Коллин Хувер - Безнадежность Страница 44

— Но когда я увидел браслет… — он умолкает, отрывает руку от моей спины и берёт меня за подбородок. Поворачивает к себе моё лицо и заставляет взглянуть ему в глаза. — Моё сердце было разбито, Скай. Я уже не хотел, чтобы ты оказалась ею. Надеялся, ты скажешь, что тебе его дала подруга, или ты нашла его, или купила. Я столько лет искал её в каждой встречной, наконец — вот она... и я был подавлен, опустошён. Я не хотел, чтобы ты была Хоуп. Я просто хотел, чтобы ты была ты.

Я встряхиваю головой, не менее растерянная, чем раньше.

— Но почему ты просто не сказал мне? Неужели так трудно признаться, что мы когда-то были знакомы? Я не понимаю, почему ты мне врал.

Он мгновение смотрит на меня, пока ищет подходящий ответ, потом отбрасывает прядь волос с моего лба.

— Ты помнишь, как тебя удочерили?

— Почти ничего не помню, — качаю головой я. — Знаю только, что когда отец от меня отказался, я была под опекой. Знаю, что Карен удочерила меня и мы переехали в другой штат, когда мне было пять лет. Кроме этого и нескольких странных воспоминаний, у меня ничего нет.

Он садится рядом со мной и кладёт руки мне на плечи, сжимая их так, словно начинает злиться.

— Эту ерунду наплела тебе Карен. Я хочу знать, что помнишь ты. Что ты помнишь, Скай?

На этот раз я качаю головой медленнее.

— Ничего. Самые ранние мои воспоминания связаны с Карен. До этого я помню только, как у меня оказался браслет, но лишь потому, что он у меня есть — он как бы подкрепляет воспоминание. Я даже не была уверена, кто именно подарил мне его.

Холдер берёт в ладони моё лицо и прикасается губами к моему лбу. И застывает, словно боится отстраниться, боится заговорить. Словно его убивает сама необходимость рассказать мне о том, что ему известно.

— Просто скажи, — шепчу я. — Скажи то, что ты не хотел бы мне говорить.

Он отводит губы и прижимается лбом к моему лбу. Глаза его закрыты, и он сжимает моё лицо. Он так печален, что во мне нарастает желание его поддержать, как бы я на него ни досадовала. И я заключаю его в объятия. Он обнимает меня в ответ и сажает себе на колени. Я обхватываю ногами его талию, наши лбы всё так же прижаты друг у другу. Он держит меня, но сейчас кажется, что это он цепляется за меня потому, что теперь сместилась его земная ось, и в центре вращения — я.

— Просто скажи мне, Холдер.

Его ладонь соскальзывает на мою поясницу, он открывает глаза, отстраняется и смотрит на меня.

— В тот день, когда Лес подарила тебе браслет, ты плакала. Я помню всё до мельчайших деталей, будто это случилось вчера. Ты сидела в своём дворе. Лес и я присоединились к тебе, долго сидели рядом, а ты всё плакала. Он отдала тебе браслет и ушла, но я не мог. Мне казалось неправильным бросать тебя там, я думал, что ты снова сердилась на своего отца. Ты всегда плакала именно из-за него, и за это я его ненавидел. Я ничего о нём не помню, кроме того, что ненавидел его до чёртиков — ты страдала из-за него. Мне было всего лишь шесть лет, и я не знал, что сказать тебе, когда ты плакала. По-моему, в тот день я сказал что-то вроде: «Не беспокойся…»

— Он же не будет жить вечно, — я заканчиваю предложение. — Я помню тот день. Как Лес дарит мне браслет, а ты говоришь, что он не будет жить вечно. Все тринадцать лет я это помнила. Просто не знала, что это были вы.

— Да, так я и сказал. — Он снова обхватывает ладонями мои щёки и продолжает: — А потом я сделал такое, о чём жалел потом каждый день своей жизни.

— Холдер, ты ничего не сделал, — качаю головой я. — Ты просто ушёл.

— Вот именно, — откликается он. — Я ушёл, хотя мне следовало остаться рядом с тобой. Я стоял во дворе и смотрел, как ты плачешь, закрывшись руками, а ведь ты должна была плакать у меня на плече. Я просто стоял и наблюдал, как у обочины остановилась машина. Как опустилось окно со стороны пассажирского сиденья и кто-то позвал тебя по имени. Ты посмотрела на автомобиль и утёрла глаза, потом встала, отряхнула шорты и подошла к машине. Я следил, как ты села внутрь, и знал — что бы там ни происходило, мне нельзя просто торчать там пнём. Но я тупо наблюдал, хотя должен был остаться рядом с тобой. Это никогда бы не случилось, если бы я остался рядом с тобой.

В его голосе — страх и сожаление; сердце в моей груди стучит всё быстрее. И хотя меня саму охватывает страх, я как-то нахожу в себе силы заговорить:

— Что никогда бы не случилось?

Он снова целует меня в лоб и бережно гладит большими пальцами мои скулы. Смотрит на меня так, словно боится, что вот-вот разобьёт мне сердце.

— Тебя увезли. Кто бы ни был в той машине, они увезли тебя от отца, от меня, от Лес. Ты пропала на тринадцать лет, Хоуп.

Суббота, 27 октября, 2012

23:57

Что я люблю в книгах — так это возможность разложить истории персонажей на главы. Это завораживает меня, ведь в реальной жизни такое невозможно. Вы не можете просто дочитать главу, перелистнуть страницы, которые вас почему-то не устраивают, и остановиться на главе, больше подходящей под ваше настроение. Жизнь нельзя разделить на главы… даже на минуты. События слиты в единый поток, одна минута следует за другой, без временных лакун, пустых страниц и перерывов между главами. И что бы ни происходило, жизнь движется вперёд, и текут слова, и на вас выплёскиваются ушаты правды, нравится это вам или нет, и не предвидится ни единой долбаной паузы хотя бы на то, чтобы перевести дух.

А мне сейчас необходим перерыв между главами. Я просто хочу перевести дух, но не имею ни малейшего понятия, как это сделать.

— Скажи что-нибудь, — просит он. Я по-прежнему сижу у него на коленях, обнимая его. Моя голова прижимается к его плечу, глаза закрыты. Он кладёт ладонь мне на затылок и придвигает губы у моему уху, стискивая меня всё крепче. — Пожалуйста! Скажи хоть что-нибудь.

Не знаю, каких слов он от меня ждёт. Хочет ли он, чтобы я изобразила удивление? Потрясение? Чтобы я расплакалась? Закричала? Ничего этого я сделать не могу, потому что всё ещё пытаюсь охватить разумом то, что он сказал.

«Ты пропала на тринадцать лет, Хоуп».

Его слова крутятся и крутятся в моей голове, словно заело диск.

«Пропала».

Может, он использовал это слово в переносном смысле, мол, «пропащая ты душа, я по тебе скучал»? Впрочем, сомневаюсь. Когда он произносил эту фразу, в его взгляде было что-то такое… словно он вообще не хотел её произносить. Словно знал, как она на меня подействует.

А может, он употребил это слово в буквальном смысле, просто что-то напутал? Мы были совсем детьми, вряд ли он точно помнит цепь событий. Но два последних месяца пролетают перед моим мысленным взором, и всё его поведение — его многочисленные личности, смены настроений, загадочные высказывания — становится отчётливо понятным. Как в ту ночь, когда, стоя на моём крыльце, он признался, что искал меня всю свою грёбаную жизнь. Получается, буквально так оно и было.

Или в ту же ночь, когда мы впервые сидели здесь, на взлётно-посадочной полосе, он спросил, нравится ли мне моя жизнь. Он тринадцать лет мучился, думая о том, что случилось со мной. И значит, буквально хотел понять, счастлива ли я там, где оказалась.

Или в тот день, когда он не попросил прощения за своё поведение в столовой, объяснив, что знает причины, просто пока не может рассказать мне. Тогда я не стала задавать вопросов — он так искренне пообещал, что когда-нибудь всё объяснит. Я бы и за миллион лет не догадалась, почему он так сильно расстроился, увидев браслет. Он не хотел, чтобы я оказалась Хоуп — знал, что это разобьёт мне сердце.

Он был прав.

«Ты пропала на тринадцать лет, Хоуп».

От последнего слова в этой фразе меня пробирает холод. Я медленно поднимаю голову и смотрю на Холдера.

— Ты назвал меня Хоуп. Не надо. Это не моё имя.

— Прости, Скай, — кивает он.

От последнего слова в этой фразе меня тоже пробирает холод. Я соскальзываю с его колен и встаю.

— И так меня не называй, —  заявляю я решительно.

Не желаю, чтобы меня называли Хоуп, или Скай, или Принцессой — любым именем или прозвищем, которое отделяет какую-то часть меня от всего остального. У меня вдруг появляется чувство, что я — несколько разных людей, втиснутых в одно тело. Что я не знаю, кто я на самом деле и к какому миру принадлежу. Я потеряла точку опоры. Никогда прежде я не чувствовала себя настолько одинокой — словно на всей Земле не осталось ни единой души, которой я могла бы доверять. Даже самой себе. Даже собственным воспоминаниям.

Холдер тоже встаёт и берёт меня за руки. Он наблюдает за мной, ожидая моей реакции. Что же, он будет разочарован, потому что я вообще не собираюсь реагировать. Никак. Не здесь. Не сейчас. Часть меня чуть не плачет, когда он обхватывает меня руками и шепчет на ухо: «Не волнуйся». Часть меня готова заорать, ударить его за то, что он меня обманывал. Часть меня позволяет ему обвинять самого себя за то, что не вмешался в событие тринадцатилетней давности. Впрочем, самая большая часть меня просто хочет, чтобы всё это исчезло. Хочу ничего не чувствовать, как прежде. Тоскую по оцепенению.