Пенсия для киллера - Гу Бенмо Страница 41

Он занес нож, но Когти отклонилась назад, упав на колени, и его лезвие рассекло воздух. Тут она воткнула ему в низ живота клинок и подтянула его вверх до печени. Бык потерял равновесие и рухнул прямо на нее. Со стороны это было похоже на любовные объятия, а не на агонию смертельной схватки.

Когти не могла пошевелить пальцем, но не хотела, чтобы ее нашли под трупом, да еще трупом коллеги. Из последних сил она напряглась и скинула с себя тело мальчишки. Из живота у него торчал коготь смерти, частично обнаживший залитые кровью внутренности. Она перевернула Быка на бок и подложила ему под голову свою куртку, чтобы он не захлебнулся собственной кровью, которая толчками вытекала из горла. Бессмысленно было предлагать ему вызвать скорую. Она ухватилась за торчавший из живота нож, чтобы закончить мучения мальчишки, но тут его окровавленная рука легла на ее кисть.

— Не надо. Оставь меня.

Она заколебалась, но потом убрала нож.

— Не волнуйся. Я скоро последую за тобой. — Это были те самые слова, которые она не сказала тогда Рю.

Глаза у Быка оставались полуоткрытыми, но дыхание уже стало поверхностным. Когти не могла точно сказать, улыбается он или это рефлекторная предсмертная гримаса. Впервые за все время она пригляделась к своему противнику. Но на его забрызганном кровью лице читалось лишь неизменное злорадство, а может, даже загадочное озорство. Пока Когти смотрела на него, в голове у нее промелькнула неуместная — особенно если учесть, что ей самой недолго осталось, — мысль: встреть она этого парня в другом месте, при других обстоятельствах и в другом обличье, они не бросились бы резать друг другу глотки, а обнялись.

Мягко, словно ступая по лесной траве, она пробормотала:

— Так это ты. — И увидела, что глаза мальчишки медленно открылись.

— Ты вспомнила?

Когти и сама не знала, почему так сказала, и не поняла, о чем говорит Бык, но воспоминания захватили ее. Легкая смутная тень легла ей на сердце, и бурлившие в голове сцены из прошлого выстроились в ряд, вызвав слова, томившиеся внутри.

Она давно потеряла счет убитым ею людям. Может, мальчишка был родственником одной из жертв, а может, ни к кому из них не имел отношения. По мере того, как Когти приближалась к миру Рю, отдельные всплески памяти теряли всякое значение. Отдаваться прошлому, переживать его или упиваться им она считала недостойным. Хотя для Быка память о давнем событии, каким бы оно ни было, оказалась настолько важной, что даже перед лицом разверзшейся смертной бездны он думал о том дне.

— Как ты узнала? — спросил он.

Когти не смогла заставить себя признаться, что говорила наугад.

— Ко мне пришла ясность. Знаешь, когда готовишься встретить конец, порой нисходит озарение.

По ее ответу Бык понял, что она ничего не вспомнила. Он так и остался для Когти одним из бесчисленных детей, жизнь которых она пустила под откос. Но он ничем не выдал своего разочарования.

— Вот и хорошо.

Хорошо — потому что никому из тех детей уже не придется искать ее, а тем более испустить дух рядом с ней. Бык постучал Когти по ноге.

— Голова.

Ему стало легче дышать, когда она положила его голову себе на колени. Бык понимал, что это кратковременное облегчение — лишь маленькая точка в безбрежном море его страданий, неизбежный этап перехода в иной мир. Какая часть жизни промелькнет сейчас у него перед глазами? Все, что с ним случалось, все решения, которые он успел принять, все жертвы, которых он лишил жизни, начали разворачиваться перед мысленным взором — словно кинопленка, откуда можно вырезать любой кадр. Но он смог удержать только одну сцену из своей памяти.

— Говоришь, в момент ухода на человека нисходит озарение? — Бык поджал губы и ухмыльнулся, отчего скопившаяся во рту кровь вылилась струйкой. — Значит, твое время еще не наступило.

Запах папоротника ослабел и потом вовсе исчез.

Когти закрыла парню глаза.

— А теперь ты сможешь проглотить таблетку? — рассеянно произнесла она.

Глава тринадцатая

Старик продолжал настаивать, что когда-то был директором школы и большинство его выпускников поступило в Сеульский университет (что само по себе невозможно для обычной школы); ни одно из обычных учебных заведений не побило его рекорда. Однако сидевший рядом мужчина не соглашался с бывшим директором, заявляя, что такое было лишь один год и что ему чертовски надоело в тысячный раз выслушивать бахвальство собеседника.

Эти двое не были друзьями; скорее, как и большинство стариков, просто случайно познакомились в этом парке. Люди тут говорили в основном о себе, при этом щедро соглашаясь со словами собеседников и даже нахваливая их, но обязательно попадался один упрямец, который хотел оставить последнее слово за собой.

Второй старик мог бы промолчать, как только бывший директор школы успокоился, но нет: он напомнил директору, что тот, выйдя на пенсию, был вынужден работать консьержем. Да и оттуда его уволили, после того как женская ассоциация пожаловалась на его бесконечное бахвальство и морализаторство. Второй мужчина, бывший морпех, гордился тем, как хорошо умеет устраиваться по жизни, и называл себя человеком непредвзятым. Но эта непредвзятость превращала его в одного из самых невыносимых зануд. Закончив службу в морской пехоте, он управлял крупной рыбной фермой, которую пришлось закрыть после двух пожаров и особенно холодной зимы, когда погибла почти вся рыба. И хотя непонятно, как были связаны служба в морской пехоте и неудавшийся бизнес, при каждом удобном случае мужчина подчеркивал, что во всех его начинаниях присутствует дух морской пехоты. И тон у него был такой же непреклонный, как у бывшего директора школы.

Сидевшие рядом со спорщиками старики участия в дискуссии не принимали. Тем временем бывший директор школы и бывший морпех вошли в раж, и в воздух взлетела бутылка местной водки соджу. Она упала и разбилась, рассыпав вокруг осколки, поблескивающие в лучах закатного солнца. Эти скучающие пенсионеры могли разругаться из-за клочка туалетной бумаги, да и спорили они не о фактах, а скорее о смутных воспоминаниях. Истории, в которых содержалась лишь чайная ложечка сахара, раздувались, как сладкая вата, а потом оседали в бесформенную липкую жижу.

Под деревом наблюдалась еще более живописная сцена. Двое стариков на скамейке склонились над доской для игры в го. Они стучали фишками и спорили, к кому из них в семьях сыновей, где они живут, относятся с меньшим уважением. Дальше разговор перекинулся на обсуждение правительства, которое разрушает пенсионную систему, потом перешли на политику. В конце концов, когда собеседники пришли к заключению, что молодые люди ни о чем не думают, пока земля под ногами не загорится, исход партии в го потерял всяческое значение.

На соседней скамейке пожилой мужчина в традиционном костюме читал через лупу газету. Он поглядывал на сидевшую напротив женщину в летах, которая одной рукой рылась в сумочке. На даме была расшитая шляпка, прикрывающая крашеные каштановые волосы, и мужчина не сразу определил возраст соседки. Судя по элегантному наряду, она могла оказаться одной из тех секс-работниц среднего возраста, которые знакомятся с пожилыми мужчинами под предлогом продажи оздоровительных напитков, только одета она была чуть скромнее. Старик встал и подсел к ней. Случайно задев локтем неожиданного соседа, женщина отскочила в сторону, и старик испытал неловкость.

— Вы что-то ищете? — поинтересовался он, уверенный, что сейчас дама извлечет из сумочки флакон с тоником. Все это время он не сводил рассеянного взгляда с игроков в карты, расположившихся чуть дальше.

Женщина подняла глаза, не уверенная, что вопрос обращен именно к ней, и ответила:

— Да, похоже, я забыла дома телефон.

— Кому понадобится срочно звонить таким старикам, как мы с вами?

— Пожалуй, вы правы. Но мне нужно отменить встречу. Всего хорошего.

Она поднялась и ушла. Ветер трепал края длинных рукавов ее темно-синей шифоновой блузки и шарфа с анималистическим рисунком. Старик от досады прищелкнул языком.