Итан Блэк - Мертвые незнакомцы Страница 5

«Не могу пошевелиться. Меня связали».

Телевизор включен, орет во всю мочь. Очень дурной знак.

«Не могу дышать ртом. Что-то закрывает рот!»

– Мичум, – произносит низкий немолодой голос.

В голове туман и боль. Между глаз словно стучит молоток, а перед глазами – красные вспышки, точки, приливы и отливы. Горло горит огнем, а когда он пытается перевернуться, то не может пошевелить и ногами тоже.

Голос говорит:

– Мы потеряли тебя. Но обрели вновь. Прямо как в гимне «Милость Божия». Слышал когда-нибудь на волынках? Слезы наворачиваются.

Мичум открывает глаза. От света боль усиливается, но смутное скопление грязно-бурых линий перед ним сливается в хлопчатобумажный джемпер, а голос говорит – просто, прозаически:

– Сейчас уберем повязку с губ. Помалкивай, или я тебя убью.

Крупным планом говорящий – воплощение противоречивости. Высокий, лет пятидесяти, широкоплечий, от него исходит ощущение физической силы – и при этом выпирающий живот, словно когда-то он был в великолепной форме, но позволил себе немного распуститься. Левая рука висит под немного неправильным углом. Одежда хорошо выглажена, элегантная, но неброская. Шерстяные брюки цвета молочного шоколада куплены явно не в магазине готового платья. Светло-бежевый хлопчатобумажный джемпер с V-образным вырезом, под ним белый пуловер без воротника. Так мог бы выглядеть солидный юрист, проводящий дома выходной день. Но вся внешняя мягкость и тихий голос сводятся на нет неистовым блеском светло-голубых глаз, усиленным темными очками в серебряной оправе. Стального цвета волосы коротко подстрижены, редеют над большим лбом. Круглое, славянского типа лицо начинает полнеть. Жесткие складки в углах губ.

«Моя одежда висит на стуле, – осознает Мичум. – Я голый».

Теперь он замечает еще одного человека – того, что заглядывал в «Белую лошадь», и этот человек стоит на стуле, держа комнатный датчик дыма, который отвинтил от потолка. В джинсах и фланелевой рубашке он похож на смотрителя здания, который наткнулся на сцену похищения и занялся своим делом. Меняет батарейку.

Первый мужчина говорит:

– Волосы в двери? Да ладно, Мичум. Чарли вошел. Я остался в коридоре и пристроил волосы на место. Ты что-то написал на салфетке – в ресторане, где ужинал. И показывал салфетку какому-то человеку в «Белой лошади». Что ты там написал?

Чарли смахивает пыль с рук и идет к кровати, но останавливается, разразившись кашлем – отвратительный низкий звук, идущий откуда-то из глубины легких.

– Написал? – шепчет Мичум.

Первый мужчина вздыхает, тянется за резным деревянным креслом, стоящим возле соснового стола, и, развернув его, садится, положив сильные руки на подлокотники. Каждый его жест говорит о бездне терпения.

– Чарли? – произносит он.

Кожаная Куртка двигается быстро, несмотря на кашель. Он снова натягивает повязку на губы Мичума, потом отступает и тычет, просто тычет указательным пальцем в какую-то точку на шее. Мичум подскакивает на постели, изогнувшись дугой. Боль ослепляет его.

– Что ты написал? И помни: никаких криков.

Чарли немного распускает повязку, пропуская воздух.

– О Боже, – выдыхает Мичум.

– Бог, – замечает седой, – это из области обманутых ожиданий. – Выражение лица остается мягким, но сама безучастность голоса выдает подавленную страсть.

«Я должен защитить Воорта».

– Сегодня у нас в гостях, – провозглашает в телевизоре ведущий, – Дженнифер Лопез! Стив Янг! И бесподобный Том Хэнкс!

– Мичум, что ты написал?

Второй человек снова наклоняется, снова натягивает повязку и тыкает пальцем в другую точку. Мичум кричит сквозь ткань, чувствуя, как по горлу стекает слюна. Он не может дышать. Чарли рывком приподнимает его, давая возможность струйке воздуха достичь легких через нос.

– Мичум, в реальной жизни – в отличие от фильмов – люди говорят, – замечает сидящий в кресле, пока Мичум, выпучив глаза, смотрит, как Чарли расстегивает пуговицы на фланелевой рубашке. Это необъяснимое действие пугает больше, чем все, что до сих пор происходило в комнате.

– Приветствуйте звезду нового хита от студии Диснея «Как храпела мышка»! – кричит телевизор.

– Сейчас мы не будем трогать повязку. Я задал вопрос. Захочешь ответить – кивни. Тогда Чарли снимет повязку.

Через несколько минут – и века мучений – Мичум выдавливает:

– Имена. Я… написал… имена.

– Какие имена?

Мичум отвечает правду.

– И адреса, – добавляет он.

Человек в кресле закрывает глаза, успокаивается, открывает глаза.

– Только эти имена?

– Да.

– Никаких других?

– Нет.

– Ты уверен?

– Да.

– Чарли, я не убежден в его уверенности.

В конце концов Мичум убеждает их в своей уверенности.

– И кому ты отдал список?

– Одному… полицейскому.

Человек в кресле абсолютно неподвижен, дыхание остается ровным, пристальный взгляд не отрывается от лица Мичума. В глазах вспыхивает и гаснет огонек. Голос неизменно спокоен. Он полностью контролирует себя.

– Нью-йоркский полицейский, – говорит он. – Просто заурядный городской полицейский. Ты это хочешь сказать?

– Детектив.

– А ты сказал этому детективу, почему даешь ему список? Что ты вообще ему сказал?

– Я просил его… я хотел, чтобы он… проверил… имена… проверил имена.

Человек в кресле проводит рукой по коротким седым волосам.

– И ты хочешь, чтобы я поверил, будто ты просто дал ему список имен и ничего не объяснил, – говорит он, не столько повторяя услышанное, сколько рассуждая про себя. – Ты хочешь сказать… – начинает он, но внезапно мрачность сменяется пониманием. – Ты хочешь сказать, что не был уверен, можно ли ему что-то рассказать, и поэтому просто защищал людей, пока твои подозрения не подтвердились. Ты не хотел разглашать больше, пока не уверился, что все реально.

– Д-да-а.

Седой встает, хмурится.

– Или я сам себя обманываю, потому что хочу услышать именно это?

Пауза.

– Чарли, – зовет он. – Я не уверен, что он сказал всю правду.

Несколько минут спустя, когда Чарли заканчивает еще один сеанс, седой спрашивает:

– Но как детектив должен проверить имена, если больше он ничего не знает?

– Позвонить… друзьям… в этих городах.

– А с какой стати детективу соглашаться и вообще тебя слушать? У него есть другие дела. Зачем обращать внимание на твою просьбу? Незнакомый тип просто заходит с улицы и просит детектива «проверить несколько имен» – ты ведь так сказал, – и детектив, на котором, полагаю, и так висит миллион дел, серьезных дел, тут же становится по стойке «смирно» и говорит: «Есть, сэр, сию минуту, сэр, я совершенно свободен и немедленно побегу заниматься вашим идиотским делом…» Ты это мне хочешь сказать? Чего ты мне не говоришь?

Повязка возвращается на рот Мичума, он ощущает мерзкий привкус клея. Давится криком.

– Мы… были знакомы, – сипит Мичум, когда Чарли снова сдвигает повязку.

– Значит, это старый друг.

– Да.

– И как же зовут этого приятеля?

Мичум закрывает глаза. На этот раз он не хочет смотреть, не хочет видеть Чарли, но чувствует руки возле рта. Пытается укусить, как-то отвернуться. Он чувствует, как тело выгибается дугой с такой силой, что, кажется, позвоночник вот-вот переломится.

«Не-не-не-не-не-не называть имя Воорта».

– Силен. – В голосе Чарли недовольство смешано с восхищением. – Не думал, что в нем что-то осталось.

– Давайте послушаем великого актера, который пошел на такие жертвы во имя работы. Для этой роли он прибавил тридцать фунтов! – восклицает ведущий передачи, и сквозь боль до Мичума доносится гром аплодисментов.

Через некоторое время Мичум теряет сознание, и тут звонит телефон, заставляя вздрогнуть человека в бежевом свитере. Ему не нравится, что кто-то звонит.

– Ты уверен, что никто не видел, как ты вошел? – спрашивает он Чарли, который теперь тоже запыхался.

– Наверное, кто-то недоволен, что телевизор работает слишком громко.

– Наверное, – повторяет седой с оттенком сарказма. – Предлагаешь сделать ставку на эту гипотезу?

– Это ты просил поторопиться. – Чарли снова начинает кашлять. Ему приходится стереть мокроту с уголка рта.

Седой снова задумывается и затихает. Впервые за весь вечер на его лице появляется раскаяние, и это совершенно меняет такого крупного человека, сдержанного и сильного.

– Ты прав. Извини. Я сорвал зло на тебе.

– Пустяки, – говорит Чарли.

– Я серьезно. – Седой по-настоящему взволнован. – После всего, что ты сделал и что собираешься сделать, я не имею права на тебя срываться.

– Я сказал, забудь.

– Спасибо. Надевай пижаму, и заканчиваем. Вот таблетка. У тебя десять минут, пока она подействует.