Лиза Гарднер - Исчезновение Страница 49

Дуги снова закричал, и этот крик отозвался у нее в мозгу. «Господи, да сделай же что-нибудь! — велела она себе. — Поднимись с этой чертовой кровати!»

Рэйни напряглась, приказывая себе встать.

— Нет, нет, нет! — визжал в коридоре Дуги.

Рэйни неподвижно лежала на кровати, и по ее лицу текли слезы. «Нет. Пожалуйста, вставай. Господи! Господи! Рэйни, ты просто кусок дерьма. Как ты можешь быть такой слабой?»

Она слышала, как открылась и закрылась дверь, — и больше ничего. Бежали минуты. Рэйни не знала, сколько прошло времени. Левая нога конвульсивно подергивалась. На виски и на глазные яблоки изнутри давила неимоверная тяжесть.

Потом мужчина вернулся. Она услышала его тяжелые быстрые шаги, когда он вошел в комнату. Он схватил ее за связанные руки и стащил с кровати. Она шлепнулась на пол, как дохлая рыба, и осталась лежать, слишком оглушенная, чтобы двигаться.

— Поднимайся, — приказал он. — Я не собираюсь тащить тебя вниз по лестнице.

— Воды! — Несчастное, избитое, израненное животное молило о пощаде. Как она могла до такого докатиться?

— Поверь, скоро у тебя будет сколько угодно воды.

Он рывком поставил ее на ноги. Левое колено пронзила боль. Как только похититель ее отпустил, Рэйни снова упала. Он пнул ее под ребра и встал над ней, уперев руки в бока.

— Рэйни, у меня нет времени с тобой возиться.

«Ударь его, — подумала она. — Укуси за ногу». Она лежала, свернувшись, как эмбрион. Интересно, как это голова может болеть так сильно и до сих пор не взорваться?

— А это за то, что начала шуметь. — Он снова ее пнул.

Рэйни не двигалась. Тогда он разозлился и заорал на нее, как на собаку. Толку из этого не вышло. Она не могла встать, и ее никоим образом нельзя было к этому принудить. Видимо, похититель наконец пришел к такому же выводу. Он перестал пинать ее и тяжело вздохнул.

— По-моему, слишком много проблем за такие деньги.

Нагнувшись, он обхватил Рэйни одной рукой.

— В следующий раз, черт возьми, нужно сразу убивать, чтобы развязаться со всей этой бодягой. Не придется никого таскать на себе, кормить, где-то держать, пресекать дурацкие попытки к бегству. Честное слово, ты меня действительно достала, Рэйни. Я понимаю, почему муж тебя бросил. С тобой чертовски тяжело.

Он продолжал волочить ее за руки по коридору. Рэйни висела на нем мертвым грузом. На полпути похитителю понадобилось отдышаться. Он остановился, сделал глубокий вдох и выругался. Человеческое тело громоздко, его неудобно тащить. Если он собирается ее прикончить, она по крайней мере заставит его повозиться.

Он снова ухватил Рэйни под мышки, набрал побольше воздуха и поволок свою неудобную ношу дальше. Они оказались на кухне, обогнули угол и проследовали мимо длинного ряда шкафов. В последнюю минуту она вытянула ногу и ступней зацепилась за крайний из них. В ответ мужчина стукнул ее по голове, и они снова двинулись вперед.

Она поняла, куда они направляются. Обратно в подвал. Туда, где темно. Где холод пронизывает до костей. Рэйни начала отчаянно упираться, выгнула спину, пытаясь выскользнуть из его рук. Ей не хотелось возвращаться в эту яму. Он сбросит ее с лестницы. Запрет дверь.

И никто больше не увидит ее и Дуги живыми.

— Нет, нет, нет! — Рэйни не поняла, что начала стонать, пока ее собственный голос не достиг ее ушей.

— Заткнись! — предупредил мужчина.

Они миновали последний шкаф. Она ухватилась за ручку.

— Лорейн, не зли меня!

Но она ни за что бы не отцепилась, не могла отцепиться. Слабая, избитая, почти безумная от боли. У нее сохранилась одна ясная мысль: он не убил их вчера вечером — а это может значить лишь то, что они ему еще нужны. Значит, она должна сопротивляться, сделать последнюю попытку, прежде чем похититель оставит их на произвол судьбы.

— У меня электрошок, — гаркнул он. — Не заставляй меня его применять, Рэйни.

— Воды, воды, воды!

Он схватил ее за пальцы и силком разжал их, сорвав один ноготь. Рэйни взвизгнула от боли, а он распахнул дверь подвала и втащил ее на верхнюю ступеньку.

— И лучше шевели ногами, — сказал он, — иначе падать придется далеко.

Он с силой толкнул ее, и Рэйни едва успела ухватиться за деревянные перила, чтобы замедлить падение, а потом полетела вниз по ступенькам и приземлилась в лужу на полу.

— Выпусти меня! — закричал из темноты Дуги. — Я не хочу!

Его голос оборвался пронзительным воплем.

— Эй, Рэйни, — насмешливо сказал мужчина, — вот тебе твоя драгоценная вода.

Он захохотал и захлопнул дверь. Рэйни услышала щелчок замка.

Дуги снова начал кричать — громко, безумно, яростно:

— Нет, нет, нет, нет!

Рэйни охотно присоединилась бы к нему, если бы у нее оставались силы.

— Нет, нет, нет, нет!

Наконец Дуги замолчал. Они оба всматривались в темноту.

А затем Рэйни услышала новый звук. Низкий, дрожащий, неумолимый. Шипение во мраке.

И тут она поняла, в чем состояла уловка похитителя. Поняла, какой вопрос следовало задать Дуги с самого начала, едва открыв глаза: почему похититель дал ему сыра и печенья? Что сделал Дуги, чтобы заслужить угощение?

— Дуги, — негромко позвала она, — ты должен сказать мне правду — он тебя сфотографировал?

— Прости, — немедленно отозвался мальчик. Само по себе это уже было ответом.

Рэйни закрыла глаза.

— Дуги, ты видел газету?

— Моя фотография на первой странице. Твоя тоже, — помедлив, сообщил он.

— Дуги, переберись повыше. Можешь нащупать верстак? Залезай на него.

— Не могу! Я привязан к трубе. Я не могу двигаться.

— О нет! — Рэйни попыталась встать и разыскать Дуги в темноте. Но ноги не двигались, тело не повиновалось. Она лежала ничком на холодном полу и чувствовала, как поднимается вода.

Шипящий звук набирал силу, теперь к нему присоединилось бульканье.

Похититель открыл трубу, чтобы затопить подвал. Доказательства того, что заложники живы, были получены.

И теперь он оставил их умирать.

Глава 35

Среда, 10.41

Лейтенант Мосли прослужил в орегонской полиции двадцать лет. Все эти годы каждый его день начинался с того, что он надевал синие брюки, серую рубашку с короткими рукавами и черный кожаный ремень с кобурой и рацией.

Мосли водил ярко-синюю патрульную машину, капот которой теперь был украшен золотой звездой. Он работал в портлендском полицейском участке, располагавшемся на оживленной улице в бывшем здании почты. Когда от них попытался удрать один парень, насильник, они гнались за ним от «Старой таверны» до магазина «Золотое дерево». Тогда всем пришлось понервничать — преступник мчался по городской улице, где было полным-полно детей, — но зато потом, когда все закончилось и негодяй отправился прямиком за решетку, вспоминать об этом было очень приятно.

За время службы лейтенант Мосли повидал, наверное, несколько сотен ДТП и выписал несколько тысяч повесток в суд. Он своими глазами видел, что может сделать несущаяся на всей скорости машина с шестнадцатилетним мальчиком или с семьей из пяти человек. Потом он три года прослужил в опергруппе — примерно в то время, когда в Портленде начали действовать жестокие законы лос-анджелесских банд и девятилетние парнишки научились забивать друг друга насмерть бейсбольными битами. И наконец, пять лет он провел в отделе по борьбе с распространением наркотиков, наблюдая за тем, как героиновая эпидемия, словно гибельная волна, захлестывает целые кварталы.

Когда два года назад освободилась должность сотрудника пресс-службы, Мосли подумал, что пора сменить обстановку. Возможно, его коллеги решили, что он снизил планку и пытается дотянуть до пенсии, не слишком утруждая себя, но Мосли знал, что свой долг он заплатил. Полжизни патрулировал дороги, ходил по улицам. Побеждал и терпел поражения. Он прекрасно себе представлял, как много — и как мало — может сделать полиция.

И он подумал, что с него хватит. Впрочем, ему еще никогда не доводилось видеть ничего подобного тому, что он наблюдал сейчас. Мосли наконец отвернулся от маленького телевизора, который смотрели в коридоре сотрудники департамента защиты дикой природы, и заглянул в конференц-зал.

— Эй, — сказал он Куинси и Кинкейду, — вы должны это видеть.

Среда, 10.45

Адам Даничич вел пресс-конференцию. В безукоризненном сером костюме и нежно-розовой рубашке, с шелковым галстуком, он явно подражал звездам ток-шоу, стоя на лужайке перед маленьким белым коттеджем, со скрещенными на груди руками и выражением предельного чистосердечия на лице. Дворик был битком набит репортерами, операторами и соседями.

— Внимательно проанализировав свои действия, — объявил Даничич собравшейся публике, — я решил, что обязан выступить не как представитель прессы, а как гражданское лицо и рассказать о том, что мне известно по поводу трагического похищения женщины и ребенка у нас в Бейкерсвилле. Будучи сотрудником газеты, я, разумеется, был польщен и крайне взволнован, когда узнал, что мне предстоит освещать события для «Бейкерсвилл дейли сан» и наблюдать за ходом расследования. Честное слово, почти всю минувшую ночь я провел, работая над статьей для первой полосы утреннего выпуска. Я чувствовал, что журналист с этической точки зрения обязан быть беспристрастным наблюдателем. Он должен отстраниться от происходящих событий. Однако чем дольше я работал над статьей, тем яснее мне становилось, что я больше не могу быть бесстрастным наблюдателем. Всего несколько минут назад я получил новую информацию, благодаря которой оказался в самом центре событий. А потому, мне кажется, я должен сложить с себя полномочия ведущего обозревателя и вместо этого поведать вам все, что мне известно, в надежде что это приведет к обнаружению Лорейн Коннер и семилетнего Дугласа Джонса.