Химия Ее Величества - Ирина Владимировна Дегтярева Страница 44

В Утрехте он и сам не мог понять, что произошло, когда вдруг на них на улице навалились какие-то громилы, экипированные не хуже шотландцев — битами, ножами и арматурой. А потом вдруг крик, вой, и хруст костей сменился гробовой тишиной. И все куда-то делись, а остались только несколько шотландцев около трупа синего незнакомца, напоминающего видом татуировку человека с синим носом, сделанную на спине Маркаса.

Тут же, пока никто не успел опомниться, налетела полиция. Скрутили шотландцев так, что сопротивляться не удалось, даже если бы они оборзели совсем. Но они растерялись.

Маркас обмяк и совсем не сопротивлялся. Все его существо вопило, что надо бежать, но умом он понимал — от неумолимой действительности, какая на него надвинулась, не убежишь так просто.

Несколько дней прошли как во сне. Его не допрашивали. Забрали личные вещи, ремень и шнурки и посадили в отдельную камеру. Своих друзей он уже больше не увидел и даже не догадывался, что их всех отпустили в первые же два часа после задержания, а он остался один, запертый в участке, подозреваемый в убийстве.

К нему не пришли ни адвокат, ни представитель из посольства. Маркас чувствовал себя мертвецом, шлаком. Он многое передумал за три дня, пытаясь понять, кто он есть в этой жизни? Не убийца — это то, что он знал о себе наверняка.

Рано потерявший мать, воспитанный авторитарным, грубым отцом, требовавшим от него неординарности, но вовсе не той неординарности, какую ему на деле предложил в итоге Маркас — кульбит с брошенным университетом и служба в армии, увлечение фанатским движением, теперь тюрьма в Голландии.

Он никогда не испытывал чувство голода и не нуждался в деньгах. Да и, в общем, не зависел уже от отца. Заработал и в армии, и дед оставил ему часть капиталов и земель. Но тоска Маркаса грызла все эти годы — неприкаянность, пустота царапала изнутри, как Макс, оставшийся у соседки по дому в Глазго.

Вспоминая о коте, Маркас чувствовал себя совершенно несчастным. Если посадят здесь в Голландии, он уже Макса не увидит. У кошек век короткий. А ближе дикого кота никого у Маркаса, по сути, не было.

Когда он дозревал потихоньку до осознания полной бессмысленности своего существования, появился незнакомец в его камере. Лощеный англичанин, красавчик с умными глазами и вычурным перстнем со странным белым камнем на одном из длинных музыкальных пальцев.

— Будем считать, что я ваш адвокат — мистер Трэмпл. Но можете называть меня Джек. Нам стоит познакомиться и даже подружиться.

— С какой радости? — угрюмо спросил Маркас. Его мышцы угрожающе перекатывались на руках и груди — он сидел в душной камере в одной майке и выглядел устрашающе с растрепанными грязными патлами и лихорадочным блеском в глазах, какой бывает у человека, находящегося либо на грани срыва, либо на краю безумия.

— Вы хотите выйти отсюда? — «адвокат» обвел взглядом крохотную камеру с унитазом за невысокой перегородкой и подвесной койкой у квадратика оконного проема. Это окно вовсе и не давало света, а словно бы, наоборот, вытягивало его из камеры. — Впрочем, что я? — сам на себя махнул рукой Джек. — Конечно, хотите. И без последствий, чтобы вашему отцу не пришлось краснеть в очередной раз за сына. Ему уже все поперек горла. Ваши выходки… Вы неутомимы и изобретательны, Маркас. Ваши бы усилия направить в созидательное русло. И потому я здесь.

— Вы из себя не стройте мессию! Говорите прямо, иначе я вовсе не стану с вами трепать языком, — грубо потребовал Маркас.

— Ну я бы на вашем месте не ерепенился, — не меняя интонацию, не поднимая голос ни на полтона, заметил Джек. — Подумайте, хотите ли вы в самом деле выйти? Если это чувство в вас сильно настолько, что вы согласитесь на все ради воплощения его в жизнь, тогда мы и поговорим, — Джек оттолкнулся от стены, которую подпирал в течение всего короткого разговора, и двинулся было к двери.

— У меня дежавю, — остановил его Маркас. — Мне ваши слова чертовски напоминают то, как меня обхаживали в армии, по-видимому, ваши коллеги. Я и тогда не собирался предавать родину, так и теперь не держу в планах.

— Значит, будете сидеть лет двадцать. По худшему сценарию. Никто вас не вытащит, и все апелляции отклонят — это я вам гарантирую. — Джек уже взялся за ручку двери. — И все же подумайте. Речь не идет о предательстве в вашем старомодном восприятии.

Он ушел, не дожидаясь реакции Маркаса. Оставшись один, шотландец схватился за голову — не от отчаяния, а от желания собрать мысли в кулак.

Ощущение дежавю сформировалось в уверенность, что это в самом деле повторилось — к нему снова подкатываются сисовцы. Но только теперь у него нет путей отхода. Когда полностью нарисовалась картина его перспектив в качестве агента МИ6, он захотел узнать детально, каких свершений от него ждут.

Маркас встретил следующий приход Джека с мрачным решительным видом. И Ричард Линли, завербовавший к тому времени не одного агента, скрывавшийся под псевдонимом Джек, понял, что Макгрегор готов к конструктивной беседе. Линли ожидал, что шотландский дворянчик будет истерить гораздо дольше. И то, что парень оказался собраннее и умнее, вызывало у Линли глухое раздражение. Однако он оставался приветливым и спокойно-доброжелательным.

— Я вижу, вы сегодня настроены пообщаться, — весело сказал он. — Представьте, и я тоже. — Он позволил себе сдержанно посмеяться, ровно столько, чтобы его смех не вызвал у собеседника ощущения, что «адвокат» заискивает. — Обсудим вашу линию защиты? — снова усмехнулся Линли. — Ваша задача — только подписать согласие. А дальше дело за нами. Вы выйдете в ближайшие несколько дней, как только мы уладим бумажную волокиту.

— Что я должен буду делать взамен?

— Просто жить, как жили. Ездить со своими сумасшедшими дружками на матчи, драться, но не забывать при этом, что не стоит рисковать своей жизнью, теперь она принадлежит Ее Величеству и Великобритании. Может, придется выполнять мелкие поручения, если команда Шотландии будет выезжать на международные турниры. А также писать кое-какие мелкие отчеты о друзьях вашего отца. — Линли увидел, как скривилось лицо Маркаса. — Ничего компрометирующего и сверхординарного.