Дэвид Карной - Музыка ножей Страница 5

Плач смолкает. Пасторини поднимает голову и видит Мэддена, застывшего посреди прихожей. Мрачно кивает, закончив разговор, захлопывает крышку мобильного и машет кому-то, кого не видно за дверью. В поле зрения появляется патрульный. Пасторини наклоняется к дивану и произносит:

— Простите, бога ради, мистер Кройтер, я должен отлучится ненадолго. Мой сотрудник приехал. Священник уже в пути.

Подойдя к Мэддену, он крепко берет его за локоть:

— Пошли. Давай снаружи поговорим.

Такого зловещего выражения лица Мэдден у шефа еще ни разу не видел. Пасторини — мужик здоровенный и весьма импозантный, вот только нервный очень, и это несколько портит впечатление. Говорят, в нем погиб оперный певец. Круглый, как тумба, грудная клетка огромная, ножки коротенькие, черные вьющиеся волосы гладко зачесаны назад. Когда он орет через всю комнату на кого-нибудь, слышно, что у него хороший тенор. В этих случаях Биллингс, главный шут их подразделения, обращается к нему исключительно «Лучано» или «Маэстро» и копирует итальянский акцент. Все, кроме самого Пасторини, находят это смешным.

— Я те покажу «лучану», — грозно обещает он. Бог его знает, что это значит.

Пасторини постоянно рассуждает о вреде кофеина.

— Как думаешь, я очень нервный, Хэнк? Может, надо поменьше кофе пить? (Хэнк Мэдден — его правая рука.)

И он старается, правда. Только способ у него странный. Пасторини просто переключается с одной формы кофеина на другую. С эспрессо на американо, к примеру, или — это последнее веяние — с фрапучино на диетическую колу. Вместо пяти чашек фрапучино — восемь-десять бутылок диетической колы в день.

— Здорово, Пит. Что тут у вас? — спрашивает шефа Мэдден, когда они выходят на крыльцо.

Пасторини замечает чугунную ажурную скамейку и устремляется прямиком к ней. Вообще-то места тут должно хватать двоим, но Пасторини занимает почти все сиденье.

— Ща расскажу, — тихо говорит он и шумно выдыхает. — Звонят мне пару часов назад из прокуратуры. Кроули собственной персоной. И просит оказать ему услугу. Говорит, что знает этих людей, это, мол, его друзья, и они утверждают, будто их шестнадцатилетнюю дочку в конце февраля изнасиловал врач.

Он молчит, ожидая реакции, но Мэдден на этот раз волнения своего ничем не выдает.

— Так это я уже слышал.

— Ну, короче, он мне говорит, что сюда поехали копы снимать показания, и просит проследить, чтоб все было как надо. Казалось бы, что такого? Только когда я приезжаю, этот парень, Кройтер, тут же начинает нагнетать. Типа, у него охренеть какие связи и вообще большой опыт общения с полицией. Он в какой-то страховой вкалывает. Расследует мошенничества со страховками. Отсюда и знакомство с Кроули.

Мэддену плевать на всю эту политику. Ему важно одно: есть ли труп. Но своего шефа Хэнк знает давно, и раз Пасторини рассказывает историю в такой последовательности, значит, это важно. Может, ему так легче.

— А чего он целый месяц молчал? — спрашивает Мэдден.

— Сейчас объясню.

Пасторини отпивает из банки, переворачивает ее, трясет, пытаясь добыть последние капли диетической колы.

— Девчонка вела дневник, — продолжает он. — Она стала хуже учиться, и мамаша пару дней назад решила покопаться в ее комнате, выяснить, в чем дело. Ну и нашла блокнот.

— Она написала в дневнике и никому не сказала.

— Не совсем. Она написала, что занималась с врачом сексом, про изнасилование ни слова.

Вот теперь Мэдден окончательно запутался.

— Фишка в том, что она была пьяная, — говорит Пасторини. — Родители считают, он воспользовался ситуацией. Может, так, а может, нет. Я им объяснил, что мы по-любому заводим дело об изнасиловании.

В Калифорнии половая связь с несовершеннолетними запрещена законом и автоматически рассматривается как изнасилование.

— А до этого она половой жизнью жила?

— Нет. И Кройтеры получили справку, что она лишилась девственности.

— Красота! И что, они в больнице развлекались?

— Нет, у него дома.

Пасторини снова пытается сделать глоток из пустой банки.

— Ну вот. В общем, опросили мы родителей, надо за девчонку браться, чтобы она все подтвердила. Отец пошел наверх за ней, а она не выходит. Поначалу Кройтер, Билл его зовут, пытался ее уговорить открыть дверь. Выходи, мол, солнышко, с тобой поговорят дяди полицейские, они хорошие. Короче, обычная бредятина. Она не отвечает, папаша начинает злиться. И давай орать, что он сыт ее фокусами по уши, чтобы она вырубала музыку и выходила. Мне надоело, и я решил сам попробовать, какой-никакой опыт у меня есть, две дочери все-таки, обе подростки. Все равно не выходит. И тут я понял, что дело плохо, и велел патрульному ломать замок.

Заходим. В комнате — никого. Колонки компьютера аж трясутся, а самой девчонки не видать. Ну, мы было решили, что она дала деру, вылезла в окно или еще как смылась. А потом один из копов заглянул в ванную. И когда он сказал «господи боже», то я понял, что дело совсем плохо.

— Совсем?

— Хэнк, она повесилась на кронштейне для душа.

— Мамочки мои!

Пасторини качает головой, тупо глядя в пространство, и делает еще один воображаемый глоток.

— Ей пару недель назад семнадцать исполнилось…

Мэдден оборачивается. Ватага тех самых ребятишек внимательно их разглядывает. Они больше не торчат на въезде в тупик, а слоняются по улице и неубедительно притворяются, будто им нет до происходящего никакого дела.

— Слушай, Пит…

— Чего тебе?

— Она хоть записку оставила? Объяснила, что случилось?

Пасторини рассеянно кивает. Он почти не слушает Хэнка.

— На столе. Что-то я там видел такое. Стишок какой-то, по-моему.

— Стихи?

— Ага. На компьютере распечатала. И что-то еще снизу от руки приписала.

— Что?

Пасторини поднимает голову и горько усмехается.

— Тебе понравится, — говорит он.

— Ну?

— Она написала: «Я не буду жертвой».

5

Харизма Киану Ривза

10 ноября 2006 года, 5.45

Утро началось не с рассвета, а с телефонного звонка. В комнате было всегда темно, и потому он обычно не знал, день теперь или ночь, проспал он пятнадцать минут или три часа. Поэтому, сняв трубку, Коган первым делом спросил:

— Который час?

— Без четверти шесть утра. Пора вставать и радоваться жизни! — Слава богу, это оказалась Джули, а не дежурная медсестра с послеоперационного этажа.

— Погоди, только глаза разлеплю. — Глаза у Когана ну никак не открывались.

— Точно тебе говорю, Коган, тебе обязательно надо сходить в спа-салон.

— Найдешь такой, где тебя купают в кофе, и я сам прибегу.

— А вот у меня отличное настроение.

— Приятно слышать, что хоть у кого-то отличное настроение.

— Вставай давай. Я и так дала тебе лишних пятнадцать минут поспать.

— Как это мило!

Коган повесил трубку, подошел к окну и поднял жалюзи. На улице только-только начало светать. Еще один унылый серый день. Хотя как знать, в Северной Калифорнии погода меняется быстро. Может, еще разгуляется. А к полудню и солнышко выглянет, и потеплеет. Коган принял душ и побрился. На все про все — двадцать минут.

— Тебя Беклер искала, — сообщила Джули, едва он вошел в ординаторскую.

— А ей чего надо?

— Она не сказала. Слушай, ты не в курсе, что люди по утрам причесываются? Есть такая штука, расческа называется.

— Это такой хирургический инструмент?

— Да, новейшая разработка. Резко улучшает внешний вид, и никаких побочных эффектов.

— Здорово. Надо будет попробовать. Я сейчас вернусь, только на девочку взгляну.

Он прошел в послеоперационную палату, располагавшуюся напротив ординаторской. Да… вот это ночка была! В палате оказалось пятеро больных, включая ту самую толстуху, размерами превосходящую пациентку Когана раза в три. Их койки стояли рядом, отделенные друг от друга ширмой.

И толстуха, и девушка крепко спали. Коган взял с подставки карту Кристен. Проверил жизненные показатели. Давление 110 на 60, пульс 80. Моча и баланс жидкости в норме. Все хорошо.

— Привет, Тед! — В палату зашла дежурная медсестра, Джози Линг.

— Доброе утро, Джози!

Джози — китаянка, ужасно серьезная коротышка, и с чувством юмора у нее плоховато.

— Похоже, ты легко отделался, а? Всего одна пострадавшая.

Одной, с его точки зрения, было более чем достаточно. Даже многовато.

— Что с анализами?

— Сразу после операции гемоглобин 13, последний результат 13,6.

— Отлично.

Коган нагнулся и осторожно стянул с девушки одеяло. Однако недостаточно осторожно — девушка пошевелилась.

— Доброе утро, Кристен, это снова я, доктор Коган. Как ты себя чувствуешь? Болит что-нибудь?

Она сонно приоткрыла и тут же снова закрыла глаза.