Андрей Троицкий - Черный Бумер Страница 47

— Но я…

— И если до вас, простого зрителя, эта истина не дошла, значит, Лариса не справилась с ролью. Увы… И не спорте со мной. Если бы я отбирал солисток балета по критерию «кто выше ножку поднимает», то как режиссеру мне цена — ломаный грош. А я, знаете ли, высоко ценю свое имя. Без ложной скромности, мое имя — первостатейный бренд. Вот так-то. А вы говорите про какой-то купальник и беготню по сцене.

Словоблудие главрежа прервал телефонный звонок, он сорвал трубку и снова бросил ее, услышав короткие гудки. Задумался, стараясь вспомнить, о чем только что говорил, но так и не вспомнил.

— Я, собственно, не за тем пришел, чтобы обсуждать прошлую роль Ларисы, — Демидов покачал головой, ему все не давали сказать о главном. — Хочу поговорить с вами как с деловым человеком. Только дайте слово, что Лариса не узнает о нашей встрече. Она ведь не в курсе. Я пришел, не потому, что дочь просила меня об этом. Совсем наоборот. Это моя инициатива. Даете слово?

— Как можно? Разумеется, — Поветкин в недоумении пожал плечами. — Честное благородное слово.

— Так вот, я прошу вас предложить моей дочери в новом спектакле достойную роль, — Демидов выпрямил спину и поставил локти на стол. — Роль, в которой, как вы точно выражаетесь, она бы могла раскрыться. Лариса нужно самоутвердиться в жизни, поверить в себя. Я не прошу главную роль, хотя и не сомневаюсь, что она бы справилась. Прошу лишь приличную достойную роль. Понимаете?

— Кажется, понимаю, — кивнул Поветкин.

— Я догадываюсь, что на театральные постановки все время не хватает денег. Ну, на декорации, освещение и всякое такое. А продюсеры экономят на всем. Я готов пожертвовать определенную сумму. В пределах разумного.

Поветкин хотел говорить сам и слушать только себя одного, но прикусил язык, когда речь зашла о деньгах. Он благосклонно кивал головой, мол, давай шуруй дальше. По прикиду этого Демидова видно, что он солидный мужик. И, кажется, дозрел до того, чтобы сделать крупное пожертвование в кассу его труппы. Или просто в карман Поветкина. Впрочем, это одно и то же. Скрипнули ржавые петли, секретарь, не переступая порога, поманила его рукой. Попросив прощения, режиссер поднялся, плотно закрыв за собой дверь, вышел в приемную.

Самсонов, нарезал круги по вытертому ковру.

— Ну, выяснил что?

— Все выяснил, — кивнул Самсонов, шагнул вперед, перешел на интимный шепот и подробно рассказал о результатах своих изысканий.

— Гвозди? Обрезная доска? — переспросил Поветкин. — Значит, этот хренов бизнесмен все-то мелкий рыночный торгаш? Ты не ошибаешься? Это точно?

— Абсолютно точно, сто раз перепроверил, — Самсонов прижал руки к впалой груди. — Я же сказал: у него небольшой павильон на строительном рынке в области, две точки в Мытищах и два лотка в Москве. И еще одна…

— Блин. Это я уже слышал. Что я совсем дебил по-твоему, повторяешь мне по сто раз одно и то же? Или ты дебил? Ну, кто из нас?

— Конечно… Не вы.

Поветкин уже не слушал собеседника, он слушал свое сердце, тяжело бухающее в груди. Эдуард Павлович был уверен, что с первого еж взгляда может составить правильное мнение о ком угодно. И вот он ошибся, в человеке и в лучших ожиданиях. Не говоря ни слова, Поветкин повернулся на каблуках, вернувшись в кабинет, упал в кресло, посмотрел на посетителя как солдат на вошь. Режиссер не находил слов, чтобы продолжать этот бессмысленный разговор. Пару минут он, наливаясь злостью, барабанил пальцами по крышке стола. Демидов, не заметив этой перемены настроения.

— Так вот, я готов пожертвовать, — договорил он. — Скажем, двести пятьдесят, тире триста долларов вас устоит? Это для начала.

Демидов, ожидая ответа, замолчал. Он не стал вставлять слово «тысяч», в его окружении слова «тысячи»или «миллионы»вслух не произносят. И так все понятно. От режиссерской трескотни побаливала голова, кроме того, Демидов, по жизни человек немногословный, за последний час потратил трехдневный запас слов. Теперь он все сказал, добавить нечего.

— Именно долларов? — усмехнувшись, уточнил Поветкин.

— Я привык рассчитываться долларами.

Демидов с тоской посмотрел на часы с двуглавым орлом, косо висящие на стене и вспомнил, что пришел сюда не трепаться на темы, близкие к искусству, он не любил общих, отвлеченных от жизни разговоров, он пришел по конкретному делу. И доведет разговор до конца, хотя надо поторапливаться, а этот Поветкин не мычит, ни телится. Ровно три начинается совещание в администрации губернатора Московской области, и надо бы заехать на Старую площадь, чтобы поговорить о делах с одним важным чиновником, ведающим вопросами выделения земли под застройку.

— Значит, речь о долларах, — тупо повторил режиссер. — М-да… Речь о долларах…

Поветкин мысленно выругал себя. Сам хорош. Спросил, что за бизнес у Демидова и, услышав ответ, до колен развесил уши и губы растрепал. Строительство, стройматериалы… Это несколько рыночных лотков, с которых торгуют плинтусами. А черные металл… Это всего лишь гвозди. Непрофильные активы… Это, очевидно, стиральный порошок и туалетная бумага. Господи, бизнесмен называется. Как он только посмел, этот рыночный торгаш, явиться сюда, в театр, и предложить режиссеру с мировым именем два месячных оклада его поломойки. Каков непроходимый дремучий дурак и сволочной тип. К тому же жадный то безумия. Как только язык повернулся? Триста долларов… Эта жалкая мелочь, сущие копейки… В следующий раз он принесет килограмм гвоздей, вывалит их на стол Поветкина, скажет: презент от фирмы.

— Вот что, любезный, — режиссер поднялся с кресла, давая понять, что аудиенция окончена. — Я человек далекий от денежных дел. Но еще не брал денег за то, чтобы дать артисту роль в постановке. Никогда. И принципам своим изменять не намерен. Вы меня не за того принимаете. Наверное, решили, что здесь сидит какой-нибудь бухгалтер от искусства. По себе судите. По себе. Но я не рыночный торговец обрезной доской и гвоздями. Этот разговор унизителен для моего творческого достоинства. Жаль потраченного времени. Очень жаль. Не смею вас больше задерживать.

Ошарашенный этим заявлением, Демидов встал. Он не мог понять, какая муха и за какое место укусила режиссера. Все шло так гладко, тот кивал, соглашался, что-то взвешивал про себя. Демидов сделал предложение. И вдруг… Возможно, сумма показалась режиссеру незначительной. Но он запросто мог назначить свою цену. Это ведь деловой разговор. И при чем тут обрезная доска и гвозди?

— Но позвольте, — сказал Демидов. — Давайте договорим…

— Прощайте, — Поветкин сжал губы и показал пальцем на дверь. — Вон выход.

Едва за гостем закрылась дверь, Эдуард Павлович раскрыл ежедневник. Пробежал взглядом список актрис на первой странице, зачеркнул восклицательный знак против фамилии Демидовой и поставил вопросительный.

По темному коридору Михаил Адамович брел к лестнице. Он снова наткнулся на темную громадину сейфа, стоявшего на дороге, и едва не вскрикнул от боли, ударившись лбом. Демидов подумал, что своим визитом все испортил, надо было действовать аккуратно, через посредников. Прощупать почву, узнать настроение этого хмыря Поветкина. И только тогда вступать в переговоры, опять же через третье лицо… А он поторопился и сделал большую глупость, теперь уж не поймешь какую именно. И, главное, ничего не исправишь.

На посетителей и отдыхающих пансионат «Ударник», что в сорока километрах от Москвы, навевал лирическое настроение. В живописном месте Подмосковье по березовой роще были разбросаны деревянные домики со всеми удобствами и атрибутами стариной жизни: резными наличниками и кровлей из черепицы. Человеком, который вел переговоры о покупке ПЗРК от имени одного анонимного иностранного бизнесмена, был француз русского происхождения по имени Артур Клемон, производное от настоящего имени Артур Климентьев. Бумажная душа и педант. Таких помощников у анонимного француза, надо думать, целый штат и наверняка все редкостные зануды и придурки.

Этот невысокий, подтянутый мужчина с заметной, как луна на темном небе, плешью, позволял себе выпивку пару раз в году, в свой день рождения и на Рождество, был помешан на вегетарианской диете, посещал тренажерный зал, изо всех сил молодился, стараясь нравиться всем девушкам без разбора. В одежде предпочитал полуспортивный стиль: клетчатые пиджаки в серо-голубых тонах от «Канали»за тысячу евро, льняные рубашки и галстуки с абстрактным рисунком от «Нины Ричи», стоивший не меньше сотни. При таких тряпичных излишествах, приходилось на чем-то экономить. Поэтому Клемон курил отвратительные тонкие сигары с пластиковым мундштуком по двадцать центов за штуку.

Стряхнув пепел на пол, он открыл портфель, положил перед Краснопольским на журнальный столик тонкую стопку бумаг в прозрачной папке.

— Вот здесь все, — сказал Клемон. — Сейчас вы просмотрите копии документов, запомните номер вашего счета и имя банкира, который лично станет заниматься вашими финансовыми делами. Затем бумаги надо уничтожить. Потому что номер счета должны знать только вы и еще два-три высокопоставленных служащих банка. Если возникнут вопросы, я помогу во всем разобраться.