Линкольн Чайлд - Танец смерти Страница 5

Она стукнула по дубовой двери – один раз, другой, третий, каждый последующий стук был крепче предыдущего.

Мгновение тишины. Затем дверь открыла миссис Серд, сухощавая и деловая секретарша директора музея. Пронзительные голубые глаза быстро оглядели ее с ног до головы. Миссис Серд пропустила ее в приемную.

– Доктор Грин? Доктор Коллопи ждет вас. Можете войти.

Марго приблизилась к внутренней двери (она была еще темнее и массивнее наружной), взялась за холодную как лед медную ручку, повернула ее... хорошо смазанные петли позволили двери беззвучно открыться.

За огромным столом работы девятнадцатого века под большим полотном с изображением водопада Виктория сидел Уотсон Коллопи, директор Нью-Йоркского музея естественной истории. Он поспешно поднялся. На красивом лице играла любезная улыбка. На директоре был темно-серый костюм старомодного покроя, накрахмаленная белая рубашка и ярко-красная бабочка.

– А, Марго. Как хорошо, что вы пришли. Присаживайтесь, пожалуйста.

«Как хорошо, что вы пришли». Эта фраза прозвучала для нее, как судебная повестка.

Коллопи обошел стол и указал на кожаное кресло, составлявшее часть гарнитура и стоявшее среди таких же кресел против мраморного камина. Марго села, Коллопи уселся напротив нее.

– Чего желаете? Кофе, чай, минеральная вода?

– Благодарю вас, ничего не надо, доктор Коллопи.

Он откинулся на спинку кресла, небрежно закинул ногу на ногу.

– Нам так приятно, Марго, видеть вас снова в музее, – сказал он, растягивая слова на манер старого светского обитателя Нью-Йорка. – Я в восторге оттого, что вы согласились стать редактором «Музееведения». Мы очень рады, что сумели переманить вас с прежнего места работы. Научные работы, что вы опубликовали, произвели на нас огромное впечатление, и ваш опыт здесь, в этнофармакологии, сделал вас бесспорным кандидатом.

– Благодарю вас, доктор Коллопи.

– Как ваши впечатления? Все ли устраивает?

Голос его звучал мягко, доброжелательно.

– Все хорошо, благодарю.

– Рад слышать. «Музееведение» – старейший журнал в своей области. Он выходит без перерыва с 1892 года и пользуется большим уважением. Вы взяли на себя огромную ответственность, Марго.

– Надеюсь поддержать традиции.

– И мы на это надеемся.

Он задумчиво погладил коротко стриженную седую бородку.

– Одна из вещей, которыми мы гордимся, – это уверенный и независимый голос редактора «Музееведения».

– Да, – сказала Марго.

Он знала, куда он клонит, и подготовилась.

– Музей никогда не позволял себе оспаривать мнение редактора, высказанное в «Музееведении», и мы не намерены делать это в дальнейшем. Мы свято чтим независимость журнала.

– Рада это слышать.

– С другой стороны, нам бы не хотелось, чтобы «Музееведение» превратилось в... как бы это сказать? В орган политических комментариев.

То, как он это произнес, совершенно изменило значение слова.

– Вместе с независимостью приходит ответственность. В конце концов, «Музееведение» выходит под эгидой Нью-Йоркского музея естественной истории.

Говорил он по-прежнему тихо, однако тон сделался резким. Марго выжидала. Лучше проявить выдержку и профессионализм. Вообще-то, ответ она уже приготовила, даже написала его на листочке и заучила, а потому могла гладко изложить свои мысли. Тем не менее для нее было важно дать Коллопи высказаться.

– Потому-то прежние редакторы «Музееведения» всегда крайне осторожно обращались с данной им редакционной свободой.

Он выжидательно замолчал.

– Вы, должно быть, имеете в виду редакторскую колонку, которую я собираюсь опубликовать, – об удовлетворении просьбы индейцев тано.

– Совершенно верно. На прошлой неделе в музей пришло письмо от племени. Индейцы просят вернуть им маски Великой Кивы. Правление попечителей этот вопрос пока не обсуждало. Музей не успел даже проконсультироваться с юристами. Не будет ли преждевременным высказывание о том, чего еще не начали обсуждать? Особенно в вашем положении: ведь вы только-только вступили в должность?

– Мне кажется, что в этом вопросе ничего спорного нет, – спокойно заметила Марго.

Коллопи откинулся на спинку кресла, и на лице его появилась снисходительная улыбка.

– Напротив, Марго, это вопрос чрезвычайно спорный. Маски хранились в музейной коллекции сто тридцать пять лет. Вот и сейчас они должны стать главным экспонатом нашей экспозиции. Такого крупного показа у нас уже шесть лет не было.

Повисла тяжелая пауза.

– Естественно, – продолжил Коллопи, – я вовсе не собираюсь просить вас менять редакторскую установку. Просто решил подсказать, что есть несколько фактов, о которых вы не знаете.

Он нажал почти незаметную кнопку на своем столе и сказал в такой же невидимый микрофон.

– Дело, пожалуйста, миссис Серд.

Через мгновение появилась секретарша со старинной папкой в руке. Он поблагодарил ее, глянул на папку и протянул ее Марго.

Папка была очень старая и ветхая, сильно пахла пылью, и сухой гнилью. Марго осторожно ее открыла. Внутри лежало несколько листов бумаги с рукописным контрактом. Почерк тонкий, неразборчивый, начертание букв говорило о том, что документ составлен в середине девятнадцатого века. Имелось и несколько рисунков.

– Это оригинальный договор о передаче масок Великой Кивы, тех самых, которые вы так стремитесь передать индейцам тано. Вы видели этот документ?

– Нет, но...

– Возможно, вам следовало бы посмотреть его, прежде чем сочинять редакторскую статью. Сначала документ о продаже: за маски заплатили двести долларов – огромная сумма для 1870 года. Музей платил за маски не бусами и безделушками, а настоящими деньгами. Второй документ – контракт. Значок "X" внизу означает подпись вождя племени Великой Кивы, того человека, что продал маски Кендаллу Своупу, музейному антропологу. Третий документ – копия благодарственного письма, которое музей написал вождю. Индейский посредник прочитал его вождю. Музей обещал, что маски будут в полной сохранности.

Марго смотрела на древние бумаги. Она каждый раз изумлялась тому, как бережно относился музей ко всему, в особенности к документам.

– Дело в том, Марго, что музей приобрел эти маски с наилучшими намерениями. Мы заплатили за них достойную сумму. Мы храним их почти полтора столетия, и они у нас в прекрасном состоянии. Кроме того, они в числе самых знаменитых экспонатов, принадлежавших некогда американским аборигенам. На них приходят смотреть тысячи людей, возможно, благодаря этим маскам у них просыпается желание стать антропологами или археологами. За прошедшие сто тридцать пять лет ни разу ни один человек из племени тано не пожаловался и не обвинил музей в незаконном приобретении масок. Не кажется ли вам несправедливым внезапное требование вернуть их обратно? Причем не когда-нибудь, а перед самой выставкой, когда к маскам привлечено особое внимание?

В кабинете, с его высокими окнами, темными деревянными панелями и картинами Одюбона[7], стало очень тихо.

– Согласна, это не слишком справедливо, – ровным голосом сказала Марго.

Широкая улыбка осветила лицо Коллопи.

– Я знал, что вы поймете.

– Однако это обстоятельство не меняет моей позиции. В комнате как будто стало холоднее.

– Прошу прощения?

Настало время для ее речи.

– Ничто в представленных вами документах не меняет фактов. Все очень просто. Начать с того, что маски – не собственность вождя. Они принадлежали всему племени Великой Кивы. Представьте себе священника, который вздумал бы продать церковные реликвии. По закону вы не имеете права продать то, что вам не принадлежит. Документы в папке не могут быть признаны законными. Более того, покупая маски, Кендалл Своуп все прекрасно понимал. Это явствует из книги, которую он написал, – «Обряды тано». Он знал, что вождь не имел права продавать их. Он знал, что маски являются священными составляющими обряда Великой Кивы и никогда не должны покидать племя. Он даже признает, что вождь был мошенником. Обо всем этом он написал в «Обрядах тано».

– Марго...

– Позвольте мне договорить, доктор Коллопи. Речь в данном случае идет и о более важных принципах. Эти маски – священные предметы для индейцев тано. Все это признают. Их нельзя перемещать, нельзя переделать. Тано верят, что каждая маска обладает живой душой. И это не пустые заявления, а искренние и глубокие религиозные убеждения.

– И это через сто тридцать пять лет? Позвольте, почему за все это время мы не слышали от них ни слова протеста?

– Тано не знали, где находятся маски, пока не прочитали о предстоящей выставке.

– Я просто не могу поверить в то, что все эти годы они оплакивали утрату масок. Они давно о них забыли. Все это слишком удобно, Марго. Маски эти стоят пять, а то и десять миллионов долларов. Их волнуют деньги, а не религия.