Клювы - Максим Ахмадович Кабир Страница 43

Тонизирующее подействовало. Щечки Оксаны порозовели, движения сделались менее хаотичными. Она со всеми обсуждала теорию Корнея, без перевода угадывала, о чем говорят друзья. Лишь глаза пугающе долго задерживались на объектах, словно Оксана мучительно вспоминала их названия (руль, зеркало, бутылка), и ответ на любой вопрос предваряла десятисекундная пауза. Убийцы, каннибалы, падающие с небес камикадзе – не каждый мужчина вынес бы такое, что говорить о хрупкой девушке.

И где-то там рыскал человек с чужим лицом, знающий об их существовании.

Оксана откинулась в кресле, рассматривала предосенний пейзаж. Ее губы беззвучно шевелились, указательный палец сжимался и разжимался, словно жал на спусковой крючок.

Корней отвлекся от дороги, чтобы поцеловать Оксану в прохладный висок. Она с благодарностью потерлась о его плечо.

«Мы стали бы хорошей парой в нормальные времена», – подумал он, охваченный обидой на вселенную, Бога и бессмысленно-безмятежные луга вдоль трассы.

Камила вслух ругала себя за то, что не прихватила с парома побольше боеприпасов. Из трех рожков она вытрясла двенадцать пуль.

Теперь у них не было даже ножей. Не было Альберта, веселого и неунывающего.

Неужели один-единственный хиппи-сатанист виноват в том, что человечество впало в спячку? Мысль не укладывалась в голове и ломала зубья вращающихся шестеренок.

Померещилась фигура в зарослях – Корней прищурился. «Просто коряга…» – выдохнул он.

Над лесом и Йизерскими горами кочевали пушистые облака, отражались в гладкой поверхности озера. Кусты серебрились паутиной. По-летнему зеленые липы шептались с ветерком, щебетали птичьими голосами.

Тишь да благодать. Ни смерти, ни разрушений.

Автомобиль поехал по берегу.

Пассажиры оживились, опустили стекла, подставили лица пробивающимся из-за туч солнечным лучам.

А вдруг теория о полнолунии неверна? Лунный блин усохнет до серпа, до отгрызенного ногтя в поднебесье, но никто не очнется? Уснет последний несчастный, ракшасы окаменеют. Потом пожелтеет, скукожится, облетит листва, пойдут дожди, снега. Покроются инеем глазные яблоки сомнамбул. Птицы удивятся: кто слепил столько снеговиков? Дикие свиньи, крысы и волки поселятся на площадях.

От голода и холода остановятся сердца, закончатся сны.

Луна озарит пустые города.

Песочный человек улыбнется в башне.

«Ленд Крузер» подпрыгнул на кочке.

Филип указал на оранжевую крышу слева.

Они вышли из автомобиля, Корней потянулся – так принято, если ты, городской житель, в кои-то веки выбрался на природу. Пение птиц и плеск воды бодрили не хуже таблеток. Но Корней осознавал, насколько мимолетен эффект и как устали его друзья. Ночью внутренние часы затрезвонят, и к утру он может остаться один в этом умиротворенном лесу.

Филип отворил калитку. Камила потащила Оксану к качелям во дворе, усадила на досточку. Заскрипели проржавелые цепи.

– Как вы? – спросил, поравнявшись с Филипом, Корней.

«Вот кто выстоит весь срок, – подумал он. – Человек-глыба».

– Мой мозг не слопала на ужин кучка придурков – уже славно. – Филип саркастично хмыкнул и добавил, понижая голос: – Будь начеку. Дай нашим девочкам забыть о кошмаре, но сам не расслабляйся ни на миг.

Корней кивнул и быстро окинул взглядом статные сосны.

Филип встал на цыпочки, извлек из-под шифера ключик.

Они вошли в сумрачный коридор. Лампочка перегорела, но свет зажегся на кухне.

Камила открыла и сразу захлопнула дверцы холодильника: пахну́ло тухлятиной.

– Альберт, дерьмовый ты хозяин. Мясо завонялось.

Дом был небольшим: кухонька и комната с печью и двумя кроватями. Джон Леннон на плакате обнимал свою Йоко. У подоконника припарковался помятый велосипед. В туалете пауки ткали тенета. Ванная отсутствовала вообще.

– Скромно и симпатично, – констатировал Филип.

Кран забурчал, сцедив струйку грязи.

– Интернет не ловит, – сказала Камила.

– Детка, – фыркнул Филип, – наслаждайся деревенской жизнью! Отдохни от высоких технологий.

Корней задумался: сколько еще пользователей активны в Сети. Реальный мир исчерпал себя, с ним канул в вечный офлайн суррогатный мир отфотошопленных фотографий, смайликов и репостов. eBay, Twitter, Amazon, Wikipedia – все, что казалось незыблемым. Вскоре остановятся работающие в автоматическом режиме электростанции, луна, как в былые эпохи, станет единственным источником света кромешными ночами.

Филип отыскал цинковое ведро, сходил за водой.

В примыкающем к дому сарайчике нашелся топор. Корней рубил дрова, упиваясь нехитрым физическим трудом.

«Может, не ту я профессию выбрал?»

Бытовая суета прибавила беглецам сил.

За час дача и двор преобразились. Из трубы повалил дымок. На лужайку вынесли стулья, постелили одеяло. Камила орудовала веником, отвоевывала у пауков углы.

Оксана нагрела воду и, обмотавшись простыней, выстирала джинсы.

Филип возился у костра.

Камила перебирала содержимое рюкзаков.

– По дороге сюда я приметила продуктовый магазин.

– Но у нас есть каша и макароны.

– Макароны?! – Она скривилась. – Шутишь? Я жажду мяса. Сочной свинины. И холодную, мать ее, запотевшую баночку «Радегаста».

При мысли о пиве рот Корнея наполнился слюной.

– А что вы, украинцы, едите?

– Сало. Соленое, с молотым перцем, на кусочке ржаного хлеба.

– Животный жир? Звучит мерзко.

– После всего этого я обязательно научу вас есть сало. И селедку. С маринованным луком, с вареной картошкой, залитой сметаной.

– Под водку?

– Непременно под водку. Рюмки должны постоять в морозильнике, покрыться инеем – так лучше вкус. И главное…

Что там главное в питие водки, он не рассказал: Оксана прошла мимо болтающих друзей и встала вполоборота у кромки озера. Она была обнажена; нагота ослепляла и будоражила. Остолбеневший Корней смотрел на маленькие идеально округлые ягодицы, узкие мальчишеские бедра. Оксана подняла руку, поправляя прическу, и с ней поднялась и качнулась, опьяняя, пышная грудь – та ее часть, которую видел Корней.

Невразумительно замычал Филип.

– Повезло тебе… – шепнула Камила покрасневшему Корнею.

Оксана обернулась, прикрывая ладошкой груди.

– Что? – невинно спросила она.

Филип потупился.

– А это идея! – воскликнула Камила.

– Присоединяйтесь!

– С удовольствием. Мальчики, не фотографируйте!

Камила разделась до нижнего белья и посеменила к озеру. Оксана уже входила в воду, охая и обнимая себя за плечи.

– Устроили, – проворчал Филип, – нудистский пляж…

– Ах ты черт, как хорошо! – воскликнула Камила.

Оксана поднырнула, всплыла, лучась. Будто смыла тревоги, как дорожную пыль. Будто не было расстрелянного Альберта и горящих заживо камикадзе, не было Вика и корчащегося на капоте лунатика.

Корней скинул провонявшую пожаром рубашку, стянул джинсы и футболку. Помешкав, избавился от трусов.

– Да тебя надо откармливать, малыш! – Камила плеснула в него студеной водицей.

Оксана улыбалась и наблюдала за Корнеем. Померещилось, или она смотрела прямо туда?

Волна окатила ступни. Корней заохал.

Вошел: по щиколотки, по колени.

– Не дрейфь, – сказала Камила. – Мигом привыкнешь.

Оксана омыла лицо; сквозь воду проступали полукружья грудей, темные монетки сосков. Корней почувствовал, как твердеет и увеличивается член. Он повернулся к берегу и поспешно заслонил гениталии.

– Идемте с нами.

– Ни за что… – пробурчал Филип.

– Идем, идем! – подначивала Камила. – В твоем возрасте закаляться полезно.

– Слышали анекдот? – Филип полил дрова горючим. – Моему отцу восемьдесят, и он купается в проруби. Мы с мамой задолбались лечить старого дурака.

– Ха-ха.

Корней развел руки в стороны и спиной рухнул в озеро. От холода в голове словно вспыхнуло очищающее синее пламя, испепелило, пускай ненадолго, ужасающие образы и тоскливые мысли.

Так в детстве он прыгал с моста, чтобы в илистой реке перестать бояться отчима, перестать ненавидеть мать.

– Да вы все синие, – заметил Филип. – Как