Мелани Раабе - Западня Страница 5

Попробовала кофе, скривилась. Обычно я его с удовольствием пью без всего, но сегодня мне он кажется слишком крепким. Достаю из холодильника сливки, которые держу для Шарлотты или гостей, добавляю в чашку. Зачарованно слежу за сливочными облачками, которые клубятся в чашке, то сливаются, то разбегаются, абсолютно непредсказуемые в своих движениях, как расшалившиеся дети. И мне становится ясно, что я себя загнала в ситуацию, совершенно непрогнозируемую, как эти клубящиеся облачка, которую я не могу контролировать. Ну, заманю я его в свой дом.

И что дальше?

Облачка закончили свои танцы, сошли на нет. Беру ложечку, мешаю, маленькими глотками пью кофе. И смотрю на подъездную дорогу. Она у меня обсажена деревьями и сейчас почти вся устлана желтыми, красными, бурыми листьями каштана. Впервые дорога кажется мне угрожающей. Вдруг становится трудно дышать.

Сама я не справлюсь.

Отвожу взгляд от дороги и беру смартфон. Пару минут тыкаю пальцами, пока нахожу, как включить антиопределитель своего номера. Встаю, делаю музыку потише. Снова сажусь и набираю номер комиссариата, который вел дело о смерти Анны. Этот номер я помню наизусть до сих пор.

Услышала длинный гудок, и сердце забилось. Пытаюсь дышать спокойно. Убеждаю себя, что поступаю правильно. Несмотря ни на что, надо довериться полиции. Предоставить ловить убийцу профессионалам. А начатую рукопись засунуть поглубже в нижний ящик письменного стола или лучше вообще выбросить и забыть.

Второй гудок, бесконечный, мучительно длинный.

Волнуюсь, как перед экзаменом, с трудом перевожу дыхание. Вдруг засомневалась: а что, если они мне опять не поверят, как тогда? Я мысленно заметалась, но вдруг там снимают трубку, и я слышу женский голос. Я сразу узнала ее.

Андреа Брандт из отдела убийств. Она мне не нравится, и я ей не нравлюсь. Решимость моя пошатнулась.

– Алло, – тянет она нараспев, и, поскольку я никак не начну говорить, в голосе уже чувствуется легкое раздражение.

Я собираюсь с духом.

– Добрый день. Могу я поговорить с комиссаром Юлианом Шумером?

– У него сегодня выходной. А с кем я говорю, простите?

К горлу подкатывает комок, не знаю, что делать, довериться ей – как назло именно ей! – или перезвонить еще раз.

– Я по поводу одного старого дела, – наконец говорю я, делая вид, что не услышала ее вопроса.

Я еще не готова назвать себя. Пока не готова.

– По поводу одного убийства, которое произошло лет десять назад.

– Да-да?

Чувствую, как она навострила свои полицейские ушки, и мне хочется отвесить себе оплеуху за то, что не смогла как следует подготовиться к разговору. Вечная моя импульсивность – и, как назло, именно сейчас.

– Что бы вы сказали, – начинаю опять я, – если бы выяснилось, что через десять с лишним лет всплыли новые свидетельские показания. Показания того, кто думает, что сможет опознать убийцу.

Андреа Брандт сориентировалась мгновенно.

– И этот свидетель – вы? – спрашивает она.

Черт! Может, выложить все карты на стол? Никак не могу решиться.

– Если вы хотите дать показания, то можете приехать в любое время, – добавляет она.

– А как часто раскрывают такие старые дела?

Чувствую, как женщина на другом конце линии подавила тяжелый вздох, и пытаюсь представить, сколько в ее карьере было таких звонков, из которых в конечном итоге не вышло ничего конкретного.

– Точные цифры я вам назвать не могу, фрау… – она делает паузу.

Милые полицейские хитрости. Я ничего не сказала. Выдержав на мгновение неприятную паузу, она предпринимает еще одну попытку выяснить мое имя.

– Нередко бывает, что старые дела, так называемые «глухари», удается раскрыть с помощью ДНК-данных – это своего рода генетические отпечатки пальцев, – сообщает мне она. – Эти данные и по прошествии десятилетий остаются абсолютно надежными.

В отличие от свидетельских показаний, думаю я.

– И как я уже говорила, если вы хотите сделать какое-то заявление, мы ждем вас в любое время, – продолжает Брандт. – А о каком деле идет речь?

– Мне надо подумать.

– Ваш голос кажется мне знакомым, – вдруг говорит она. – Мы с вами раньше не встречались?

Я в панике. Прерываю соединение. И только теперь замечаю, что во время этого короткого разговора я успела вскочить и нервно расхаживала туда-сюда по кухне. Неприятно засосало под ложечкой. Я снова сажусь за стол, жду, пока успокоится пульс, допиваю остатки кофе. Он холодный и пресный.

Руководитель следствия оставил по себе более приятные воспоминания, а эту молодую чопорную комиссаршу, которая тогда тоже была в группе, мне лучше забыть. Уже тогда, когда писали протокол моих показаний, я чувствовала, Андреа Брандт мне не доверяет. У меня даже было такое впечатление, что долгое время она про себя считала меня убийцей, несмотря на все неопровержимые доказательства моей невиновности. И теперь мне надо попытаться убедить, как назло, именно эту Брандт, что я узнала убийцу Анны в знаменитом журналисте, репортаж которого увидела в выпуске новостей. Двенадцать лет спустя. И что сама я к ней прийти не могу. Потому что от одной только мысли, что придется выйти из дома, мне становится плохо…

Нет.

Если я хочу привлечь этого человека к ответственности, то придется сделать это самой.

Бывает, смотришь в зеркало и саму себя не узнаешь. Стою в ванной и рассматриваю свое отражение. Давно такого не было. Конечно, я смотрюсь в зеркало утром и вечером, когда умываюсь и чищу зубы. Но – так, мимоходом. Сегодня – иначе.

День икс. Журналист, которого я пригласила к себе на интервью, скорее всего, уже едет в машине к моему дому. И с каждой минутой приближается к подъездной дорожке. Потом он выйдет из машины, пройдет несколько метров до входной двери – и позвонит. Я готова. Я изучила его. Я знаю, кого увижу, когда он сядет напротив меня. А кого увидит он? Вглядываюсь в себя. Вот это мои глаза, нос. Рот, щеки, уши и снова глаза. Эта внешность слегка удивляет меня: так вот, значит, как я выгляжу. Значит, это вот и есть я.

Когда зазвонил звонок, я вздрогнула. Но собираюсь, еще раз прокручиваю в голове свой план, расправляю плечи и иду открывать дверь. Сердце колотится так, что в доме дрожат стекла. Глубоко вдыхаю, выдыхаю, открываю дверь.

…Много лет монстр преследовал меня в кошмарах, и вот он стоит передо мной наяву. Протягивает руку. С трудом подавляю инстинктивное желание заорать, развернуться и убежать. Не дрожи, не бойся. Смотри ему прямо в глаза, говори громко и четко. Ты это устроила, ты к этому готовилась. И вот этот момент настал, и когда он настал, то все кажется каким-то ненастоящим. Пожимаю протянутую руку, улыбаюсь и говорю: «Прошу, входите». Не дрожу, не боюсь, смотрю ему прямо в глаза, говорю громко, четко и ясно. Потому что знаю: монстр мне здесь ничего не сможет сделать. Весь мир знает, что он здесь. Мое издательство, его редакция… И даже когда мы останемся вдвоем – он ничего мне не сможет сделать. Он ничего не будет делать. Он же не дурак. И все же… Мне стоит больших усилий повернуться к нему спиной и пойти в дом. Иду туда, где будет интервью. Я выбрала столовую. Это не был какой-то особенно обдуманный выбор, скорее – интуитивный. Столовая. Это Шарлотта, моя помощница. Подходит, берет у него пальто, хлопочет, суетится, болтает, предлагает напитки, излучает очарование – словом, делает все то, за что я ей плачу. Для нее это всего лишь обычная работа. Она понятия не имеет, что на самом деле происходит, но само ее присутствие успокаивает меня.

Пытаюсь вести себя естественно, не пялиться на него, не бросать оценивающие взгляды. Он высокий, с проседью в коротко подстриженных темных волосах, но самое примечательное – это серые, холодные, ясные глаза. Окинул взглядом помещение, подходит к столу, который у меня такой огромный, что можно проводить настоящие конференции. Ставит сумку на ближайший стул, открывает, смотрит. Очевидно, проверяет, не забыл ли чего.

Шарлотта приносит маленькие бутылочки с водой и стаканы. Я подхожу к столу, на котором лежит несколько экземпляров моего нового романа, в котором я описала убийство своей сестры. Мы оба, он и я, знаем, что это не художественный вымысел, а обвинительное заключение. Беру бутылочку, открываю, наливаю воды в стакан, руки ни капельки не трясутся.

Монстр выглядит абсолютно так же, как на экране телевизора. Его зовут Виктор Ленцен.

– Замечательный дом, – говорит господин Ленцен, подходя к окну.

Его взгляд устремлен на подъездную дорожку.

– Спасибо. Рада, что вам у меня нравится.

Злюсь на себя за это многословие, простого «спасибо» было бы вполне достаточно. Выдаю волнение. Не дрожать, не бояться, смотреть прямо в глаза, говорить громко и четко.