Саймон Бекетт - Химия смерти Страница 5

Я поджидал возле своей машины, пока Маккензи и его напарник-сержант, одетый в штатское, ходили смотреть на собаку. Глядя на их неторопливую походку, можно было решить, что они никуда не спешат, что им чуть ли не все равно. Но то обстоятельство, что вместо обычных полицейских сюда приехал старший следователь по особым делам, говорило само за себя.

Отправив сержанта осматривать комнаты, инспектор подошел ко мне.

– Объясните еще раз, почему вы сюда заехали.

От него пахло одеколоном, потом и – чуть заметно – мятой. Багровая от загара лысина пламенела сквозь редеющие рыжие волосы, но если Маккензи и испытывал дискомфорт, стоя под палящим солнцем, то виду не подавал.

– Был рядом. Думал, зайду, навещу.

– Светский визит, значит?

– Просто хотел убедиться, что у нее все в порядке.

Я не собирался вмешивать сюда Линду Йейтс без особой необходимости. Раз я ее доктор, то обязан считать все, что она мне говорит, врачебной тайной. К тому же, думал я, полицию вряд ли интересует, что и кому снится. Мне бы самому следовало попроще отнестись к вещему сну Линды. Если не считать, что Салли – как ни странно – и впрямь не оказалось дома.

– Когда вы в последний раз видели мисс Палмер? – спросил Маккензи.

Я прикинул время.

– Пару недель как не встречал.

– Поточнее можете сказать?

– Помню, что видел ее в пабе, на летнем барбекю, недели две назад. Она туда заходила.

– С вами?

– Нет. Но мы поговорили.

Очень коротко: «Привет, как дела?» – «Нормально. Ну пока». Бессмыслица, в сущности. А ведь, наверное, то был последний наш разговор. Если, конечно, предположить худшее. Впрочем, сомнений у меня уже не оставалось.

– Прошло, значит, две недели, и сегодня вы вдруг решили объявиться?

– Я просто услышал, что нашли чей-то труп. И захотел проверить, все ли у нее в порядке...

– Что вас заставляет думать, что труп женский?

– Ничего не заставляет. Так, подумал, не проведать ли...

– В каких вы с ней отношениях?

– Ну... скажем, друзья.

– Близкие?

– Да нет.

– Спите с ней?

– Нет.

– Спали?

Я хотел было сказать, что это не его дело. Но такова его работа. В подобных ситуациях тайна личной жизни не столь уж важна. Это я знал хорошо.

– Нет.

Мы молча смотрели друг другу в глаза, затем Маккензи вынул из кармана коробочку с мятными лепешками и, не торопясь, положил одну в рот. Я обратил внимание, что у него на шее сидит подозрительной формы родинка.

Маккензи сунул коробочку обратно, так и не предложив мне ни одной конфетки.

– Итак, интимных отношений у вас не было? Просто хорошие друзья, я так понял?

– Знакомы были, и все.

– И тем не менее вы сочли нужным проверить, в порядке ли она. Причем только вы, больше никто.

– Она живет здесь совсем одна. Вдали от людей даже по местным меркам.

– Почему не позвонили?

Здесь я смешался.

– Даже в голову не пришло...

– У нее есть мобильный телефон?

Я сказал, что есть.

– Номер знаете?

Номер Салли был записан у меня в мобильнике. Я стал прокручивать список, заранее зная, что именно он собирается спросить. Надо быть дураком, чтобы не додуматься самому...

– Вызывать? – предложил я, опережая инспектора.

– Валяйте.

В ожидании ответа он буравил меня взглядом. И что мне сказать Салли, если она подойдет к телефону?.. Хотя, если честно, в это я не верил.

В доме распахнулось окно спальни, и из него высунулся сержант полиции.

– Сэр, тут в дамской сумочке телефон звонит.

Мы и сами могли слышать, как позади сержанта негромко переливается электронный колокольчик. Я нажал кнопку отбоя. Мелодия умолкла. Маккензи кивнул напарнику:

– Да, это мы. Продолжайте.

Сержант исчез. Маккензи почесал подбородок.

– Это еще ничего не доказывает, – сказал он.

Я промолчал.

Он вздохнул.

– Чертова жара...

Первый намек, что на него хоть как-то действует погода.

– Ладно, пойдемте в тень.

Мы отошли под защиту дома.

– Родственники у нее есть? – спросил он. – Может, кто-то знает, где она?

– Трудно сказать. Ферма ей досталась по наследству, но, насколько я знаю, в здешних краях у нее никого нет.

– Как насчет приятелей? В смысле, кроме вас?

Здесь могла таиться некая ловушка, крючок, однако разобрать было трудно.

– В поселке-то у нее знакомые есть, да вот кто конкретно...

– Дружки? – спросил он, следя за моей реакцией.

– Извините, понятия не имею.

Он неопределенно хмыкнул, глядя на часы.

– И что теперь? – спросил я. – Проверите, совпадает ли ДНК трупа с образцом из ее дома?

Инспектор вскинул взгляд.

– А вы, похоже, знаете толк в этих делах.

Я почувствовал, как зарделись щеки.

– Да нет...

Маккензи не стал копаться дальше, и я украдкой перевел дух.

– Как бы то ни было, мы еще не знаем, совершено ли здесь преступление. Есть некая женщина, которая – может быть! – исчезла, и это все. Нет ничего, что связывало бы ее с найденным трупом.

– А собака?

– Возможно, убита другим животным.

– Насколько я заметил, рана на шее выглядит скорее резаной, а не рваной. Она нанесена острым предметом.

Вновь тот же оценивающий взгляд. Я мысленно дал себе пинка за болтливость. Сейчас я просто местный врач. И ничего больше.

– Посмотрим, что скажут эксперты. Пусть даже так; собаку она могла убить своими руками.

– Вы сами в это не верите.

Он явно хотел возразить, однако передумал.

– Нет, не верю. Но и спешить с выводами тоже не собираюсь.

Отворилась входная дверь. Из нее, покачивая головой, вышел сержант:

– Пусто. Впрочем, свет в коридоре и гостиной оставался гореть.

Маккензи кивнул, будто именно такого ответа и ждал. Он повернулся ко мне:

– Не смею вас больше задерживать, доктор Хантер. Позднее пришлем кого-нибудь оформить ваше заявление. И буду признателен, если вы воздержитесь от праздных разговоров на эту тему.

– Разумеется, – ответил я, стараясь скрыть раздражение от того, что меня предупреждали о подобных вещах.

Отвернувшись, Маккензи начал что-то обсуждать с сержантом. Я пошел было прочь, но остановился.

– Да, чуть не забыл, – сказал я. Инспектор бросил на меня недовольный взгляд. – Насчет вашей родинки на шее. Может, ерунда, но сходить на обследование не помешает.

Возвращаясь к машине, я затылком чувствовал, как они смотрят мне вслед.

Словно оглушенный, вел я машину обратно к поселку. Дорога бежала мимо местной «заводи», точнее, обмелевшего озерца Манхэмуотер, что понемногу, из года в год, уступало натиску камыша. Зеркально-спокойную гладь воды лишь изредка нарушали гусиные стаи. Ни само озерцо, ни забитые осокой протоки или дренажные канавы, прорезавшие соседние болота, нельзя было пройти даже на плоскодонке. Рек поблизости не имелось, и Манхэм обходили стороной речные суда и туристы, наводнявшие прочие места этого озерного края в летнюю пору. Хотя до соседей было не больше нескольких миль, Манхэм казался совсем иной частью Норфолка, одряхлевшей и малоприветливой. Жизнь поселка, окаймленного лесами и плохо осушенными топями, выглядела столь же застойной, как и болота вокруг. Если не считать редкого любителя природы, случайно забредавшего сюда в поисках певчих птиц, Манхэм замкнулся в себе, все глубже и глубже погружаясь в одиночество, словно противный, никем не любимый старик.

Нынешним вечером, будто бы в издевку, поселок в ослепительных лучах солнца выглядел чуть ли не жизнерадостным. Центральная лужайка и церковные клумбы били по глазам красками до того яркими, что становилось больно. Цветы – вот то немногое, чем гордился Манхэм. За ними тщательно ухаживал старый Джордж Мейсон на пару со своим внуком Томом, те самые садовники, которых я встретил в день приезда. Даже поставленный на попа жернов на краю лужайки – памятник Деве-мученице – и тот увешан цветочными гирляндами. Так повелось, что раз в год местные школьники украшали этот древний обелиск, водруженный на месте, где, как гласит молва, в шестнадцатом веке соседи по смерти забили камнями одну женщину. Рассказывают, что она избавила от паралича какого-то ребенка, и за это ее обвинили в колдовстве. Генри как-то пошутил, что только в Манхэме можно стать мучеником за доброе дело, и добавил, что в этом урок для нас обоих.

Домой идти не хотелось, поэтому я отправился в клинику. Я часто бывал там даже без особой необходимости. Временами в моем коттедже становилось одиноко, а у Мейтланда всегда можно найти хотя бы иллюзию работы.

Через заднюю дверь особняка я попал прямо в амбулаторию. Приемной и комнатой ожидания одновременно служила старая оранжерея, полная влажного воздуха и растений, за которыми с любовью присматривала Дженис. Часть первого этажа была превращена в личные апартаменты Генри, но они находились в противоположном крыле особняка – настолько большого, что мог бы разместить всех нас, вместе взятых. Я отправился в старый смотровой кабинет и, закрыв за собой дверь, вновь ощутил умиротворяющий аромат дерева и восковой мастики. Хотя кабинетом этим я пользовался чуть ли не каждый день с момента приезда, он скорее отражал индивидуальность Генри, а не мою: старинная картина с охотничьей сценой, стол-бюро с убирающейся крышкой и добротное кожаное кресло. Полки заполнены его старыми книгами и журналами по медицине, как, впрочем, и по менее типичной для сельского врача тематике. Имелись томики Канта и Ницше, причем одна полка целиком отдана психологии – одному из коньков Генри. Единственным моим личным вкладом в эту обстановку (да и то после нескольких месяцев уговоров) стал компьютерный монитор, тихо гудевший на письменном столе.