Джон Гришэм - Последний присяжный Страница 44

— Уж не собирается ли он спеть и сплясать для нас?

— Опять ошивался у Митло, — подхватил кто-то тоже шепотом.

Я нечаянно стукнул тростью о спинку впереди стоящей скамьи, и скорбящие вздрогнули. Честно признаться, я не знал, куда положено девать трость, сидя в церкви на отпевании, поэтому зажал ее коленями, на одно из которых положил шляпу. Видимо, мне удалось остаться в образе, поскольку Митло, который, само собой, был здесь — я заметил его, оглянувшись, — одобрительно кивнул.

Хор затянул «Удивительную благодать»,[12] мы все погрузились в глубокую скорбь. Потом преподобный Клинкскейл напомнил этапы жизни мистера Коудла: родился в 1896-м, единственный ребенок всеми обожаемой мисс Эммы Коудл, бездетный вдовец, ветеран Первой мировой и в течение полувека бессменный редактор нашего окружного еженедельника, возведший некролог в ранг настоящего искусства, о чем всегда будут с благодарностью помнить его земляки.

Преподобный еще немного поговорил о достоинствах Коудла, после чего монотонную речь сменила сольная партия сопрано. Это были четвертые похороны с тех пор, как я поселился в Клэнтоне. До того, если не считать похорон моей матери, я ни разу на траурных церемониях не присутствовал. В маленьком провинциальном городе похороны являлись событием общественной значимости, и мне нередко доводилось слышать перлы вроде: «Ах, какие прелестные были похороны!», или: «Пока, встретимся на похоронах», или мое любимое: «Ей бы так понравилось!»

«Ей» — это, разумеется, покойнице.

Люди бросали работу и надевали лучшие праздничные наряды. Если вы не посещали похорон, вас считали подозрительно странной личностью. Поскольку странностей у меня и без того хватало, я был решительно настроен оказывать покойным подобающие почести.

Вторая смерть произошла в день похорон, поздно вечером, и, услышав о ней в понедельник, я счел разумным вернуться домой за пистолетом.

Малкольм Винс получил две пули в голову, выйдя из какого-то кабака в захолустном районе округа Тишоминго. В округе действовал «сухой закон», питейное заведение было нелегальным, поэтому и находилось в такой глуши.

Очевидцев убийства не нашлось. Малкольм пил пиво и перекидывался в картишки, вел себя прилично и тихо, никаких неприятностей никому не доставлял. Два его знакомых сообщили полиции, что он ушел один около одиннадцати вечера, проведя в заведении часа три, был в хорошем настроении и совсем не пьян. Попрощался с ними, ступил за дверь, а через несколько секунд раздались выстрелы. Свидетели почти не сомневались, что Малкольм вооружен не был.

Кабак стоял на границе штата, в конце грунтовой дороги. На подъезде к нему, в четверти мили, имелся пост вооруженной охраны. Теоретически задача охранника состояла в том, чтобы предупреждать хозяина, если в сторону заведения будут направляться полицейские или еще какие-нибудь нежелательные личности. Тишоминго граничит с Алабамой, между местными жителями и гангстерами, обретавшимися по ту сторону границы, издавна существовала вражда. Подобные кабаки были любимым местом выяснения отношений и улаживания споров. Охранник слышал выстрелы, унесшие жизнь Малкольма, но был уверен, что ни одна машина не проезжала с тех пор по вверенной ему дороге, а иных возможностей покинуть место преступления здесь не имелось.

Значит, тот, кто убил Малкольма, пришел из лесу, пешком и, совершив свое черное дело, скрылся тем же путем. Я поговорил с шерифом округа Тишоминго. По его мнению, некто охотился за Малкольмом. Происшедшее, конечно же, не было заурядной пьяной разборкой.

— У вас есть предположения, кто мог охотиться за мистером Винсом? — спросил я, отчаянно надеясь, что Малкольм нажил себе врагов за последние два часа жизни.

— Никаких, — ответил шериф. — Этот парень прожил здесь совсем недолго.

Два дня я носил револьвер в кармане, потом, как и в прошлый раз, мне это надоело. Если бы Пэджиты поставили себе цель добраться до меня, или до кого-то из присяжных, или до судьи Лупаса, или до Эрни Гэддиса, или до кого-нибудь еще, кого они сочли виновным в том, что Дэнни осудили, едва ли в моих силах их остановить.

На следующей неделе большая часть материалов в газете была посвящена мистеру Уилсону Коудлу. Я извлек из архива несколько давних фотографий и раскидал их по первой полосе. Мы напечатали историю его жизни, воспоминания друзей, множество выражений соболезнования (платных). На основе всего этого я скомпилировал самый длинный за всю историю существования газеты некролог.

Пятно его заслужил.

Что делать с Малкольмом Винсом, я, честно говоря, не знал. Этот человек не являлся жителем округа Форд, поэтому официальных оснований печатать его некролог не было. Однако мы стремились гибко применять свои правила. Выдающиеся граждане округа, даже покинув его, сохраняли право на некролог, разумеется, если было что сказать о покойном. Человек, недолго пробывший в округе, не имевший здесь корней или не внесший вклада в его историю, такой чести не удостаивался. Малкольм Винс был как раз из таких.

Если сделать акцент на факте его гибели, Пэджитам это окажется на руку, они продолжат свои акции устрашения, будут и впредь запугивать нас. (Никто из тех, кто знал об убийстве Винса, не сомневался, что это работа Пэджитов.) Если проигнорировать факт убийства, меня сочтут трусом, пренебрегающим профессиональной ответственностью. Бэгги считал, что это тема для первой полосы, но, когда мемориальные материалы о мистере Коудле были сверстаны, оказалось, что на ней не осталось места, и я поместил материал в верхней части третьей страницы под заголовком «СВИДЕТЕЛЬ ПО ДЕЛУ ДЭННИ ПЭДЖИТА УБИТ В ОКРУГЕ ТИШОМИНГО». Сначала я думал озаглавить ее «МАЛКОЛЬМ ВИНС УБИТ В ОКРУГЕ ТИШОМИНГО», но Бэгги настоял, чтобы в заголовке рядом со словом «убит» упоминалось имя Пэджита. В статье было триста слов.

Я съездил в Коринф на разведку. Гарри Рекс снабдил меня сведениями об адвокате Малкольма, местном деятеле по имени Пад Перримен, которому якобы предстояло представлять интересы Винса в бракоразводном процессе. Его контора находилась на Мейн-стрит, между парикмахерской и китайской белошвейной мастерской. Открыв дверь, я сразу понял, что мистер Перримен — наименее успешный адвокат из всех, с которыми мне доводилось встречаться. В офисе витал дух проигранных дел, недовольных клиентов и неоплаченных счетов. Ковер на полу был засаленный и протертый. Мебель — пятидесятых годов. В воздухе, в опасной близости от моего темени, плавали слоистые облака старого и «свежего» табачного дыма.

В самом облике мистера Перримена тоже не наблюдалось ни малейших признаков процветания: лет сорока пяти, с огромным животом, неопрятный, небритый, с покрасневшими глазами. Последнее похмелье явно еще не выветрилось из его организма. Он сообщил мне, что специализируется на разводах и имущественных спорах, видимо, посчитав, что это должно произвести впечатление. Одно из двух: либо он мало брал за услуги, либо у его клиентов было недостаточно имущества, о котором можно было вести споры.

В последний раз он видел Малкольма больше месяца тому назад, поведал Пад, перерывая залежи бумаг на столе в поисках нужной папки. Дело о разводе так и не было открыто. Его старания прийти к соглашению с адвокатом Лидии ни к чему не привели.

— Она выпорхнула из курятника.

— Прошу прощения?

— Смылась. Сложила вещички после вашего суда и — поминай как звали. Прихватила мальца и исчезла.

Мне, в сущности, было все равно, что случилось с Лидией. Гораздо больше меня занимало, кто убил Малкольма. Пад выдвинул несколько вялых предположений, но все они рассыпались после нескольких уточняющих вопросов. Пад напоминал мне Бэгги — торговец местными сплетнями, который, не услышав ни одной в течение часа, начинает сам что-нибудь сочинять.

У Лидии не было ни дружков, ни братьев — никого, кто мог бы стрелять в Малкольма в пылу бракоразводной свары. Тем более что свара даже и не началась.

Мистер Перримен производил впечатление человека, предпочитающего с утра до вечера судачить и распространять враки вместо того, чтобы заниматься адвокатской практикой. Пробыв в его конторе почти час, я с облегчением вышел на улицу и вдохнул свежего воздуха.

Потом я проехал тридцать миль до Юки, административного центра Тишоминго, где нашел шерифа Спиннера как раз в тот момент, когда тот собирался на обед, коим мне пришлось его угостить. В переполненном кафе, расправляясь с жареным цыпленком, он сообщил мне последние новости по делу об убийстве. Выстрел был произведен точно в цель человеком, который хорошо знал местность. Они ничего не нашли — ни следов, ни гильз, ничего. Стреляли из «магнума» сорок четвертого калибра, две пули практически снесли Малкольму голову. Для большего эффекта шериф важно достал из кобуры свой пистолет и передал его мне.