Андрей Троицкий - Черный Бумер Страница 44

За первые полчаса Элвис узнал, что находится в камере не с каким-нибудь хреном на ровном месте, а самим преподавателем химии местного лицея Михаилом Семеновичем Гиоргадзе. Сидел Гиоргадзе, разумеется, ни за что, по ошибке. Менты обвиняли его в том, что у себя в гараже химик изготавливал самодельные взрывные устройства и сбывал их одной из местных криминальных группировок. Жена химика Зинаида как-то под вечер зашла за мужем в гараж, а дверь, как на зло, оказалась открытой. Зина, чистая душа, человек бесконечной доброты, увидела то, что не должна была видеть. Началась вопросы на засыпку, упреки и даже угрозы сообщить куда следует.

Жена так переволновалась, что на следующий день слегла с температурой. Любящий муж не отходил от постели, отпаивая жену молоком и травяным настоем. Но жена, выпив настоя, почувствовала себя хуже. Гиоргадзе вызвал не «скорую помощь», а участкового врача, который прибыл на место слишком быстро. Любящий муж сказал, что у супруги острая аллергия, но участковый ничего не стал слушать, а вызвал «скорую». Женя умерла в машине реанимации, а Гиоргадзе побежал в гараж, чтобы замести следы своих химических опытов. Через два дня его арестовали и теперь клеят умышленное убийство. Якобы в крови Зинаиды нашли смертельную дозу атропина.

Учитель теребил Элвиса за руку и все повторял: «Молодой человек, уж вы меня послушайте: атропин убивает жертву и не оставляет практически никаких следов. Даже опытный судебный эксперт может ошибиться при выявлении причин смерти. А они что-то бормочут про убийство. Откуда в Ярославле приличный судебный эксперт? Я вас спрашиваю: откуда?»Спроси, мужик, что-нибудь полегче". Элвис сидел на краю шконки, смолил сигарету и раздумывал над тем, какую статью станут клеить лично ему. Но приставучий отравитель и не думал замолкать, он только начал свое выступление.

«Мой гараж сгорел, — Гиоргадзе улыбался. — Одни кирпичные стены и головешки. Нет ни детонаторов, ни огнепроводного шнура, ни замедлителей, ни конденсаторов. Так нет, менты утверждают, будто там, в погребе, я прятал емкость с кислотой и мазутом и еще аммиачную селитру, на основе которой и производил самодельные взрывные устройства. Якобы пара емкостей не воспламенилась. Но они забыли, что у меня есть садовый участок, а селитра — всего лишь удобрение. И нет такой статьи в УК, где гражданину страны, уважаемому человеку, учителю подрастающего поколения, облеченному всеми конституционными правами, запрещается хранить в личном гараже кислоту и мазут. Ведь правильно?»

«Слушай, чувак, я ведь УК наизусть не учил», — Элвис испытал первые приступы головной боли, решив, что ни сна, ни отдыха, ни покоя в компании с полусумасшедшим химиком не будет. И оказался прав. Когда после бессонной ночи его выдернули на допрос, Элвис обрадовался так, получил билет на свободу. Но мучения только начинались.

В следственном кабинете молодой дознаватель по фамилии Суходол, унылый, как нищий на паперти, не разрешил Элвису связаться с адвокатом, мол, всему свое время, еще успеете. Затем задал четыре десятка вопросов, бисерным почерком записал ответы в протокол допроса свидетеля и без долгих предисловий выложил на стол обвинительной заключение, уже подписанное судьей. Элвис оторопело пробежал глазами сточки и присвистнул от удивления.

Ему клеили разбойное нападение на некоего Сергея Сергеевича Бурмистрова, охотника любителя, с целью завладения двустволкой двенадцатого калибра и боеприпасами. А также умышленное убийство из гладкоствольного охотничьего ружья гражданина Месяца, а также еще двух мужчин, не установленных следствием. «Слушай, парень, это бред какой-то, — Элвис потер лоб ладонью. — Я двустволку в руки сто лет не брал. В тот день, когда мочканули этого Месяца, я Москвы не выезжал. То есть выезжал… Но к убийству этого хрена я отношения не имею». «Выбирай выражения, — нахмурился Суходол. — Хрен в огороде. А здесь граждане». «Но я не убивал никаких граждан и стволы ни у кого не отбирал. И вообще я не собираюсь грузиться статьями УК как индийский слон», — Элвис потянулся к пачке сигарет, лежавшей на столе некурящего Суходола, но тот отрицательно помотал головой.

«Я всего лишь дознаватель, — ответил он. — Вас переведут в СИЗО, там вы встретитесь со следователем. А пока просто подпишите бумажку. Вы расписываетесь в том, что ознакомлены с предъявленными вам обвинениями». Переведут в СИЗО… Местные пинкертоны торопятся. Элвис в давние года попавший под следствие и освобожденный за отсутствием доказательств, хорошо помнил, что тогда в изоляторе временного содержания он проторчал недели две. А тут скорый перевод в СИЗО. По всем приметам выходит, что его дело так себе, кислое. Элвис подмахнул постановление и снова потянулся к сигаретам, на этот раз Суходол разрешил курить. «Подробно обо всех обстоятельствах дела вы поговорите со следователем, — сказал он. — Будут проведены все следственные мероприятия». «А вы мне ничего не скажете?»— усмехнулся Элвис.

«Я обязан по закону объяснить суть предъявленных вам обвинений. Предварительная версия, такова. Вы испытывали личные неприязненные отношения или имели финансовые проблемы с покойным Анатолием Ивановичем Месяцем, бизнесменом из Никольска. Очевидно, вы пообещали ему урегулировать ваши отношения или заплатить долги, выманили покойного гражданина на территорию лесничества. Удобное место для расправы, тихое, вокруг ни души. Лесник Рыбников, попытавшийся предотвратить преступление, был жестоко убит в своем доме, который, заметая следы, вы подожгли. Но по какой-то причине вы оказались без оружия. По версии следствия, оставили ствол в сгоревшем доме или случайно утопили его в болоте. Тогда вы совершили нападение на одинокого охотника Бурмистрова, ждавшего в засаде дичь. Завладев его ружьем и патронами, хладнокровно расправились с Месяцем и двумя его спутниками. А затем, дождавшись, когда стемнеет, вы уехали с места преступления на мотоцикле, прихватив свою сообщницу. Вы хотите что-то пояснить по делу?»

«О существовании покойного Месяца я узнал только сейчас, в этом кабинете, — сказал Элвис. — Поэтому не мог иметь с покойником денежных или личных счетов. Вот и все пояснения. Я не хочу долго гонять пургу. Как говориться, много скажешь — много дадут». «Ничего не скажешь — ничего не дадут, — продолжил мысль Суходол. — Это байка не про вас. Лучший выход — чистосердечное раскаяние. Впрочем, я был уверен, что именно так вы и ответите: ничего не знаю. Кстати, не хотите назвать имя вашей сообщницы?»У меня не было сообщницы". Дознаватель кивнул головой: «Значит, вы действовали в одиночку? Верится с трудом. По-мужски я вас понимаю. Когда идешь на дно, тащить за собой женщину… Это не по-джентельменски».

Через десять минут Элвис получил на руки копии обвинительного заключения и копию постановления о привлечении его в качестве обвиняемого и снова оказался в камере наедине с умным учителем географии.

«Теперь вы сами видите, какое беззаконие тут творится? — спросил учитель, прочитав документы Элвиса. — Я всю жизнь отдал бескорыстному служению науке, старался взрастить семена знаний в душах детей и подростков, все лучшее им отдавал. Знание, опыт, свою душу. И так далее. И вот он горький итог моего пути, — учитель развел руки в стороны. — Так меня отблагодарило государство за тяжелый самоотверженный труд. Все, что я когда-то имел, вывалилось из моих мокрых штанов. И уже не поднять, потому что спина не гнется. Радикулит. Права моя покойная незабвенная Зиночка. Она часто повторяла, что я невезучий человек».

Элвис сунул бумажки в карман штанов. Неожиданно учитель наклонился к нему, горячо прошептал в лиц: «Скажите, что мне делать? Что? Я просто подыхаю от страха. Я схожу с ума. Что же мне предпринять? Скажите?»Молитесь, — посоветовал Элвис после минутного раздумья. — Или пойте «Богородицу». «Старый грузинский еврей, поющий на допросе „Богородицу“… Что ж, это забавно, — сказал учитель. — Очень забавно». И горько заплакал.

В тот же день Элвиса доставили в следственный изолятор, посадив на «сборку»в огромную камеру с высоким потолком, где вдоль стен были установлены узкие лавочки, на них маялись десяток вновь прибывших арестантов, ожидая оформления бумаг, анализа крови, снятия отпечатков пальцев, фотографирования и прочих формальностей, после которых людей разведут по разным хатам.

Давно стемнело, когда Элвиса заткнули в камеру на втором этаже, большое помещение с трехъярусными шконками. Это был обычный общак, набитый всяким сбродом, случайными пассажирами, первоходцами, мужиками, комерсами, а не камера с литером «спец»для рецидивистов, буйных блатняков и воровских авторитетов. В камере на сорок рыл оказалось человек двадцать, не больше. Утомленный бесконечным тяжелым днем, Элвис, преступив порог, поприветствовал сокамерников: «Здорово, братва». И, получив приглашение, присел к дубку, широкому столу, стоявшему под зарешеченным окном, переговорил с воровским положенцем, смотрящим по камере, коротко и ясно объяснив, что за статью ему клеят и что «на общее»ему, пока не придет подогрев, кинуть нечего.