Владимир Гриньков - Таящийся ужас 3 Страница 45

Минула неделя после того, как в доме появилась ночная сиделка — крупная шотландка по имени Флора Макбрайд. Внешне походившая скорее на мужчину, чем на женщину, она в свободные от дежурства часы предпочитала наряжаться в бледно-розовые и голубые тона, весьма слабо гармонировавшие с ее внешностью, и пересказывать бесчисленные истории, в которых приятели именовали ее не иначе как «Флосси» или «Фло». Естественно, неоднократно упоминалось, что ей с трудом удавалось избегать или отвергать бесчисленные и при этом настойчивые притязания со стороны мужчин.

Миссис Хинтон отнеслась к ее появлению довольно спокойно, и, если не считать ее почти постоянной сдержанности и даже суровости в общении с окружающими, можно было сказать, что новое знакомство прошло без особых усилий. Вместе с тем она с подчеркнутым беспокойством относилась к своему здоровью и непрерывно бомбардировала и Джоан, и обеих сестер вопросами по поводу своего здоровья, а также того, насколько эффективной, на их взгляд, оказалась новая диета, которую ей прописал доктор. Помимо этого она долгими часами сидела в кресле, сложив руки на коленях и устремив неподвижный взгляд на пламя камина, не обращая никакого внимания на адресованные ей слова и лишь изредка растягивая губы, чтобы выдавить какие-то слова.

Сестра Чартерис регулярно докладывала доктору Бурлею о визитах Мери к старой даме, и тот неизменно соглашался с ней, что чем реже ребенок будет видеться со старухой, тем это лучше скажется на его здоровье. При этом он пояснил Джоан, что, если девочка совсем перестанет заходить в комнату к бабушке, это неизбежно ранит сердце старой леди, однако добавил при этом, что «будет нелишним максимально растягивать промежуток времени между каждым визитом. С учетом того, что ваш ребенок не вполне осознает, что бабушка не окончательно поправилась, нам приходится заботиться о существе столь нежного возраста. Можете себе представить, какое потрясение ждет ее, если она неожиданно испугается приступа».

Он стоял, прислонившись спиной к камину, засунув одну руку глубоко в карман брюк, а другой небрежно поигрывал цепочкой от часов.

— Более того, — продолжал он, — я должен предупредить вас, что все это не может продолжаться более нескольких месяцев. В состоянии вашей матери не отмечается ни малейших признаков улучшения и, боюсь, вы все же будете вынуждены согласиться с тем, чтобы поместить ее в приют или что-то вроде этого.

Вечером, когда Джоан поднялась, чтобы пожелать старой леди спокойной ночи, миссис Хинтон доказала:

— Я знаю, с чем ты ко мне пришла. «Доктор сказал, что он очень доволен процессом излечения». Так вот — я не верю ни одному твоему или его слову! Я хочу, чтобы меня лучше кормили, чтобы чаще давали мясо. Вы что, считаете, что я какая-то канарейка, а не живой человек? — Она резко повела плечами. — О, мои бедные кости, разве могут они вынести эти мартовские ветры?

Через несколько дней после этого сестра Чартерис вбежала к Джоан, едва скрывая сильное возбуждение.

— Миссис Уиллоуби, — воскликнула она, — мне кажется, настало время, когда вы просто должны принять в отношении своей матери дополнительные меры. Я уже не в состоянии одна нести ответственность за ее поведение. Бог ты мой, я бы никогда не поверила, что она способна на такое! — Она сделала паузу, чтобы перевести дыхание. — Даже сейчас, стоит мне вспомнить, я просто вся вздрагиваю от этого.

— Да что случилось? Сестра, скажите толком!

— Сегодня утром мы спустились к завтраку и увидели, что в мышеловку попалась мышь; я подумала, что мы успеем поесть, после чего намеревалась отдать ее Томпсону, чтобы он вышвырнул ее коту. Так вот, незадолго до окончания завтрака я вышла из-за стола и пошла позвать его, а когда вернулась, то увидела, что миссис Хинтон вовсю отрезает ей голову! Я крикнула, чтобы она остановилась, спросила, что она делает, и вы знаете, что она мне ответила?

Сестра Чартерис возбужденно вздохнула.

— Она сказала мне, что хочет выпить ее кровь, чтобы снова набраться сил. «Какая мерзость», — сказала я. Вы только представьте себе такое! Нет, я отсюда ухожу, иначе черт знает что здесь может произойти.

Услышав от Джоан эту историю, доктор Бурлей нахмурился.

— Что ж, возможно оно и к лучшему, — проговорил он. — Прошу извинить, но я не вижу иного выхода. Вашу мать следует определить в психиатрическую лечебницу, причем чем скорее, тем лучше. Я постараюсь все организовать так, чтобы ее приняли в начале недели.

Джоан расплакалась, но он сел рядом с ней, взял ее руку в свои ладони и рассказал ей о нескольких случаях, в которых также пришлось иметь дело с приступами невероятной жестокости и которые закончились тем же.

В конце концов ему удалось убедить, и отчасти успокоить Джоан, после чего миссис Хинтон была определена в Парксайдскую психиатрическую больницу. Отъезд был намечен на следующий вторник. Было признано целесообразным ничего не говорить старой леди. После того как проблема оказалась урегулированной и самой Джоан, — в сущности, делать было нечего, молодая женщина неожиданно почувствовала, что у нее буквально гора свалилась с плеч.

Сестра Чартерис, услышав эту новость, коротко бросила: «Давно пора было», тогда как Макбрайд лишь покачала головой и буркнула своим низким, грудным голосом: «От подобных штучек и свихнуться недолго. Терпеть не могу иметь дело с психами».

Настал понедельник. В комнатах сиделок перетаскивали чемоданы и коробки, которыми изредка по неосторожности задевали за ножки мебели, производя неизбежный в таких случаях шум. Были предприняты максимальные меры предосторожности, чтобы старая леди ни в коем случае не догадалась об истинной цели всех этих перемещений. Когда же она все-таки спросила, в чем причина подобной суеты, ей сказали, что уезжает сестра Макбрайд — сообщение это не только удовлетворило, но и явно обрадовало старуху. Сидя на диване, она с выражением злобного триумфа на лице наблюдала за неповоротливыми движениями женщины, возившейся возле чайного столика. Больничная машина с санитарами должна была прибыть на следующий день к девяти утра, так что основную часть сборов предстояло завершить сегодня.

За чаем сестра Макбрайд, которая официально заступала на дежурство лишь в десять часов вечера, но так и не прилегла за весь день из-за предотъездных хлопот, наклонилась к сестре Чартерис и прошептала ей на ухо:

— Хочу потихоньку сбегать в универмаг. Представляете, моя дорогая, совсем забыла, что у меня кончились духи. Но я ненадолго.

Сестра Чартерис с нескрываемым удивлением посмотрела на свою коллегу. Она всегда поражалась пристрастием этой сухопарой клячи ко всевозможной косметике.

— Если вас не затруднит, купите мне, пожалуйста, пузырек аспирина.

— Разумеется, моя дорогая. — Сестра Макбрайд встала. — Ну, пожалуй, побегу. — И она поспешно вышла из комнаты.

Тишину нарушил голос миссис Хинтон, в котором прозвучали резкие нотки, столь часто встречающиеся у глуховатых людей:

— Какое счастье, что эта ужасная женщина завтра уезжает. Никогда еще не встречала таких дур, а к тому же и грязнуль.

Сестра Чартерис мрачновато улыбнулась. Она вполне разделяла подобную точку зрения, однако в данный момент предпочла промолчать. К тому же удобный случай избавил ее от необходимости отвечать, поскольку в этот момент в комнату вошел дворецкий Томпсон. Он подошел к сестре.

— Простите, вас просят к телефону.

— Кто?

— Имя я не разобрал, — ответил он. Разумеется, он прекрасно узнал голос доктора, однако ему было предписано ни под каким предлогом не упоминать это имя в присутствии «старой сумасбродки».

— Пожалуйста, передайте, что я сейчас подойду.

Он вышел. Миссис Хинтон окинула сестру подозрительным взглядом.

— Я ненадолго, моя дорогая, — проговорила Чартерис и поспешила вслед за Томпсоном, гадая по пути, кто же это может быть.

Оставшись одна, миссис Хинтон посмотрела в окно и увидела Мери, которая каталась на велосипеде возле дома. Старуха застучала по стеклу, пытаясь привлечь внимание девочки. Разумеется, с такого расстояния девочка ничего бы не могла услышать, но именно в этот момент она случайно бросила взгляд и увидела, как бабушка улыбается ей и машет рукой, чтобы она поднялась.

«Вот ведь бедняжка, — подумал ребенок, — сидит там одна в своей комнате». Затем она бросила велосипед и поспешила в дом.

Миссис Хинтон удовлетворенно улыбнулась: сестра, эта несносная болтунья, задержится у телефона отнюдь не «недолго», а совсем наоборот. Через минуту она услышала-как по коридору затопали легкие ножки.

— Бабуля! — закричала девочка, не успев еще открыть дверь.

— Тише ты! Зачем так шуметь? У меня и так голова раскалывается. Но входи, входи же, дорогая.