Андрей Измайлов - Трюкач Страница 44

– У нее неплохие задатки… – буркнул «милый- дорогой-любимый-единственный».

– Да и впередки тоже ничего… – плеснула уничижающей иронией Антонина и тут же отвлеклась: – Евге-ений Павлович! Очень хорошо что вы подъехали!

Ага! Ломакин еще и виноват! Она сама не желает взять на себя роль – и он виноват, – что в пожарном порядке нашел замену, уж какая есть! Он, Ломакин, ведь не уточняет, кто такой теплый-родственный-третий присутствовал в Доме кино. Клиент, значит? В каком смысле? Идите-ка вы все!

А он, Ломакин, уедет. Хоть на парочку недель, но отдохнет от вас от всех. Возможно, Антонина чувствовала себя мишенью, попадая в объектив камеры. Возможно. Есть такой синдром, есть. Но самое противное то, что Ломакин, за годы и годы приученный к камере, все время СЕБЯ чувствовал мишенью – будто за ним неотступно и неусыпно наблюдал объектив, даже… субъектив, с позволения сказать. Эдакая опека, эдакий поводок, эдакая несвобода.

Само собой, сомнения-опасения «Ауры плюс» Ломакину понятны. Миллионы спущены еще те. Но если он бестолочь в бизнесе, то в кино – отнюдь, отнюдь. Не дергайтесь вы, коммерсанты! Все будет отснято в лучшем виде! Получите вы «Час червей»! Отмоете свои денежки! Только не мелькайте, не мешайте.

Вроде бы не мелькают, не мешают. Даже помогают. Но ощущение мишени… примешивалось.

Потому он с облегчением и ринулся в Баку, когда пришла пора натурных съемок. Лишнего – никого и ничего. Все остаются в Питере. С Ломакиным – только оператор, еще ты, ты… ладно, и ты. (Ну и Кабанов: «Старикан, есть одна задумка. Я в Баку тебе расскажу. Самое то! – А ты что, летишь в Баку? – Не понял, старикан! А ты что, не летишь?!»).

На две недели – Баку, «Час червей» и никакой «Ауры». Сам себе режиссер. Все производственные и прочие проблемы – уж как-нибудь. Дома и стены помогают.

Стен в строгом смысле слова не было. Всю вертолетную эпопею отсняли на просторе Волчьих Ворот.

Но «стены» были, и «дом» помог. Упомянутый старый знакомец Юрик Гасман, режиссер-депутат, отказав помочь непосредственно, помог по средствам. Взял листок с важно-престижным грифом и начертал:

«То, что делает предъявитель сего – совершается по моему благословению и для блага Кинематографа. Ю. Гасман.» – Сейчас еще печатью скрепим! Пулату и всем, кто там еще остался, мои самые-самые… Шутовская бумага, никого ни к чему не обязывающая. Казалось бы. Но – бумага!

Пулат ухохотался своим прежним мальчишьим тенорком, даром что уже седой и министр. Повспоминали былое, посетовали над сущим: да-a, разметало… А вертолет-таки был предоставлен. Бесплатно, черт возьми, бесплатно!

Вот еще климатические условия… но тут любое министерство бессильно. Ближний пригород Баку так и называется – Беляджара. И, по преданию, возникло название попросту: дошел досюда покоритель-освободитель Кавказа (то ли Ермолов, то ли Цицианов), взопрел, утерся шарфом и от души – вымолвил: «Бы-ылядь, жара!». И стало так. Впрочем, предание. Впрочем, прямое солнце без намека на дымку или облачко, – чего еще желать оператору?!

А снимали, – на Волчьих Воротах. Обрамленная со всех четырех сторон скалами циклопическая долина- чаша, тарелка, казан. Кладбище. Никого и ничего. Ветер и пустота. Единожды по субботам приезжающий автобус – родственники, навещающие могилы. Игрушечный товарняк, ползущий от края до края казана по нитевидным рельсам. Местами – солончак. Временами – тихие, эхом, хлопки-выстрелы – редкий охотник бьет редкого нырка (птица такая).

А могилы киногруппа не потревожит. Снимать киногруппа будет там, дальше, ниже, где еще не… окопались. На наш век места здесь, на Волчьих Воротах, всем хватит. Увы.

Ломакин навестил отца и мать, натаскал воды, чуть вскопал закаменевший грунт. Давно, давно не был. Срезал тогда же по веточке от гармолы, от эфедры, от молодило.

Гурген Мерджанян, узнав о предстоящей экспедиции Ломакина в Баку, просил: «Моих найди! Просто посиди, скажи: вот я, от Гургена». Чего не удалось, того не удалось…

Ни найти, ни посидеть. Смерть уравнивает всех, но все предпочитают, однако, собраться вместе по какому-нибудь единственному признаку – участки на Волчьих Воротах шли последовательно: самое озелененное – военное, офицерское, далее – азербайджанское, далее – аккуратное еврейское, далее – армянское, и – русское. Ломакины упокоились на русском – хоть отец и Алескер Гасанович, но Ломакин. Мерджаняны – на армянском. Найти чью-либо плиту на армянском кладбище – задача невыполнимая. Все и каждое надгробье в лучшем случае было повалено, опрокинуто. Но чаще всего расколото, раздроблено, уничтожено. И бродить среди этого варварства – чревато непредсказуемыми последствиями: необозримые Волчьи Ворота создавали странный эффект отсутствия кого бы то ни было, тем эффектней вдруг возникала фигура человека в двух шагах от тебя. Ощущение ноль-транспортировки – только что ни души не было! На самом деле это из-за могильных камней в рост человека – человек ли, камень ли? И вот эдакий материализовавшийся дух мог осведомиться с непонятной интонацией: человек, ты что ищешь среди армян? родственника навестить? букет положить? а рядом не хочешь лечь, если ты родственник ЭТИМ?! (Помнится, чисто младенческая, непосредственность зазывного плакатика, в витрине одного из бесчисленных бакинских цветочных магазинов: «Цветы – радость жизни!… Принимаются заказы на венки».

И Ломакин, обнаружив на обочине порушенного армянского участка неподвижную фигуру, – нет, не камень, сидящего одинокого человека! – было подался к нему, однако понял и по касательной отстранился. Фигура пребывала в излюбленной, мусульманской какающей позе, а у ног фигуры лежала кувалда. Скорее всего, это не мститель, но мародер – что ж мраморным и гранитным плитам пропадать, когда их только немножко обтесать и продать можно… армянам они уже не пригодятся, а материал хороший, дорогой, дефицитный.

Господи, помоги нам всем! Самый интернациональный город – Баку. Был. А у преступника нет национальности. И разоренные варварами могилы – преступление. И снесенный памятник двадцати шести комиссарам – преступление. И – расстрел армянами бронзовых статуй в захваченных Шуше и Агдаме тоже преступление. И планомерное избиение бакинцев русским генералом Ватрушниковым, дабы усмирить, – преступление. И бомбы, подложенные в поезда неким Хатковским (русским? поляком? евреем?) по маршруту «Москва – Баку» – преступление… А Сумгаит, а Сумгаит?! С чего началось-то!. Господи вразуми! Тигр, независимо от национальности – бенгальский ли, уссурийский ли! – окружает себя шакалами и рычит про человека: «Это моя добыча! Отдайте!» Для особо сбрендивших на почве поиска виновных по пятому пункту – цитата:

«Из обвинительного заключения (уголовное дело № 18/55461-88):

Григорян Эдуард Робертович обвиняется в том, что он 28 февраля 1988 года в гор. Сумгаите принял непосредственное участие в массовых беспорядках, сопровождавшихся погромами, разрушениями, поджогами, в ходе которых совершил ряд преступлений против личности и личной собственности граждан армянской национальности…

Из показаний свидетелей, потерпевших:

– Григорян ударил мать поломанной ножкой стула…

– Он сказал, что знает, где живут армяне. В руках Григоряна был топор… Взломали дверь и вошли внутрь. Эмму тут же раздели догола. Он предложил вывести ее на улицу и избить арматурой. И приговаривал: «Танцуй! Танцуй!».

– Григорян со своей шайкой ворвался в квартиру М. Петросяна. Тот пытался защититься молотком. Григорян замахнулся на него топором – Петросян упал».

(Газета «Вышка». 14. 01. 1990). Опровергайте!

Да, «со своей шайкой», и в шайке: Сафаров, Мамедов, Гусейнов, Наджафов, Гянджалиев, Исаев. Шерхан всегда окружен шакалами, но от этого он не превращается в агнца…

Или еще цитата, ближе к теме, если темой считать «Час червей».

«На Чечню и чеченцев очень многое выгодно списывать. Взять, хотя бы операции по обналичиванию денег при помощи фальшивых авизо. По признанию одного из участников подобных махинаций, аферы с фальшивыми авизо просто невозможны без участия в них представителей руководящего звена самих банков, причем исполнителям-чеченцам, которые, собственно, и берут на себя весь риск оказаться пойманными, в случае успеха перепадает от пятнадцати до сорока процентов добытых денег… Как и в старые добрые времена, чеченцам на Кавказе (да и не только на нем) уготована роль крайних – нации бандитов. И, к сожалению, немалая часть чеченцев сегодня изъявляет желание на эту роль согласиться.

(Газета «Смена», С. – Пб., 27.09.1994).

Так что не в особенностях национального характера причина. И не в акценте… У преступников нет национальности.

А кстати! Что же это все-таки за акцент у террористов из «Часа червей»?!

КАДР – 6

И тут ОН вдруг осознал, что акцент у обоих бандитов пропал. И сипяще-алкашный горловой присвист у переднего террориста тоже пропал. Начисто!