Алла Дымовская - Мирянин Страница 45

– Это ты прав, Юрий Петрович, страшнее надежды вообще ничего нет на свете, – согласился я с Талдыкиным. Примитивная философия, но, по сути, верная.

– Из-за денег этих тоже не хотелось бы мне, чтобы Ливадин узнал. Что морду набьет, я не боюсь, сам могу набить при случае. За такую бабу подраться мне и бог велел. А вот что счета немалые мои в оффшорных банках как пухленькие младенцы в яслях лежат, тут как бы совсем скверно не вышло.

– Так-так, постой-ка, Юрий Петрович, – прервал я Юрасика, сразу вспомнив интерес моего друга инспектора к финансовым обстоятельствам Тошки Ливадина. – А какое отношение к твоим счетам имеет Антон? Спрашивается, где имение, а где вода? Разве у вас были совместные интересы? У Тошки – бетонный завод, а у вас, эти ваши, как там… причиндалы к автомобилям?

– Да уж кто бы и мог спросить, так только ты, Лексей Львович. Совсем младенец в джунглях, – посочувствовал мне Талдыкин. – Ну, уж раз спросил, так слушай. Если я тебе в большом деле поверил, о такой малости, само собой, расскажу.

И Талдыкин поведал мне историю, удивительную или нет, не мне судить, – в бизнесе и его отношениях, я, честное слово, мало понимал. Зато интерес Фиделя стал мне понятен и очевиден. И не слишком много времени в моей голове заняли размышления о том, что же мне делать теперь дальше. Словно все куски разрозненной мозаики сошлись, сложились меж собой воедино.

– Вот что, Юрий Петрович. Наверное, я знаю, как тебе искупить свой грех. Слушай, что тебе надо будет для этого сделать, когда придет время. Слушай и запоминай внимательно!

Глава 6

Первая степень свободы

Опять наступило утро. Но это утро я встретил уже другим человеком. Не в смысле, что я внутренне переменился, как раз, наоборот, впервые мои подспудные желания стали совпадать с моими реальными возможностями. Я словно всеми тонкими кожными нервами ощутил, что дела наши на Мадейре стремительно летят к концу и в созидании этого конца я могу сыграть непосредственную роль. Я впервые в жизни почувствовал почти полную власть над обстоятельствами, и это ощущение сделало свободным меня самого. В той степени, когда пропадают сомнения и ты остаешься единственным двигателем для собственного стремления вперед, а все остальные лишь следуют за тобой в покорности, не понимая даже, где начало происходящего. И мысли у меня не возникло, чтобы поделиться с кем-нибудь намерениями и размышлениями о предстоящем. С Ливадиным – оттого, что его выход должен был стать финальным, с Наташей – чтобы ничто не помешало этому выходу, ну а с Юрасиком – просто потому, что для некоторых актеров в амплуа наживок для крючков неведение – их единственная страховка. С Фиделем я пока говорить тоже не собирался. Как раз для нас и начиналась взаимная игра с компасами и картами, где каждый пока действовал в одиночку, и моему инспектору еще предстояло разгадать тайны Алексея Львовича Равенского. И разгадка эта либо навеки бы скрепила нашу Дружбу, либо сделала бы до скончания земного времени непримиримыми врагами. Но скорее произошло бы первое, чем второе, в этом я почти абсолютно был уверен.

Иногда мне казалось, что мир вокруг меня нарочно подгадал таким образом, чтобы, утратив одного своего дорогого друга, я тут же обрел бы на его место Фиделя. Они были словно звенья единой великой цепи. Останься жив Никита, я никогда бы не узнал даже о существовании на свете инспектора ди Дуэро. К этому не нашлось бы повода. И только потому, что Ника мой погиб насильственной смертью (сейчас не важно, от чьей руки), на пороге моего сердца предстал Фидель. Как раз и должный расследовать обстоятельства убийства. Если это не мистика высших сил, то я даже не знаю, каким словом и назвать произошедшее. Не стоит спешить и обвинять меня в измене Дружбе между мной и Никой Пряничниковым. Никакой измены не было и в помине, а явилось мне спасение в образе Фиделя, отчего так, вы скоро поймете. Я никуда от вас не уйду, пока не объяснюсь до конца. Пока же мне ввиду готовящегося действа необходимо было переговорить с инспектором наедине.

Не дожидаясь пробуждения остатков нашей сильно поредевшей компании, я с утра пораньше отправился в управление в надежде перехватить там инспектора. Точнее, я собирался караулить его до тех пор, пока не поймаю за руку и не заставлю сделать то, что мне нужно.

Кабинет инспектора стоял запертым на замок, видно, я действительно прибыл сильно поутру. Хотя полиции и надлежит бдеть за порядком неусыпным оком денно и нощно, все же и они только люди и имеют право на отдых. Однако у дверей, прижухнув кое-как на колченогом стуле, я промаялся недолго. В управлении меня уже знали как родного, и знакомый мне на лицо дежурный в форме принес в бумажном стаканчике свежий кофе, сваренный, а не из автомата. Меня никто не беспокоил, никто не гнал, наоборот, каждый второй кивал и приветствовал на ходу. Видно, Фидель уже создал мне определенную репутацию, а может, отныне даже посторонние люди видели или замечали, что я жду не кого-нибудь, но своего друга.

Скоро меня потревожил каркающий низкий голос, шедший откуда-то сверху. Я задумался, а может, немного придремал над кофейным стаканчиком, поэтому вздрогнул от неожиданности. Пришлось вскинуть голову, и я чуть не облился горячей жидкостью, хорошо – расплескал на пол, а не на единственные приличные брюки. Надо мной стоял Салазар и грозно вопрошал, что я здесь делаю, в смысле: какого лешего торчу под дверью его шефа? Что же, собака – она друг человека, и потому собачья преданность этого дуболома от полиции своему старшему инспектору была мне даже симпатична. Я ответил вполне миролюбиво, что вовсе не торчу под дверью, а пришел по делу. Салазар, видно, уразумев, что со стула меня не снять и при помощи снайперской винтовки, пробурчал:

– Как хотите, а я пойду спать. Всю ночь в отеле коридоры патрулировал, будь они неладны на этом свете и гори в аду на том! Передайте шефу за меня.

И Салазар уже собрался уйти прочь, когда я остановил ретивого, но сонного помощника:

– Не уходите, а подождите вместе со мной. Или прилягте где-нибудь рядом, наверняка здесь есть комната для отдыха. Я разбужу вас, когда вы понадобитесь.

– Кому это я понадоблюсь? – с угрозой спросил Салазар, видно, ему не понравились мои командирские замашки.

Но это вышло случайно, и я немедленно поправился:

– Инспектору ди Дуэро, кому же еще. Я, слава богу, вам не начальство. – И чтобы задобрить младшего помощника, заговорщицки произнес: – Вам лучше последовать моему совету и остаться. Иначе пропустите кое-что интересное. К тому же ваши внушительные габариты и боевые навыки, сеньор Салазар, сегодня будут как нельзя кстати.

Салазар немедленно поубавил в себе спеси, сел рядом на такой же, как у меня, неловкий железный стул и закрыл глаза, предварительно предупредив: если я разбужу его полицейскую светлость раньше, чем придет шеф, то крепко об этом пожалею, именно в силу его, Салазара, габаритов и боевых навыков, так сильно мною расхваливаемых.

Около девяти прибыл Фидель. И заметив нашу контрастную парочку, еще издали засмеялся в пышную бороду:

– Надеюсь, вы собрались не на исповедь? – Но тут же оценил обстановку по-другому и всполошился: – Опять случилось нечто?

– Нет-нет, инспектор. Пока ничего не случилось, – произнес я многообещающе.

– И то ладно, – вздохнул Фидель, распахнув двери кабинета: – Добро пожаловать, Луиш, с чем бы вы ни пришли.

– Он тоже пригодится, – указал я на пробудившегося Салазара, как бы сообщая инспектору: его помощник ожидает у начальственных врат не по своей инициативе.

Мы вошли и сели. Но к делу перешли отнюдь не сразу, Фидель еще звонил по телефону, пару раз выбегал из комнаты прочь, у него были и свои насущные проблемы помимо меня. Салазар спокойно ждал и воспринимал все, как должное. И я в подражание ему тоже проявлял терпение. Пока инспектор наконец не послал всех отвлекавших подальше и не спросил, что мне от него нужно.

– Сегодня сеньор Талдыкин, или для простоты давайте говорить сеньор Т. забирает домой небезызвестную вам безделушку, ценой в полмиллиона. Точнее, намеревается переместить ожерелье из салона ювелирной фирмы, где оно до сей поры пребывало на временном хранении, в главный сейф отеля «Савой».

– С чего бы вдруг? – поинтересовался Фидель довольно обыденным тоном, словно я не сообщил ему ничего особенного.

– С того, что я посоветовал сеньору Т. это сделать. – В ответе мной нарочито было подчеркнуто местоимение «я».

– Я так понимаю, Луиш, вы хотите состряпать приманку в волчий капкан. Один вопрос: кого вы собираетесь на нее ловить?

– Того же, кого и вы, – ответил я инспектору, не объясняя ничего, но подразумевая все.

Фидель более не стал спрашивать. Игра меж нами началась. Мы рисовались друг перед дружкой, как два павлина, не выдавая своих тайн, но хорошо зная, что иной стороне известно если не все, то многое. Спрашивать откуда или раскрывать свои карты не полагалось. В этом было что-то от чисто ребяческого веселья, пусть и по плохому поводу, но у нашей с Фиделем игры, называемой Дружбой, свои законы.