Дин Кунц - Интерлюдия Томаса Страница 5

Когда мы идем через гараж к маленькому офису, Донни говорит:

— Наш семилетний сын Рики узнал о сексе из какой-то субботней мультипликационной программы и вдруг заявляет нам, что не хочет быть ни нормальным, ни голубым, все это отвратительно. Мы отключили спутниковую тарелку. Нет нынче никаких стандартов. Теперь Рики смотрит старые мультфильмы Диснея и «Уорнер бразерс» по ди-ви-ди. Можно не волноваться, что Багс Банни начнет приставать к Даффи Даку.

Помимо «Ноу-Доз», я покупаю два шоколадных батончика.

— Торговый автомат принимает доллары или мне нужна мелочь?

— Банкноты он принимает, будь уверен, — отвечает Донни. — Ты слишком молод, чтобы давно водить трейлер.

— Я не дальнобойщик, сэр. Всего лишь безработный повар блюд быстрого приготовления.

Донни выходит со мной из офиса, и я покупаю в автомате банку «Маунтин дью».

— Моя Дениз тоже повар блюд быстрого приготовления в ресторане. У вас особый язык.

— У кого, нас?

— У поваров блюд быстрого приготовления. — Половины лица, разделенные шрамом, теряют симметрию, когда он улыбается, и лицо становится похожим на расколовшуюся тарелку. — Две коровы, заставь их плакать, дай им одеяла и спарь со свиньями.

— Ресторанный жаргон. Так официантка говорит о заказе двух гамбургеров с луком, сыром и беконом.

— Меня это удивляет, — говорит он и действительно выглядит удивленным. — Где ты был поваром… в смысле, когда работал?

— Видите ли, сэр, меня носит по стране.

— Это, наверное, так интересно, видеть новые места. Я давно уже не видел новых мест. Конечно, я бы с удовольствием отвез куда-нибудь Дениз. Чтобы только мы вдвоем. — Его глаза вновь наполняются слезами.

Похоже, он самый сентиментальный механик за Западном побережье. — Чтобы только мы вдвоем, — повторяет он, и под нежностью в его голосе, которую вызывает упоминание жены, я слышу нотку отчаяния.

— Я полагаю, с детьми трудно куда-то уехать только вдвоем.

— Нет у нас такой возможности. И не будет никогда.

Может, это только мое воображение, но у меня возникает подозрение, что последние слезы еще и горькие, не только соленые.

Когда я запиваю пару таблеток «Ноу-Доз» газировкой, он спрашивает:

— Ты часто так подстегиваешь нервную систему?

— Не часто.

— Если будешь пить их слишком много, сынок, допрыгаешься до кровоточащей язвы. Избыток кофеина разъедает желудок.

Я откидываю голову назад и выпиваю слишком сладкую газировку несколькими большими глотками.

Когда бросаю пустую банку в ближайшую урну, Донни спрашивает:

— Как тебя зовут, сынок?

Голос тот же, но тон меняется. Его дружелюбие исчезает. Когда я встречаюсь с ним взглядом, глаза у него по-прежнему синие, но в них появляются стальной отлив, ранее отсутствовавший, и настороженность.

Иногда самая невероятная история может оказаться слишком невероятной, чтобы быть ложью, а потому подозрительность уходит. Я решаюсь пойти этим путем:

— Поттер. Гарри Поттер.

Взгляд его такой же острый, как перо детектора лжи.

— С тем же успехом ты мог бы сказать: «Бонд. Джеймс Бонд».

— Видите ли, сэр, так назвали меня родители. И имя это мне очень нравилось до появления книг и фильмов. Но после того, как кто-то в тысячный раз спросил, действительно ли я волшебник, я начал задумываться, а не поменять ли мне имя, скажем, на Лекса Лютора[6] или что-то в этом роде.

Дружелюбие и общительность Донни на какое-то время превратили «Уголок гармонии» в Винни-Пухову опушку. Но теперь воздух пахнет скорее не морем, а гниющими водорослями, огни над бензоколонками такие же резкие, как в комнате допросов полицейского участка, и глянув на небо, я не могу найти ни Кассиопеи, ни другого знакомого созвездия, словно Земля отвернулась от всего знакомого и успокаивающего.

— Если ты не волшебник, Гарри, тогда чем же ты занимаешься по жизни?

Не только тон изменился, но и дикция. И у него, похоже, возникли проблемы с краткосрочной памятью.

Заметив удивление на моем лице, он истолковывает его правильно, потому что говорит:

— Да, я помню, что ты сказал, но подозреваю, что это далеко не все.

— Извините, сэр, но я повар, и только повар. Я не из тех, у кого много талантов.

Подозрительность превращает его глаза в щелочки.

— Яйца… разбить и растянуть. Кардиологическое сужение.

Я вновь перевожу:

— Растянуть — три яйца вместо двух. Разбить — яичница-болтунья. Кардиологическое сужение — гренок с избытком масла.

С глазами-щелочками Донни напоминает мне Клинта Иствуда, будь Клинт Иствуд на восемь дюймов ниже, на тридцать фунтов тяжелее, не таким симпатичным, лысеющим и обезображенным шрамом.

Следующая его фраза звучит словно угроза:

— «Уголку гармонии» не нужен еще один повар блюд быстрого приготовления.

— У меня нет намерений искать здесь работу, сэр.

— А что ты здесь делаешь, Гарри Поттер?

— Ищу смысл жизни.

— Может, твоя жизнь смысла не имеет.

— Я уверен, что имеет.

— Жизнь бессмысленна. Любая жизнь.

— Возможно, вас это устраивает, сэр. Меня — нет.

Он откашливается, и у меня возникает ощущение, что у него в пищеводе застрял шарик, скатанный из волос. Потом плюет, и отвратительный зеленовато-желтый сгусток приземляется в двух дюймах от моего правого ботинка, на встречу с которым он, несомненно, и отправлялся.

— Жизнь бессмысленна у всех, кроме тебя. Так, Гарри? Ты лучше остальных, правильно?

Его лицо каменеет в необъяснимой злобе. Мягкий, сентиментальный Донни трансформировался в Донни-Гунна, потомка Аттилы, способного на внезапное, бессмысленное насилие.

— Не лучше, сэр. Вероятно, хуже многих и многих. В любом случае дело не в том, кто лучше или хуже. Просто я особенный. Вроде дельфина, который выглядит рыбой, плавает, как рыба, но рыбой не является, потому что он — млекопитающее и потому что никто не хочет есть его с чипсами. А может, как луговая собачка, которую все называют собакой, хотя она совсем и не собака. Она выглядит, как пухлая белка, хотя она вовсе не белка, потому что живет в норах, а не на деревьях, а зимой впадает в спячку, пусть и не медведь. Луговая собачка не говорит, что она лучше настоящих собак или лучше белок или медведей, просто она другая, так же как дельфин другой, но, разумеется, у нее нет ничего общего с дельфином. И я думаю, что мне лучше вернуться в мой коттедж, съесть шоколадные батончики и подумать о дельфинах и луговых собачках, пока я не смогу более четко выразить в словах эту аналогию.

Иногда, если я прикидываюсь, что у меня не все дома, мне удается убедить плохиша, что никакой угрозы для него я из себя не представляю и нет смысла тратить на меня время и энергию, а лучше сберечь их для более важных плохих дел. В других случаях мое присутствие выводит их из себя. Уходя, я отчасти ожидаю, что меня огреют монтировкой.

Глава 3

Дверь в коттедж номер шесть распахивается, когда я подхожу к ней, но никто не появляется на пороге.

Войдя и закрывая за собой дверь, я вижу, что Аннамария стоит на коленях, чистит зубы золотистому ретриверу.

Она говорит:

— Когда-то у Блоссом была собака. Она положила в корзину зубную щетку для Рафаэля и тюбик пасты с ароматом ливера.

Золотистый сидит, вскинув голову, невероятно терпеливый, позволяя Аннамарии оттягивать губы, чтобы добраться до зубов, не слизывая пасту со щетки до того, как та пройдется по зубам. Он закатывает глаза, увидев меня, словно говоря: «Это так неприятно, но намерения у нее добрые».

— Мэм, я бы хотел, чтобы дверь оставалась запертой.

— Она заперта, когда закрыта.

— Она постоянно открывается.

— Только для тебя.

— Почему это происходит?

— А почему не должно?

— Мне следовало спросить — как это происходит?

— Да, в этом ты прав, такой вопрос лучше.

Пахнущая ливером зубная паста способствовала повышенному слюноотделению. Аннамария прерывает чистку зубов, чтобы взять полотенце и досуха вытереть челюсти и подбородок Рафаэля.

— Прежде чем уйти на разведку, мне следовало предупредить тебя не включать телевизор. Поэтому я и вернулся. Чтобы предупредить.

— Мне известно, что показывают на телевидении, молодой человек. Я скорее подожгу себя, чем буду смотреть большую часть программ.

— Не смотри даже хорошие программы. Вообще не включай. Я думаю, телевидение — это тропа.

Выжимая пасту на зубную щетку, она спрашивает:

— Тропа куда?

— Это прекрасный вопрос. Найдя ответ, я пойму, что притянуло меня в «Уголок гармонии». Так каким образом эта дверь открывается исключительно для меня?

— Какая дверь?

— Эта дверь.