Майкл Коннелли - Поэт Страница 5

За мной видели то, о чем мечтал каждый из репортеров. Ни ежедневной мелочевки, ни обязательной строки в номер — полная свобода перемещения и возможность писать на выбранную тему.

Убийство. Хороший репортаж о нем привлекает внимание читателя. Несколько недель я описывал перестрелки в районе новостроек, печатая истории о преступнике, жертвах и их фатальных столкновениях.

В другие дни писал об убийстве на социальной почве, случившемся в Черри-Хилл, или о перестрелке в одном из баров Ледвилла. Это читают как интеллектуалы, так и люди с примитивными вкусами. Им нужны «маленькие убийства» и громкие преступления. Брат оказался прав — если ты пишешь как надо, твоя писанина заставляет людей это покупать. И я делал именно так. Писал, когда надо и как надо.

Стопа газет, сложенная на моем столе рядом с компьютером, высилась на целый фут. Газеты составляли основной источник сюжетов. Я выписывал все, что издавалось от Пуэбло до Бозмена: ежедневные, еженедельные и ежемесячные выпуски. Я просматривал их в поисках коротких заметок об убийствах, которые затем можно развернуть в пространный материал.

Периодические вспышки насилия — у нас традиция, оставшаяся еще со времен «золотой лихорадки». Конечно, далеко не в том количестве, что в Майами, Лос-Анджелесе или Нью-Йорке. И тем не менее я никогда не был ограничен в материале. И всегда мог выбирать, останавливая свой взгляд на чем-то новом или особенном.

Моя работа состояла в игре на человеческих страстях.

Но в этот понедельник поиска темы не требовалось. Просмотр я начал с недавних выпусков «Роки» и публикаций конкурента — газеты «Пост». Самоубийства не занимают газетчиков, если только дело не сопровождается особыми обстоятельствами. Смерть брата как раз представляла интерес. По всей вероятности, я должен был обнаружить статью о его смерти.

Так и случилось. Хотя «Роки» не напечатала ничего — возможно, из уважения ко мне, — «Пост» зарядила один из своих номеров шестидюймовой колонкой на эту тему. Статья вышла наутро, сразу за трагедией, заняв подвал страницы с местными новостями.

СЛЕДОВА ТЕЛЬ ДЕПАРТАМЕНТА ПОЛИЦИИ ДЕНВЕРА ЗА СТРЕЛИЛСЯ В ПАРКЕ

Один из ветеранов полиции Денвера, участвовавший в расследовании смерти студентки университета Денвера Терезы Лофтон, был найден мертвым с явными признаками огнестрельного ранения. Как сообщила полиция, трагедия произошла в четверг в национальном парке.

Шон Макэвой, 34 лет, находился в служебной машине, припаркованной на участке, примыкающем к Медвежьему озеру недалеко от входа в Эстес-парк.

Тело детектива обнаружено охранником парка, услышавшим выстрел около 5 утра и затем прибывшим к озеру.

Официальные лица из руководства парка обратились в департамент полиции с просьбой о расследовании инцидента. Происшествием занимается Управление специальных расследований. Детектив Роберт Скалари, ответственный за расследование, уже заявил о предполагаемом самоубийстве.

Скалари подтвердил, что на месте происшествия найдена записка, однако отказался предоставить подробности. Он также заявил о возможной подавленности Макэвоя в связи с трудностями на работе, но отверг любые обсуждения по характеру имевшихся проблем.

Макэвой, выросший и до настоящего времени живший в Боулдере, был женат, но бездетен. Он проработал в департаменте полиции двенадцать лет и за это время вырос до начальника подразделения, занимаясь расследованием всех преступлений, сопряженных с насилием.

В недавнее время Макэвой руководил следствием по делу 19-летней Лофтон, задушенной и изуродованной в Вашингтон-парке.

Скалари отказался прокомментировать, упоминался ли в посмертной записке случай с Лофтон, не сообщив также, в чем состояли затруднения в служебной деятельности Макэвоя.

Скалари заявил, что не знает, по какой причине Макэвой приехал в Эстес-парк, прежде чем застрелиться. По его словам, расследование инцидента продолжается.

Заметку я перечитал дважды. Она не содержала информации, мне неизвестной, но странным образом привлекла внимание. Вероятно, это происходило из предположения, будто я знаю причину появления Шона в Эстес-парке. Тем не менее думать об этом я больше не хотел. Отложив статью в отдельную папку, спрятал ее в ящик стола. Компьютер издал писклявый звук, и по верху экрана пополз текст сообщения. Меня вызывал главный редактор. Да, я снова на службе.

Офис Грега Гленна находился за отделом новостей. Одна из стен состояла из стеклянных панелей, что позволяло наблюдать за рядами репортерских кабин, а из окон, расположенных на западной стене, открывался вид на горы — если, конечно, их не закрывал смог.

Гленн был хорошим редактором, почитавшим качественную литературу более всего остального. Это мне в нем и нравилось. В газетном бизнесе существуют редакторы двух типов.

Одни уважают факты, до предела насыщая ими свои статьи, и делают так, что их опусы почти невозможно дочитать до конца. Другие — отдают все слову, никогда не позволяя фактам попасть в тело сюжета. Я нравился Гленну потому, что умел писать, и он почти всегда доверял мне выбор темы.

Он никогда не давил на меня, так же как никогда не досаждал расспросами. Понадобилось время, чтобы понять: если он оставит газету и уйдет на понижение или на повышение, все это может перемениться.

Редакторы вьют собственные гнезда. Уйди он — и, видимо, мне придется заняться новостями полицейской хроники или переписывать строки прямо из полицейских пресс-релизов, анализируя «маленькие» убийства.

Я присел на обитый бархатом стул напротив стола и стал ждать, пока он закончит разговор по телефону. Гленн был лет на пять старше меня. Когда десять лет назад я впервые появился в «Роки», он уже считался одним из лучших репортеров, каким я сам стал теперь. Однако со временем он ушел в менеджмент.

Теперь Гленн каждый день носил костюм и пользовался маленькими привилегиями на футбольных матчах с участием подающего из «Бронко». Гленн проводил больше времени за телефонными переговорами, чем за прочими делами, тщательно отслеживая политику головного офиса в Цинциннати.

Он превратился в сорокалетнего мужчину с животиком, женой, двумя детьми и хорошим жалованьем, которого не хватало на покупку дома там, где хотела бы жить его жена. Все это Грег рассказал мне за пивом в Винкупе, и это был единственный раз за последние четыре года, когда я видел его пьяным.

Одну из стен в кабинете Гленна занимала полоса пришпиленных к ней лицевых страниц: темы газетных выпусков за последние семь дней. Каждое утро страницу семидневной давности снимали, прикрепляя свежую обложку в начале.

Наверное, он делал так, чтобы находиться в курсе новостей и в их связи с реальными событиями. А может, просто напоминал себе о сути профессии журналиста — ведь теперь Гленн не писал ничего.

Наконец он положил телефонную трубку и посмотрел на меня.

— Спасибо, что пришел. Хочу снова выразить сочувствие по поводу брата. И если тебе необходимо еще какое-то время — не проблема.

— Спасибо. Но я вернулся.

Он кивнул, не собираясь, однако, меня отпускать. Я понял, что Гленн хочет сказать еще что-то.

— Хорошо, тогда ближе к делу. Что у тебя есть на этот момент? Насколько я помню, ты находился в поиске нового проекта, когда... когда все произошло. Раз уж ты вернулся к работе, лучше занять тебя настоящим делом. Сможешь погрузиться в него с головой.

И в этот момент я понял, что за дело мне предстоит. Наверное, решимость зрела у меня давно. Просто она не могла выйти на поверхность, пока Гленн не задал свой вопрос. Конечно, теперь-то все очевидно.

— Я собираюсь писать о своем брате, — ответил я.

Не уверен, был ли мой ответ именно тем, что Гленн надеялся услышать. Думаю, да. Мне казалось, он следил за развитием событий с того момента, как узнал, что двое полицейских встретили меня в редакции и сказали о том, что случилось с братом. Вероятно, он достаточно умен, чтобы специально не давать такого задания, а устроить так, чтобы решение принадлежало мне. Оставалось задать простой вопрос.

В любом случае выстрел за мной. И все мои обстоятельства резко переменились. С той же ясностью, с какой жизнь представляется в ретроспекции, все будущие события определились с единственной фразой в тот момент, когда в офисе Гленна прозвучал мой ответ.

Да, я сталкивался со смертью. Я представлял себе зло. Но я не знал ничего.

Глава 3

Взгляд Уильяма Гладдена скользил по мелькавшим около него счастливым лицам. Казалось, он стоит возле торгового автомата. Купите фотокарточку. Не нравится? Вот другая, возьмете?

Нет, не сейчас. Кроме того, их родители слишком близко. Надо подождать, пока кто-то из них не сделает ошибку, выйдя на пирс или наклонившись к окошку ларька за сладкой ватой, — и оставит свое чадо совершенно без присмотра.