Роберт Блох - Психоз 2 Страница 5

— Но это же полная противоположность того, что происходило со мной.

— Противоположность, но по сути то же самое. — Сестра Барбара вздохнула. — С вами обращались как с неженкой, а со мной — как с сорванцом. То, что я была первой, задевало меня так же, как вас — то, что вы были последним.

Воздух вокруг был плотный, липкий. В окно с улицы заползали сумеречные тени и сгущались вокруг круга света, лившегося из лампы.

— Может, это было лишь частью моей проблемы, — сказал Норман. — Вы знаете, что со мной произошло: я переодевался женщиной. Вам повезло. Вы, во всяком случае, избежали потери своей индивидуальности, потери пола.

— Разве? — Сестра Барбара выпустила из рук четки. — Сестра — существо бесполое. И лишенное индивидуальности. Даже имя, данное ей при рождении, у нее отнимают. — Она улыбнулась. — Я не жалею об этом. Но, если вдуматься, вы и я внутренне очень похожи. Мы родственные души.

На мгновение Норман едва не поверил ей. Он хотел поверить, хотел признать факт их сходства. Однако в круге света на полу он увидел тень — тень оконной решетки.

— Есть отличие, — сказал он. — Вы пришли сюда, потому что сами так захотели. И можете уйти, когда захотите. Это называется свобода воли.

— Не бывает свободной воли. — Сестра Барбара покачала головой. — Только Божья. Это Он прислал меня сюда. Я иду лишь туда, куда Он меня направляет. А вы остаетесь здесь лишь затем, чтобы служить той же Божественной цели.

Она умолкла. Мертвенно-бледный свет проник в помещение. Норман принялся искать глазами его источник в неожиданно сгустившейся темноте за окном. И тут решетку сотряс гром.

— Похоже, начинается гроза. — Взглянув на сестру Барбару, Норман нахмурился. — Что с вами?

Ответ был слишком очевиден. В свете лампы лицо сестры было смертельно бледным. Она перебирала четки, закрыв глаза. В ее поведении не было ни упований на защиту свыше, ни мальчишеской бравады. За суровыми, почти мужскими чертами таился страх.

Норман быстро поднялся и шагнул к окну. Выглянув наружу, он увидел лоскут мрачного неба над больничным двором. Еще одна молния лезвием сверкнула над парковкой; в течение нескольких секунд она мерцала ореолом над машинами и фургоном, в котором приехали сестры. Норман задернул занавески, за которыми скрылось зеленоватое свечение, и повернулся как раз в ту минуту, когда гром разразился еще одной угрозой.

— Так лучше? — спросил он.

— Благодарю вас.

Сестра Барбара отдернула руку от четок.

Что-то застучало. Четки. Он уставился на них.

Вместе со звуками грома исчезла вся эта чертовщина насчет психологической интуиции, вся эта чепуха насчет воли Божьей. Она была всего лишь перепуганной женщиной, боявшейся собственной тени.

Теперь тени окружили их со всех сторон. Они таились в углах, тянулись вдоль едва различимых книжных полок, уходивших в направлении двери. Взглянув еще дальше, Норман убедился, что коридор за дверью был пуст. Темный силуэт, который находился там, исчез. Причина была ему, конечно, ясна. В грозу с психами одни проблемы. Наверное, Бог послал Отиса наверх, чтобы тот присмотрел там за пациентами.

Норман повернулся к сестре Барбаре, снова услышав перестук четок.

— Вы уверены, что с вами все в порядке? — спросил он.

— Конечно.

Однако четки стучали у нее в руках, а голос дрожал. Боится грома и молнии; беззащитная женщина, только и всего.

Неожиданно Норман, к своему удивлению, ощутил напряжение в паху. Он знал только один способ бороться с этим — и произнес едкие слова, которые уже жгли ему язык:

— Вспомните, что вы говорили мне. Если Бог послал вас сюда, значит, и грозу тоже послал Он.

Сестра Барбара посмотрела на него. Четки вибрировали в ее руках.

— Нельзя говорить такие вещи. Разве вы не верите в волю Божью?

Снаружи прогремел гром, и Норману показалось, что этот удар пришелся прямо по его голове и сотряс его мозг. Потом за занавесками сверкнула молния, осветившая все. Божья воля. Он молился, и его молитвы были услышаны.

— Да, — ответил Норман. — Верю.

Сестра Барбара поднялась.

— Я, пожалуй, пойду. Сестра Кьюпертайн может забеспокоиться.

— Не о чем беспокоиться, — сказал Норман. Но он говорил с самим собой.

Той давней ночью, когда все началось, шел дождь. И сейчас идет. Дождь с небес. Да исполнится воля Божья.

Прогрохотал гром, и проливной дождь застучал по внешней стене здания, погруженного в темноту. Однако Норман не слышал его.

Он слышал лишь постукивание четок сестры Барбары, следуя за нею в полутьме между рядами полок.

4

Сестре Кьюпертайн так и не представился случай посетить нового пациента в палате 418. Когда началась гроза, она находилась в палате Такера, а когда она ушла оттуда, дождь уже затихал.

Она постаралась как можно быстрее пройти по заполненным людьми коридорам и периодически натыкалась на возбужденных пациентов, которые возвращались в открытые палаты в сопровождении друзей и родственников. Сновали санитары и дежурные по этажу, спеша на крики, доносившиеся из-за закрытых дверей в конце коридора. Когда она подошла к двери лифта на четвертом этаже, там уже стояла толпа, охваченная нетерпением и беспокойством.

Прибыл лифт, и посетители заполнили его. Сестра Кьюпертайн попробовала было тоже втиснуться, но места в кабине уже не осталось. Дверь с резким звуком закрылась, и сестра Кьюпертайн осталась на площадке с дюжиной других неудачников.

Никто из находившихся в лифте не сделал попытки уступить ей место, а оставшиеся на площадке не обратили на сестру Кьюпертайн ни малейшего внимания. Никакого нынче уважения, ни малейшего. Святая Мария, прости их. И куда только катится мир!

Поджав губы, сестра Кьюпертайн вспомнила об унижениях, которым подверглась здесь. Старый мистер Такер был капризен и отверг ее предложение помолиться с ней, а в ответ на замечание употребил несколько бранных выражений. Этого, конечно, следовало ожидать от человека, находившегося в подобном состоянии. А вот поведению сестры Барбары не было оправданий; ее отказ подняться наверх был явным неповиновением. Вероятно, придется переговорить о ее поведении с матерью настоятельницей, когда они вернутся в монастырь.

Гром продолжал греметь. Меж тем лифт приехал снова. На этот раз сестра Кьюпертайн вошла одной из первых. Однако это не ускорило ее передвижения; они остановились на третьем этаже, потом на втором, где еще несколько человек попытались втиснуться в кабину. Маленькую сестру Кьюпертайн бесцеремонно прижали к металлической обшивке в дальнем левом углу лифта. А когда дверь открылась на нижнем этаже, она вынуждена была ждать, пока выйдут другие. Она чувствовала, как под одеждой струится щекочущий пот, а стекла ее очков стали мутными в душном мареве переполненной кабины.

Она сняла их и вытерла о рукав, и тут ее едва не сбила с ног пара, которая, спотыкаясь, спешила к выходу. Водрузив чепец на голову и опустив его на уши, сестра Кьюпертайн осмотрела холл. К этому времени возле регистратуры осталось лишь несколько человек. Сестры Барбары нигде не было видно.

Сестра Кьюпертайн взглянула на часы за регистраторской стойкой. Десять минут шестого. На улице было уже темно, хоть глаз выколи, шел проливной дождь. Пресвятая Богородица, да они насквозь промокнут, пока доберутся до фургона. Где же эта девчонка?

Она подошла к стойке, и регистраторша посмотрела на нее.

— Чем могу вам помочь?

Сестра Кьюпертайн заставила себя улыбнуться.

— Я разыскиваю…

Гром заглушил ее вопрос и часть ответа регистраторши.

— …видела, как она выходила минуту назад.

— Выходила? Вы в этом уверены?

— Да, сестра. — Похоже, ей тоже передалась тревога. — Что-то случилось?

— Нет, благодарю вас.

Сестра Кьюпертайн повернулась и направилась к выходу. Peccavi.[15] Ложь во спасение, наверняка; регистраторше до нее и дела нет, а огорчать ее она не хотела. Но что-то определенно было не так, раз имело место столь явное непослушание. Мать настоятельница непременно должна услышать всю эту историю нынче же вечером.

И когда только он закончится! А ведь ей еще предстоит долгое возвращение сквозь такую ужасную грозу. Сестра Кьюпертайн остановилась перед стеклянной дверью, глядя на бурлящий, подгоняемый ветром водный поток, падавший с неба. Темноту то и дело рассекали фары машин, быстро отъезжавших в ночь. Вспышка молнии на миг высветила очертания фургона, который по-прежнему стоял у ворот парковки. Благодарю тебя, Господи, за небольшие милости! И спасибо тебе, Господи, за то, что меня защищает моя одежда.

Она открыла дверь и вышла наружу. Вода захлюпала под ее тяжелыми башмаками, а стрелы дождя забарабанили по чепцу. Когда она дошла до середины парковки, тяжелые капли заволокли стекла ее очков и она почти перестала что-либо видеть.