Тони Парсонс - Загадка лондонского Мясника Страница 46

Я свернул и направился к центральной приемной, где великим премьер-министрам ставят статуи, а посредственным – бюсты.

Там я поговорил с человеком, стоявшим у дверей, тот пошел искать Бена Кинга и вернулся с невозмутимой блондинкой в очках и деловом костюме.

– Детектив Вулф? Меня зовут Сири Восс, – сказала женщина с едва заметным скандинавским акцентом. – Я секретарь мистера Кинга.

Это она выходила на террасу, когда я беседовал с политиком. Мы пожали друг другу руки.

– Как вы понимаете, – добавила Восс, – время сейчас неудачное.

И тут из коридора, ведущего в палату общин, вышел бледный, подавленный Бен Кинг.

Он взглянул на меня:

– Детектив. Я думал, все закончилось.

– Только начинается, – ответил я. – Что вы сделали двадцать лет назад?

Кинг продолжал идти, стараясь избавиться от меня тем же способом, что и от всех остальных. Секретарша тронула меня за руку, но я все равно пошел за ним. Люди в зале оборачивались.

– Что стало с Аней Бауэр? Что хотел рассказать Салман Хан? Что произошло в школе?

Плечи Кинга поникли. Этот человек, облеченный властью, привыкший все держать под контролем, получил от судьбы внезапный и сокрушительный удар.

– Мы можем поговорить в другой день? – спросил политик.

– Например, когда вернется ваш брат?

– Мой брат? Хотите поговорить с моим братом? – В его глазах полыхнуло какое-то непонятное чувство. – Это невозможно.

Кинг зашагал дальше. Я вдруг заметил, что прямо передо мной стоит Сири Восс.

– Пожалуйста, – попросила она, – не надо.

Рядом с ней я увидел двух вооруженных полицейских, в чьих глазах смешались разные чувства, но больше всего было смущения.

– Ничего не кончилось! – крикнул я вслед Кингу. – И вы это знаете!

Я хотел пойти за ним, но взглянул на секретаршу, и что-то меня остановило.

Звонок от Свайр застал меня на кухне – я готовил взбитый омлет для Скаут.

– Вы временно отстранены от должности, по вашему вопросу ведет расследование Отдел профессиональных стандартов, а на подходе расследование Независимой комиссии по рассмотрению жалоб на полицию.

Я помешал яйца.

– Какие обвинения?

– Пренебрежение или нарушение обязанностей. Давление, преследование. Что больше подойдет. У нас их более чем достаточно. – Она помолчала. – Вы хотя бы смотрите новости? Ну, конечно же, нет. Вы даже не знаете.

Свайр вздохнула, будто не веря, что такое возможно.

– Сделайте себе милость, Вулф, тупица вы несчастный. Включите телевизор.

Она повесила трубку.

Я поставил перед Скаут омлет и стал смотреть канал Би-би-си. Там шли обычные новости: взрыв в Ираке, беспорядки в Афинах, встреча в Брюсселе, пропавший ребенок, вялая экономика. И вдруг – фотографии трех солдат.

– …рядовой Химал Самир, двадцать два года. Капрал Бибек Прабин, двадцать три года, и капитан Нэд Кинг, тридцать пять лет, из полка Королевских гуркхских стрелков…

– Пап?

– …в провинции Гильменд. Причиной взрыва бронемашины стало самодельное устройство…

– Погоди, погоди, милая. Дай мне досмотреть.

– …все трое скончались от ран.

С официальных фотографий смотрели два серьезных молодых парня, торжественно застывшие, исполненные гордости. А капитан Нэд Кинг широко улыбался, глядя в камеру, будто хранил какой-то секрет, которого никто уже не узнает.

Тридцать два

По главной улице Поттерс-Филда шел Перегрин Во; костлявый и долговязый, он возвышался над толпой, едва не задевая макушкой флажки, трепетавшие над дорогой.

С тех пор, как я увидел в новостях лицо Нэда Кинга, прошло три дня. Вдоль улицы выстроились все ученики школы, впереди стояли самые младшие. Директор не сказал никому из них ни слова, да этого и не требовалось. Одного его присутствия или сурового взгляда хватало, чтобы какой-нибудь мальчишка поправил небрежно завязанный галстук и перестал болтать.

В конце улицы Во задержался перед четырьмя шеренгами юных кадетов, скованных застенчивостью и выучкой. Только теперь на лице директора появилась улыбка.

Вся школа и город пришли встретить капитана Кинга.

Я увидел сержанта Лейна, который не захотел помочь мне в деле с пропажей Ани Бауэр. Сегодня он отнесся к своим обязанностям серьезнее – прошелся по улице, закрытой для транспорта, и приветствовал директора школы заискивающим поклоном.

В толпе я увидел знакомые лица. На другой стороне улицы стояла миссис Джонс, мать Адама. Ее голова в тюрбане из шарфа стала похожа на череп – рак почти победил. Женщину приобнимала за плечи филиппинка Розалита.

Чуть дальше я заметил Жукова и сержанта Монка. Среди белокожих местных жителей человек с обгоревшим лицом казался гостем из какой-то экзотической страны. По-моему, горожане вздрагивали, увидев его, а родители уводили детей подальше. Том Монк ни на кого не обращал внимания. Он смотрел на пустую дорогу, ожидая, когда вернется еще один солдат.

В конце улицы, там, где толпа редела, одиноко стояла Наташа Бак.

На пустынной дороге показался автомобиль, и все повернули головы. Прокатился недовольный ропот: это был не катафалк, а просто черный «Мерседес».

Сержант Лейн шагнул вперед, отдал команду офицерам, что наблюдали за толпой, и поднял руку. «Мерседес» остановился, из него выскочил шофер в форме и открыл заднюю дверь.

Люди ахнули: из автомобиля вышел Бен Кинг. Сегодня он надел ту самую куртку, которая была на его брате в день гибели.

К желтым, как песок, и серым, точно камень, пятнам армейского камуфляжа добавился третий цвет – темный, коричневатый цвет засохшей крови.

Церемонию снимали телевизионщики и сотрудники различных изданий. Я видел, как Скарлет Буш заехала острым локтем в глаз фотографу, когда пресса прорвала слабенькое оцепление и выплеснулась на улицу, окружив Бена Кинга.

– Ах, старина Бен, – вдруг сказал рядом директор школы. – Всегда был эксгибиционистом.

– Тесните их назад! – кричал офицерам красный от ярости Лейн.

Бен Кинг с непроницаемым лицом шагнул на тротуар. Куртка брата обвисла на плечах, от нее веяло другим миром – миром чистейшего ужаса.

Невозможно было сказать, что у политика под курткой – пиджак и галстук? Все видели только ее. Кинг встал перед шеренгами кадетов. Юные солдаты смотрели прямо перед собой, не поворачивая к нему голову. Вокруг сновали фотографы, молодые полицейские старались восстановить порядок.

– Пусть видят, что они сделали, – вполголоса произнес Во. – Это сказала Жаклин Кеннеди, когда отказалась снять розовый костюм от Шанель, запятнанный кровью мужа. Пусть видят, что они сделали! Пусть видят.

На тротуаре начиналась давка. Офицеры оттеснили толпу, и Сири Восс раздавала пресс-релизы с официальным сообщением. Мимо нас прошли два журналиста, каждый держал листок формата А4.

– Значит, камуфляжная куртка британской армии, – сказал один. – Там объяснили, что такое МО?

– Ага, вот здесь. Маскировочная окраска, – ответил другой. – Завтра это все будет на первой полосе.

– Зря он не надел форму полностью. Фотография вышла бы лучше.

– Сири говорит, от штанов ничего не осталось.

Они помолчали.

– Кошмар.

– Да.

Плотину эмоций прорвало, женщины и мужчины начали всхлипывать, дети тоже расстроились, глядя на взрослых.

Только ученики Поттерс-Филда держались, упрямо стиснув зубы. Я взглянул на Перегрина Во. Глаза директора были сухими.

– Ужасный день для вас, сэр.

– Нэд был солдатом, – ответил он. – Я не мог пожелать ему лучшей смерти, только лучшей войны. Когда в этой проклятой стране погиб первый британский солдат? В тысяча восемьсот тридцать девятом? Об Афганистане писал еще Киплинг. Он, кстати, говорил, что раненому в афганской глуши лучше взять винтовку и вышибить себе мозги, чем ждать, когда его прикончит враг.

– Самоубийство?

Во кинул на меня презрительный взгляд:

– В самоубийстве нет ничего позорного, детектив. Только сопливое христианство осуждающе кудахчет над ним. Греки и римляне относились к этому прагматично. Для них суицид был красивым и отважным выходом из положения, если жизнь становилась невыносимой. А вот и капитан Кинг.

По главной улице медленно ехал черный катафалк с гробом, завернутым в британский флаг.

– Джеймс Сатклиф в суициде прагматики не видел, – заметил я.

Из толпы начали бросать цветы. Они падали на лобовое стекло, сверкающий черный капот, под медленно крутящиеся колеса.

– Для него самоубийство стало жестом отчаяния. Причем оба раза.

Директор вздохнул, глядя на катафалк.

– Понятия не имею, что творится в голове у людей с расстройством психики. Но я солидарен с греками и римлянами: человеческое тело принадлежит богам. Всего хорошего, детектив.