Сотилиан Секориский - Путь дурака: Гарри Поттер в России (Путь дурака 1,2,3,7) Страница 41

Пытаясь снять дошедшее до предела внутреннее напряжение, он с силой растирал лицо ладонями, затем сжал руки в кулаки и в отчаянии поднял голову вверх, подобно волку, воющему на луну. Сидящие за соседней партой девчонки, обратившие внимание на его странное поведение, никак не могли понять, что с ним происходит, и перешептывались друг с другом, делясь своими предположениями.

Кончился урок. Марианна собралась и пошла из школы. Рулон побежал за ней, он пытался заговорить с ней, но она игнорировала его.

Марианна гордо вышагивала вперед стремительной походкой, привлекая внимание медлительных прохожих. Она не удостоила несчастного даже мимолет- ным взглядом, и Рулон вяло волочился сзади, окончательно теряя надежду что-либо изменить. Но он решил, что проводит ее до дома во что бы то ни стало. Внезапно Марианна резко остановилась и, обернувшись назад, бросила на Рулона испепеляющий взгляд, от которого тот еще больше сжался и поник.

— Ну что, тащишься за мной, ебосос? Давай домой проваливай, живо! — злобно закричала она, раздраженная его навязчивым присутствием.

Рулон повернулся и поплелся домой. Внутренний конфликт вспыхнул в нем с новой силой. Боль заполонила все его сердце.

«Почему? Почему?» — думал он, но ответа не было. Рядом с ним поравнялся Буля.

— А, это ты Рулон? — сказал он, потом махнул рукой и прошел мимо, даже не ошманал его, следуя своему обыкновению.

Внутренние страдания часто вытесняют внешние и привлекают к тебе помощь. Душевная боль создает такую психоэнергетическую вибрацию, которая бессознательно вызывает в людях да и у других живых существ сострадание. Эта энергия придала ему силы, походка стала более твердой и собранной. Всю оставшуюся дорогу Рулон культивировал ненависть и злобу.

Коль на свет родился,Заплатить изволь,На земном базареВместо денег боль.

Рулону вспомнились строки из рок-оперы «Звезда и смерть Хоакина Мурьетты». К такой ситуации он был не готов. «Это тебе не стишки читать в компании Соломы. Нужно тоже использовать эту ситуацию, главное — не жалеть себя, лучше быть яростным», — но злиться на Марианну он боялся. «Она сразу почув- ствует и отомстит», — подумал он и всю свою ненависть обрушил на злосчастного Филю.

Придя домой, он начал делать ритуал, которому его научила Марианна. Взяв в руки нож, он начал молиться, поставив перед собой изображение Ярилы. Завывающим голосом, полным обиды и желчи, он произнес: «Бог, сделай меня таким же смертельно опасным, безжалостным и коварным, как и ты-ы-ы!!!»

Затем с неистовством Рулон начал кромсать фантом воображаемого Фили.

— Получай, подлец! Так тебе, мразь! — приговаривал он. — Умри, паскуда! В течение получаса без всякой усталости он бесился на этого беднягу, пока соседи не стали тарабанить по батареям.

Услышав это, он как бы очнулся от какого-то тяжелого сна и подумал, что нужно приступить к следующей части обряда, генерации любви ко всем живым существам. Но, находясь во власти негативных переживаний, он никак не мог на это настроиться, и вместо любви у него стала просто возникать жалость к себе. Он все сжимал в руках кухонный нож, подумав, что нож многое может изменить в этой жизни. Он направил его острием к своему сердцу, что есть силы стиснув рукоятку двумя руками. «Умру и не буду больше мучиться», — решил он.

В этот момент Рулон осознал, что он сам для себя является самой большой и неразрешимой проблемой. Ему стало страшно, что он только поранит себя, но не умрет. К тому же он знал, что со смертью тела проблема не решится. Она в уме. Она останется и за порогом смерти. Он отбросил нож и, упав на колени, стал стучать кулаками по полу, приговаривая: «Какой же я раб своего ума, своих представлений, дурацкой надежды и привязанностей».

От досады и бессилия он повалился набок и, воя, стал кататься по полу, осознавая как никогда остро всю свою слабость и безволие. Затем он встал и решил молиться Богу, включив религиозные песнопения. Он направил всю свою боль, тоску и безысходность куда-то вверх, открываясь божественному. Благостный голос пел:

О, Господи, как трудно в этой жизниНести свой крест, возложенный тобой.Дай силы мне, чтоб я без укоризныТерпел без ропота, не падая душой.

Страдания стали преобразовываться в благодать. Рулон все больше культивировал свою полную преданность и самоотдачу Богу. И чем больше он это делал, тем возвышенней и спокойней становилось его состояние. Тем больше начинали отходить все проблемы бытия. Из колонок продолжал петь святой голос:

Глазами неба ясного взгляни в мои глаза.Взгляни, Спаситель, пристально, чтоб плакала душа.Твой взгляд, Спаситель, ласковый, утешит и поймет.Ко мне поддержкой братскою в опасности придет.Твои глаза прекрасные я в небе узнаю.Глазами неба ясного ты видишь жизнь мою.Ты видишь все желания, все мысли и мечты,И все мои страдания, Спаситель, видишь ты.

Неземной восторг стал переполнять его душу. Рулон плакал, ощущая безмерное счастье оттого, что он находится в Боге. Переполняемый благодатью, он шептал: «Знаю, Господи, все эти трудности и испытания — это мой путь к тебе. Благословенны препятствия, ибо ими расту и приближаюсь к полному освобождению от оков всего земного».

После молитвы Рулон успокоился и занялся своими делами, но коварный ум снова стал возвращать его к мыслям об утрате, к жалости к самому себе.

— о, страшный мучитель! — вскричал он. — Ты опять терзаешь меня!

Однако после молитвы страдания были уже меньше, и справиться с ними стало легче.

В этот момент Рулон услышал привычное мурлыканье. Он обернулся и посмотрел на кота, лежащего на диване и спокойно глядящего в одну точку. Его неподвижный взгляд ничего не выражал. Рулон подошел к нему и погладил его мягкую, пушистую шубку.

— Как же тебе хорошо, мой котик. Ум тебя не тревожит. У тебя нет привязанностей. Ты не знаешь, кто твои папа и мама и где твои детки. Ты счастлив и безмятежен, — приговаривал он, глядя на кота. — Мурзинька, научи меня быть таким же, как ты, научи меня, мой котик. Как тебе хорошо, — хныкал Рулон. — Почему же меня таким сделали? За что я должен мучиться? — великомученик попытался отключить внутренний диалог.

Но как только он прекращал делать волевое усилие или молиться, проблема возвращалась снова, правда, уже в более ослабленном виде.

Рулон принялся перебирать фотографии и другие вещи, оставшиеся или как-то напоминавшие ему Марианну. Он попытался переосмыслить их отношения просто как временную практику, данную Богом. Но вскоре он заметил, что соприкосновение с этими предметами начало превращаться в какой-то мазохизм.

— Хватит! Сколько можно! — сказал он себе, загреб вещи в кучу, положил на сковородку и поджег. — Я сам должен оставить ее. Мне самому нужно было сделать это первым.

Он смотрел, как горели фотографии, записки, рисунки и прочие фетиши, которым он поклонялся.

— Эх, сжечь бы мне все это в мозгах так же быстро, всю память, которая меня терзает. Память — это страшный тиран, — осознал он внезапно. — Вот что мучает меня. Эх, если бы все за- быть.

Раб собственной дурости решил позвонить Марианне и заявить, что он сам больше не будет с ней никогда, даже если она будет его просить. Он взял трубку, но в этот же момент осознал, что им руководит себялюбие и гордыня. Положив трубку на место, он подумал, что пусть все будет так, как хочет Господь. Если он не хочет, чтобы она была со мной, то пусть на все будет воля Божия.

— Я отдаю себя в твои руки, Боже! Руководи мной, неразумным, — мо- лился Рулон, понимая, что Марианна не просто любовница, она ведь его наставница. Значит, он не может просто так отбросить все это, без позволения Божия, хотя он осознавал, что эта мысль позволяет ему сохранить надежду, а значит, страдания. Но все-таки если убрать это потакание надежде, эта позиция принятия более верная, чем гордыня. Хотя действовать однозначно, решительно и категорично — лучше. Это дает больше целостности и ведет к успеху. Но поступать так, не получив согласия Бога, в отношении своего духовного пути он не мог. В голову к нему пришли стихи Абу-Аль-Атахии:

Добро и зло заключено в привычках и желаниях.Вражда и дружба сотни раз меняются местами.И это ведает любой, вкусивший горечь знания,Проникший в истинную суть того, что будет с нами.Благораздумье нас зовет уйти с путей позора,Но всякого сжигает жар желанья и надежды,Кто этой болью поражен, да исцелится скоро,Но нет лекарства для глупца, упрямого невежды.

Он начал спокойно взирать на работу своего ума и чувств, отделив себя от них и снова почувствовав, что он просто свидетель снов и призрачных событий своей жизни.