Эрик Ластбадер - Шань Страница 41

Хуайшань Хан наклонился вперед. Его тонкие губы блестели от вина.

— Отличное вино, товарищ, — заметил он, обращаясь к Чжилиню. Его голос звучал с сарказмом. — Почему бы вам и не попробовать его? Оно ведь тоже берет начало из земли. — Он улыбнулся, показав два ровных ряда маленьких, ослепительно белых зубов. — Какая разница, что это напиток, ценимый капитанами капиталистической промышленности. — Он хмыкнул. — Впрочем, простите меня. Я забыл, что слово “промышленность” мало что может сказать истинному коммунисту. Я дрожу от мысли о том, что произойдет с этой страной, если Мао придет к власти.

— Без коммунистов Китай обречен на бесконечную междоусобную грызню, — парировал Чжилинь без малейшего признака враждебности. — Коммунизм — это единственная идея, способная объединить под своими знаменами миллионы крестьян, составляющих основную массу нашего народа. Без единства, которое может обеспечить только коммунизм, Китай станет слабой, раздробленной на куски страной, а следовательно, и легкой добычей для гвай-ло,подобных шакалам, питающимся падалью.

Хуайшань Хан крякнул с отвращением.

— Они всеядны, — промолвил Чжилинь, — эти гвай-ло. У них нет представления о культуре, о приличиях. Они ничего не знают об универсальности природы. Без защитного вала коммунизма они наверняка дочиста обгложут наши кости. Они вывезут из Китая все, что имеет хоть какую-нибудь ценность и полезность. Только тогда они уйдут, оставив после себя кучи отбросов и костей.

— Вы говорите не хуже, чем ваш бог Мао, — заметил Хуайшань Хан.

— Мой бог — Будда, — возразил Чжилинь. — Мне казалось, что это должно было быть очевидным.

Он подобрал с земли несколько тонких прутиков бамбука и, достав из кармана складной нож, принялся делать на них надрезы, мастеря какое-то сложное сооружение.

— Что вы делаете? — поинтересовался Дэвис, оторвавшись на мгновение от сэндвича.

— Я голоден, — ответил Чжилинь, — и намереваюсь предпринять кое-что по этому поводу.

Он встал и сорвал несколько стеблей какого-то растения, похожего на коноплю. Движения его рук были молниеносными. Закончив свои странные приготовления, он исчез в кустах.

Несколько минут спустя он вернулся и, усевшись на прежнее место, промолвил.

— Ну вот, теперь я не прочь отведать этого вина, — он не спеша пригубил изысканный напиток, попробовав его вначале на язык, и добавил: — В наше время не часто удается встретить в Китае такое отменное вино.

— Вы только послушайте его. Неужели эти слова произнесены коммунистом? — заметил Хуайшань Хан.

— Политика определяется убеждениями, — отозвался Чжилинь.

— Те, кто твердолобо следуют догмам на каждом шагу, часто ломаются на полдороге.

— Однако убеждения являются чем-то непреклонным и постоянным по своей сути, — указал Хуайшань Хан.

— В моем понимании, убеждения — это сознание правильно выбранной цели, — возразил Чжилинь. — Отстаивая правое дело, не стоит пренебрегать разнообразными средствами. Напротив, постоянно придерживаясь догм, мы наверняка не сумели бы решить нашу главную задачу и защитить людей от нищеты, болезней и иностранной интервенции.

Хуайшань Хан допил остатки вина из бокала и попросил Дэвиса налить ему еще.

— Я начинаю чувствовать голод, — проворчал он.

— По крайней мере, в этом, — подхватил Чжилинь, — националист и коммунист могут сойтись.

Он снова поднялся на ноги и исчез в зарослях кустов. Как и в первый раз, он задержался ненадолго и возвратился, таща попавшегося в его самодельный силок зайца.

— Вот и ленч, — провозгласил он и стал свежевать зверька.

— Вот видите, мистер Дэвис, — обратился он к американцу, — земля должна кормить людей. Это всеобщий закон.

Тот смахнул хлебные крошки с брюк.

— Разве убийство — любое убийство — не запрещено Буддой?

Он раскрыл портсигар и достал из него сигарету. Хуайшань Хан последовал его примеру. Дэвис поднес ему спичку, затем прикурил сам.

— Я слышал, что монахи не копают землю даже лопатами, опасаясь убить какого-нибудь жука или червяка, — продолжал он, затягиваясь. — Это правда, Ши тон ши?

— Правда, — согласился Чжилинь, потроша зайца. — У каждого из нас свое, отличное от других, предназначение на земле, мистер Дэвис. Например, я, быть может, больше похож на лису, чем мне бы того хотелось. Однако, как следует изучив мир, вы обнаружите, что он, в лучшем случае, несовершенен. Надо научиться принимать его таким, каков он есть. Вы не согласны?

Не дожидаясь, пока его попросят, Хуайшань Хан развел огонь, предварительно расчистив кусочек земли. Вскоре оба китайца уже поджаривали зайца на сделанном на скорую руку вертеле. Капли жира, стекая в огонь, взрывались с треском и шипением. Восхитительный запах готовящегося мяса разливался в воздухе.

Дэвис не мог разделить с ними это удовольствие: он видел лишь перед собой тусклые, остекленевшие глаза зверька и потому предпочел ограничиться табаком.

Чжилинь и Хуайшань Хан, по-братски разделив нежное, сочное мясо, были, казалось, всецело поглощены трапезой. Во всяком случае, пока она не закончилась, они не проронили ни слова. Дэвис, также молчавший все это время, с изумлением увидел, что они уничтожили все подчистую. Даже внутренности и те были запечены в углях и съедены на закуску.

— Наверное, вас интересует, зачем я пригласил на нашу встречу Хуайшань Хана, — сказал наконец Дэвис, когда его спутники завершили свой обед.

Чжилинь промолчал в ответ. Он знал, что пустые слова являются признаком глупости.

— Мы, то есть он и я, хотели бы узнать, не захотите ли вы обдумать предложение... — Дэвис откашлялся, прочищая горло. Он пристально изучал сияющие носы собственных ботинок, — ...перейти, э-э-э... на нашу сторону.

Другой, “идеологически выдержанный” человек на его месте наверняка взорвался бы от возмущения, переполняемый праведным гневом. Чжилинь же просто внимательно посмотрел на собеседников, чувствуя, что здесь дело нечисто. В их тактике ощущалось едва заметное противоречие, и это настораживало его.

— Насколько я понимаю, — осторожно начал он, — говоря о “нашей” стороне, вы имеете в виду националистов?

— И американцев, которые поддерживают их. Чжилинь кивнул.

— О, мистер Дэвис. Мы уже успели в достаточной мере удостовериться в вашем патриотизме. Дэвис смущенно улыбнулся.

— Неужели это так заметно?

— Словно горящий факел во мраке ночи. — Чжилинь даже не постарался скрыть своей иронии. — Однако в вашем неумении скрывать свои чувства есть нечто забавное и даже милое. Надеюсь, что хотя бы это не подвергнется разрушительному воздействию войны и времени.

— Все эти замечания весьма любопытны, — возразил Хуайшань Хан, — но вы так и не ответили на наш вопрос, товарищ.

Чжилинь посмотрел прямо в глаза подполковнику.

— Только лишь потому, что не воспринял его всерьез. Кроме того, я ни за что на свете не поверю, будто это и впрямь “ваш” вопрос. Мистеру Дэвису такая глупость просто не могла прийти в голову.

Чжилинь уже почувствовал напряжение, охватившее Хуайшань Хана, и подумал: Что-то ускользает от моего внимания, но вот что?

—Это вовсе не шутка, товарищ, — возразил помощник Чан Кайши, переходя на мандаринское наречие. — Нам весьма желательно как можно скорее получить от вас настоящий ответ.

— Но, любезный сударь, — ответил Чжилинь на том же диалекте, — вы уже получили его. Мне скорей пришло бы в голову наложить на себя руки, чем присоединиться к националистическим силам. Весь Китай находится в подвешенном состоянии. Его будущее и благополучие — вот что является главным для меня. Вы же предлагаете мне предать не столько Мао тон ши, сколько сам Китай.

Хуайшань Хан, внимательно изучавший лицо Чжилиня, быстро кивнул, словно окончательно удостоверившись в чем-то. Последнее казалось тем более вероятным, что, как ни странно, кивок был адресован Россу Дэвису.

— Ну что ж — вздохнул американец, приступая к уборке остатков ленча. — Мне думается, нам пора назад в Чунцин.

На дворе была глубокая ночь. Чжилинь крепко спал и слышал во сне завывающие голоса духов его соотечественников, погибших от рук гвай-ло,обращавшихся к нему на давно забытых языках. В их хор ворвалась барабанная дробь.

Капли дождя хлестали по окнам. Звук повторился, срывая с Чжилиня остатки прозрачного покрывала сна. Бамбуковые ставни задребезжали. Возле них виднелась тень. Высокая, угловатая, она застыла возле закрытой двери. Тень, которой там не должно было быть.

Чжилинь задышал ровней и глубже, возвращаясь на хрустальный путь,чтобы определить, что изменилось в обстановке комнаты.

Прислушавшись, он различил звуки дыхания, своего и чужого, к которым примешивался шум грозы. Короткая вспышка молнии, и могучий раскат грома загрохотал в ночном небе.