Александр Бородыня - Зона поражения Страница 41

— Видели тряпку? — не поворачиваясь, спросила Зоя. — На ней ни одной пылинки нет, и на простынях чисто…

— Все-таки ты ошиблась, — сказал Макар Иванович. — Наверное, оперативники на кровати валялись. Они же как дети… — Осторожно он приобнял женщину за плечи. — Я думаю, в этой комнате никого не было уже несколько лет!

— Разве!

Зоя вырвалась и резко повернулась.

— А вот на это что скажете? — Она протянула руку к маленькому туалетному столику, стоящему рядом, и схватила из пепельницы недокуренную смятую папиросу. — Она же еще мягкая! — Пальцы Зои раскрошили папиросу прямо перед носом Дмитриева. — На подъезде была пломба. Как я поняла, официально в здание до нас не заходил никто. А эту дрянь курили, похоже, только сегодня утром!

Табак осыпался с ее опрокинутой ладони на ковер. Макар Иванович взял из пепельницы другой окурок. Сердце журналиста приятно стукнуло. Он опять ощутил азарт погони.

— Умница ты! — сказал он. — Ты даже не представляешь, что нашла! — Он поворачивал папиросу, разглядывая ее, мгновенно мелькнувшая догадка подтверждалась. — Ты не представляешь!

— Что я нашла? — сухо спросила Зоя.

— Не важно… Не важно… — Макар Иванович бросил окурок назад, в пепельницу. — Так, подозрение одно.

Но это не было подозрением. Теперь Дмитриев был совершенно уверен в своей идее. Вынутая из пепельницы папироса была выкурена Максом, покойным Максом, отпетым в церкви и уже похороненным. Выкурена как минимум через неделю после смерти. Макс никогда не менял сорта своего табака. Он курил папиросы «Север» даже тогда, в Чехословакии.

— «Беломор» не везде достанешь, — объяснял он. — А «Северок» по всей стране есть.

В те годы так оно и было.

Макар Иванович хорошо запомнил его восторг, когда, остановив танк возле разбитого табачного киоска, Максим крикнул:

— Давай поспорим, что «Север» и в Праге есть.

Макс был помешан на двух вещах: на градусниках и на папиросах «Север».

Глава шестая

Конец мистики

1

Ни дождя, ни снега, но плоские серые тучи так залепили небо, что и днем в палате приходилось включать электричество. Лапочка неприятно отражалась в оконном стекле, и Паша закрыл шторы. Соседи по палате не возражали. Без лампочки строчки не прочесть. Изнывая от бездействия, он обложился газетами: Паша купил их внизу в холле, все, что были. В основном его интересовали новости из Чечни. Сводки за время его отсутствия стали скупыми, комментарии поостыли. Вступать в разговоры на лестнице Паша не решался, опасаясь, что может быть раскрыт, а в палате поговорить было не с кем.

Сергей Константинович так и не вернулся в палату. Ни утром, ни на следующий день, позже Паша узнал, что операция не помогла. Об ошибке хирурга не могло быть и речи, оперировал «Бог» — Александр Алексеевич.

Прошли еще сутки, но свободную койку так никто и не занял. Клиника переполнена, лечение дешевое, умирающие в очереди стоят, а тут место освободилось. Валентина успокоила Пашу, сообщив, что это по ее распоряжению в палате оставили резервную койку. Также она сказала, что сделала ему «блатную» карту. С такой «историей болезни» во время общего обхода его никто не потревожит.

Они встретились на второй день заключения Паши в клинику на лестнице рядом с лифтовым холлом. Валентина поджидала его. На подоконнике он заметил две недокуренных жестоко раздавленных сигареты, в руке Валентины дымилась третья. Она явно нервничала.

— Ну как ты? — спросила Валентина, своим тоном сразу обезоруживая Пашу.

— Жду!

— Прости, не поняла… — Глаза у нее были сонные, красные. Она жадно затянулась, медленно выпустила через ноздри дым. — Чего ты ждешь?

— Когда в семьсот седьмую новую жертву привезут.

— Значит, ты знаешь, что он умер?

— Убили его! — сказал Паша тихо. — Убили, Валентина Владиславовна. Сначала зашел врач, был разговор. От чего-то он отказался, от какого-то предложения. Но конкретно не знаю, не с начала слышал. Потом появилась сестра, и все… Я так понимаю, она вкатила ему что-то быстродействующее. Он был мертв уже через две минуты после того, как она вышла.

За окном внизу в черноте ровными прямоугольниками светился массив новостройки. Паша сосредоточился на самом дальнем здании и пытался сосчитать, сколько в нем этажей, почему-то ему было трудно смотреть в глаза Валентины. Она молчала.

— Как муж-то ваш? — спросил Паша.

— Муж? Спасибо, все в порядке… Извини, задумалась, две ночи не спала. Значит, ты был рядом, когда его убили.

Паша сбился со счета и дернул плечом.

— По-моему, вы сами меня устроили в палате напротив.

— Да, да, конечно. Ты видел медсестру, которая сделала последний укол?

— Да видел!

— Можешь ее описать?

— Естественно, могу! За сорок ей, треугольнички такие золотые в ушах…

— Это Алевтина! — перебила она и резким движением смяла свою сигарету. — Все правильно, Алевтина, кто же еще!..

— Не, так не пойдет, — сказал Паша. — Давайте по-честному, сперва вы рассказываете, потом я. Удалось вам что-нибудь еще выяснить?

Валентина промолчала, наверное, минут пять, Паша успел выкурить две сигареты из ее пачки, но держался, он понимал, что если и дальше будет упорно допрашивать эту женщину, то вообще не услышит ни слова. Ему нужен был криминальный материал во всей полноте для газеты, а ей нужно было спасти своего мужа-депутата от скандала, и то, что они действовали совместно, еще не говорило об удовольствии от обмена информацией. Наконец Валентина поняла, что иначе не получится, и сказала:

— Хорошо. Я расскажу вам кое-что, но… Я расскажу, если вы обещаете помочь мне сегодня ночью…

Вернувшись в палату, Паша прилег, закрыл глаза и попытался проанализировать полученную информацию. Нужно было решать: уйти из клиники теперь же или все-таки подождать еще пару часов и принять участие в придуманной Валентиной провокации. Приятно пощелкивал рядом какой-то приборчик, лицо обдавало потоками прохладного воздуха из кондиционера, отдаленно играло радио. Паша расслабился, натянул на себя одеяло. Он решил принять предложение Валентины.

Опасаясь, что может разгореться скандал, Валентина Владиславовна провела большую работу и почти ничего нового не обнаружила. Она боялась признаться мужу, но одновременно с тем была уверена, что скандал, связанный с ней, может сильно повредить его карьере, и теперь была готова уже на крайние меры.

Случаи эвтаназии в МОЦ можно было доказать просто, исходя из истории болезни того или иного больного, но найти конкретных исполнителей оказалось значительно сложнее. В основном смерть наступала ночью. Любая из сестер могла войти в палату и сделать укол, большего не требовалось. Теперь, после того, что видел Паша, они знали исполнителя. Но доказательств не было.

Подозревая Тимофеева в некоторых вполне конкретных злоупотреблениях, Валентина выяснила, что директор клиники регулярно, не реже чем раз в неделю приобретает за наличные деньги несколько упаковок морфия. Что само по себе было бы вполне законно. Практикующий врач-онколог имеет на это право. Но любой врач обязан вести строгий учет использования сильнодействующих препаратов. Такого учета у Тимофеева просто не существовало. Проследив за своим шефом, Валентина обнаружила, что Александр Алексеевич хранит коробки с морфием у себя в кабинете.

Следующий ее логический шаг был весьма сомнителен. Валентина предположила, что ее шеф при помощи этих наркотиков держит в полном подчинении несколько тайных наркоманов, работающих на него в клинике, и подменила ампулы. Она вычислила даже график, по которому Тимофеев возобновлял свои запасы. Как раз сегодня морфий должен был закончиться.

На что она рассчитывала, делая это? Почему таким странным образом пыталась обойти, казалось, уже неизбежный крупный скандал, Паше было непонятно.

«Скорее, она так раздует скандал, а не обойдет, — соображал он. — Свихнулась от страха за своего мужика и, скорее всего, своими же руками его карьеру и грохнет. Ну, не мое дело. Мне все это как раз выгодно».

Подложив руки под голову, он смотрел в потолок палаты.

Тихонечко играло радио, воздух из кондиционера стал прохладнее, чище. Оставалось время, чтобы немного поспать.

2

Около одиннадцати часов Паша вышел из палаты и, миновав темный пустой коридор, осмотрелся. В лифтовом холле также никого не было. Сняв трубку, он быстро набрал номер. По его расчетам, Дмитриев должен был уже вернуться из Припяти, он просил после десяти не звонить, не беспокоить мать, но Паша надеялся, что шеф не разозлится.

— Приехал уже, Макар Иванович?

— Приехал, — шепотом отозвался тот, он, наверное, прикрывал ладонью микрофон. — Хорошо, один приятель из Министерства энергетики на своей машине подбросил, а то до завтра не смогли бы выбраться.