре, а сама направилась в механическую мастерскую, где первый убитый боевик залил кровью из своей головы уставленный верстаками пол.

Через час после своего освобождения она снова была на мостике, совершив перед тем поход к носу, где боевик, которого она закрыла в якорном ящике, начал поднимать шум. Освещение мостика она переключила на красный свет еще во время первого посещения; в кроваво-красном мерцании она подошла к пульту управления лебедками и якорным устройством. Разглядывая панель, она постояла, приложив пальчик к губам, наконец протянула руку и нажала кнопку. Правый якорь с громким всплеском упал в озеро. За ним загремела якорная цепь, ее звенья поползли сквозь якорный ящик, где сидел боевик.

Громыхание якорной цепи заглушило вопли боевика, но, вероятно, это был быстрый конец. Если бы она дождалась рассвета, то, наверное, увидела бы, как он вылетает из якорного клюза облаком алых брызг; от одной мысли, что его кровь разольется по поверхности озера, ее передернуло.

Громыхание якорной цепи прокатилось по всему судну, палуба под ногами отозвалась на него дрожью. Освобожденная от тормозов цепь разматывалась под действием собственного веса. Когда она остановилась, послышался глухой удар; но Хисако не могла сказать, ушла ли вся цепь в воду, или ее что-то задержало. Она рассеянно потерла грудь, слегка поморщилась, нечаянно дотронувшись до обожженного места, и подумала, что для бесчувственного человека вкус мести теряет свою остроту.

Хисако Онода пришла к заключению, что больше на «Надии» убивать некого. И она решила нанести визит мистеру Дендриджу, который заслуживал внимания как никто другой.

Все по-прежнему выглядело достаточно безнадежно, однако это было лучше, чем если бы она не делала ничего.

Пустая оболочка черного катамарана, проткнутая ножом Оррика, свисала с края понтона. Она посмотрела на один из его неподъемных, с мощным глушителем, двигателей, прикинула, как его можно снять, сняла и подтащила к надувной лодке с «Надии», пришвартованной к понтону. Пихнула винт военного двигателя в воду и нажала стартер. Двигатель вздрогнул и загудел; даже на холостом ходу винт так и норовил забиться под понтон. Она выключила мотор, отвинтила «Эвинрьюд» от кормовой банки катамарана «Надии» и отпустила его в темную воду. Работая при свете, падающем с судна, и надрываясь так, что ломило руки и все тело покрылось потом, она заменила прежний двигатель мощным военным. Понтон находился с того борта, который был обращен к двум другим судам. Она держала рацию включенной и была несколько удивлена, что та до сих пор молчит; похоже, что ни на «Ле Серкле», ни на «Накодо» никто ничего не услышал и не заметил. Занимаясь своим делом, она каждый миг ожидала услышать выстрелы или трескучий поток непонятного испанского из рации, но ее ожидания оказались, если так можно выразиться в этом случае, тщетными.